Роман с куклой
Шрифт:
И отец, и мать не испытывали никакого интереса к жизни дочери, но вместе с тем жизнь Сони была под строгим контролем. Ее редко куда отпускали, рядом всегда была мисс Вернель, подруги в дом не приходили, хотя они были у Сони – общаться с ними можно было только в стенах гимназии.
Однажды она призналась Мите:
– Знаешь, мне в детстве казалось, что я подкидыш!
– Ты?
– Честное слово! Я ведь совершенно не похожа на папу с мамой… Разве не так? Нет, я их родная дочь, но внешне мы все такие разные!
«И внутренне…» – хотел добавить Митя, но промолчал. Соня действительно
Начался Великий пост.
В конце марта горничная Наташа, служившая у Венедиктовых, зашла в гостиную, где сидели Соня, Митя и мисс Вернель, так и не выучившая ни одного слова по-русски, и сказала, обращаясь к гостю:
– Петр Глебович вас к себе зовет.
– Меня? – невольно переспросил Митя.
– Да. Вы уж извольте прямо сейчас к нему прийти…
Митя улыбнулся Соне («Не бойся, все будет в порядке!») и пошел вслед за горничной.
…Глава семьи курил, стоя у окна. Выглядел мрачным и утомленным. Указал на черный кожаный диван.
– Прошу, садитесь… Курите? – и протянул Мите золотой, с гравировкой и жемчужным замком портсигар.
– Нет, спасибо. Сейчас не хочу, – честно сказал Митя.
– Дмитрий… э-э… Впрочем, в соответствии с возрастом, я вполне могу обращаться к вам и по имени… – хмурясь, начал Петр Глебович.
– Да, как вам будет угодно. – Митя внимательно смотрел на него. Отец Сони, видимо, собирался в театр – на нем был фрак, из-под которого выглядывала белоснежная рубашка голландского полотна, под стоячим воротничком с отогнутыми уголками – галстук-бабочка, в петлице слева – бутоньерка с орхидеей. Рядом, на полированном столике, лежали белые лайковые перчатки, белое шелковое кашне и, поверх них, трость с набалдашником из слоновой кости.
Вообще, Петр Глебович выглядел в высшей степени безупречно и утонченно, самый придирчивый критик не смог бы найти в нем изъян. Усы а-ля Вильгельм, короткая безукоризненная бородка…
– Сколько вам лет, Дмитрий?
– Девятнадцать.
– А Соне – шестнадцать. М-да… Как я понимаю, вы ходите к нам в дом на правах жениха?
Митя похолодел, но тут же заставил себя собраться:
– Да.
– Замечательно. Просто замечательно… – еще больше помрачнел Петр Глебович. – И я об этом узнаю в самую последнюю очередь!
– Разумеется, Петр Глебович, я собирался с вами поговорить, но… Я думал сделать это позже.
– Он собирался… – вздохнул доктор и вытащил из кармана плоские часы в золотом корпусе на золотой цепочке – марки «Лонжин» (одной из самых дорогих марок), нажал на кнопку, и с мелодичным звоном откинулась крышка с выгравированной на ней лошадиной головой. – Ну-с, времени у меня в обрез, поэтому я буду короток. Соня учится из рук вон плохо, стала рассеянна… Нас с Эммой Генриховной очень беспокоят перемены, произошедшие с ней.
Митя слушал его, почти не дыша, и от неприятного предчувствия у него сжималось сердце.
– Конечно, образование для девушки не главное, мы не собирались делать из нашей дочери синий чулок – этакую стриженую суфражистку в очках и с сигаретой во рту, требующую для себя особых прав… – Петр Глебович усмехнулся. – Но некие знания,
определенные представления о мире должны быть у каждого человека. Хотя бы минимум из возможного! – поднял он вверх палец.– Как я понимаю, вы считаете меня виновником перемен, которые произошли в Соне, – медленно произнес Митя и встал.
– При чем тут вы… – с досадой воскликнул Венедиктов. – Нет, вы, Дмитрий, конечно, очень даже при чем, но на вашем месте мог быть любой другой юноша. Моей дочери пришло время влюбиться, и она влюбилась! И, как я понимаю, вы с ней уже строите какие-то планы на будущее?
– Да.
– О, какая похвальная честность… Но сколько людей испортили себе жизнь подобными планами! Щенячья наивность, которая сродни безумию…
– Петр Глебович, я не позволю оскорблять себя, – вспыхнув, перебил его Митя.
– О, простите, я слишком резок… Но у меня есть опыт, который позволяет мне делать подобные суждения. – Он снова вытащил из кармана часы – и снова нежный мелодичный звон заполнил комнату. – В браке романтика заканчивается, начинаются суровые будни. Скажите, какие у вас перспективы в будущем?
– Через год я заканчиваю Александровское училище, буду служить в полку…
– В каком, позвольте спросить?
– Этого пока еще никто не знает. Распределение будет происходить после экзаменов, – мрачно произнес Митя.
– Что не в столице и не в Москве – это точно. И будет совсем неплохо, если местом вашей службы окажется какой-нибудь крупный губернский город в центральной части России… Но Российская империя огромна! Я наводил справки о вас – вы небогаты, вы не гений военного дела (Кутузов или Суворов вряд ли из вас получится). Вы обычный человек, очень старательный и порядочный, но не из тех, кто хватает звезды с неба. У вас нет связей, нет влиятельных родственников, которые бы за вас похлопотали. Скорее всего, вы будете служить в какой-нибудь Тмутаракани.
– Я люблю Соню, я собираюсь делать карьеру…
– Но сколько лет пройдет, прежде чем вы чего-то добьетесь! – перебил его Венедиктов. – И что же, вы хотите, чтобы все это время моя дочь сопровождала вас, чтобы она жила черт знает где и черт знает как?..
– Я сделаю все, чтобы Соня…
– Да вы ее возненавидите через год такой жизни, вам надоест из себя жилы тянуть! И потом, как я уже упомянул, вы, Дмитрий, слишком порядочны и слишком старательны, чтобы делать карьеру. У вас есть только один шанс – война. Да, если случится война, вы гораздо быстрее добьетесь своего. Но тут есть один минус – вас могут убить…
– Значит, вы не желаете, чтобы я встречался с Соней?..
– А вы и не сможете с ней встречаться. Первое время я смотрел на ваши визиты сквозь пальцы… Она так умоляла принять вас! Но теперь все решено – я перевожу Соню из гимназии в закрытый пансион. Для ее же блага. И теперь даже мы, ее родители, нечасто сможем видеть ее.
Митя стоял перед ним, испытывая и раздражение, и ужас одновременно.
– Так нельзя… – с трудом выдавил он из себя. – Это бесчеловечно, в конце концов!
– Она потом скажет нам спасибо. Она поплачет, но очень быстро забудет вас – уж такова женская сущность. Можете поверить мне, доктору, всю жизнь имевшему дело со слабым полом.