Романовы. История великой династии

Ф.С. Лагарп. Гравюра 1884 г.

Жестокий мир пугал Александра. Из него готовили будущего императора, а он не хотел царствовать. Гораздо больше его привлекала уединённая жизнь вдалеке от людей на лоне природы. «Да, милый друг, – писал он В.П. Кочубею в мае 1796 года, – повторяю снова: моё положение меня вовсе не удовлетворяет. Оно слишком блистательно для моего характера, которому нравятся исключительно тишина и спокойствие. Придворная жизнь не для меня создана… Я сознаю, что не рождён для того сана, который ношу теперь, и ещё менее для предназначенного мне в будущем, от которого я дал себе клятву отказаться тем или другим способом… В наших делах господствует неимоверный беспорядок; грабят со всех сторон; все части управляются дурно; порядок, кажется, изгнан отовсюду, а империя, несмотря на то, стремится лишь к расширению пределов. Мой план состоит в том, чтобы, по отречении от этого неприглядного поприща (я не могу ещё положительно назначить время сего отречения), поселиться с женою на берегах Рейна, где буду жить спокойно частным человеком, полагая своё счастье в обществе друзей и изучении природы». Этот «руссоизм» он пронёс до конца своих дней, и, как знать, может, ему удалось-таки осуществить своё мечтание…

Между тем Екатерина несколько раз говорила Александру, что именно его желала бы видеть своим преемником, Александр отказывался. Екатерина ожидала совсем другого. Она обратилась к Лагарпу, чтобы тот уговорил Александра, но швейцарец заявил, что не желает противопоставлять отца и сына. В конечном итоге императрица приказала воспитателю уехать из России. Александр тяжело переживал разлуку с наставником: «Прощайте, мой дорогой друг. Как трудно мне написать это слово! Помните, что оставляете здесь преданного вам человека, который не в состоянии выразить вам свою привязанность и который обязан вам всем, кроме жизни». Перед отъездом Лагарп оставил Александру свои «Наставления» – свод правил, которых следует придерживаться в жизни.

Между тем в Александре проснулась тяга к военному делу, он полюбил смотры и парады, хотя сама по себе война не привлекала его. Он стал чаще бывать у отца в Гатчине и нашёл там себе друга – молодого капитана А.А. Аракчеева, которому покровительствовал Павел и который позже, в последние годы царствования Александра, сделался одним из творцов российской политики. Военные учения и философия эпохи Просвещения весьма далеки друг от друга, однако ещё задолго до Александра они соединились в характере незабвенного Фридриха Великого. Но, в отличие от прусского короля, будущий российский император обладал весьма скромным полководческим талантом.

Прусский король Фридрих-Вильгельм III, королева Луиза и император Александр I у гроба Фридриха II Великого. Гравюра Дж. Стикли. 1808 г.

С детства окружённый атмосферой похвал и восторгов, Александр никогда не сомневался в своей неотразимости, привык находиться в центре внимания и прежде всего любить себя. Самолюбование, однако, не отвлекало его от постоянных сердечных привязанностей. Многочисленные романы, временами краткие, а иногда более продолжительные, он заводил до тех пор, пока не обратился к религии и не увлекся мистицизмом. Александр обладал способностью очаровывать людей, недаром М.М. Сперанский как-то раз назвал его «un vrai charmant» («сущий прельститель»). Этот талант он унаследовал от бабушки. Между тем для многих Александр Павлович оставался «загадочным сфинксом».

Он был честолюбив и тщеславен, но чужая воля иной раз подавляла его. Некоторые сильные люди, такие, как Сперанский, Аракчеев или архимандрит Фотий, могли подчинить его себе, но только на непродолжительное время. Внутренний стержень он ощущал всегда и в решающие минуты мог проявить твёрдость.

Дитя сентиментального века, в особенности в первые годы правления он не сдерживал чувств и часто плакал в своей комнате. Очень любил также театральные жесты и речи, о них можно составить целый сборник рассказов. Замечательно романтичен, например, следующий эпизод. 3 ноября 1805 года Александр и прусский король Фридрих-Вильгельм III подписали в Потсдаме союзный договор против Наполеона, и российский император предложил скрепить его клятвой верности у гроба Фридриха Великого. Тёмной ночью Александр и Фридрих-Вильгельм с супругой, королевой Луизой (говорили, что Александр любил её), закутанной в чёрный плащ, пересекли пустынный двор Потсдамского замка и ровно в полночь при свете факелов спустились в мрачный склеп гарнизонной церкви. Подойдя к гробнице, Александр благоговейно коснулся губами холодного камня и попросил дух великого короля вдохновить его на борьбу с Бонапартом. После этого, взявшись за руки, все трое поклялись в нерушимой дружбе, и русский государь никогда не изменил своему слову.

Александр тяготился опекой бабушки, но и царствование отца не принесло ему облегчения. В письме к Лагарпу Великий князь жаловался, что теряет «всё своё время на выполнение обязанностей унтер-офицера». Он замкнулся в кругу своих близких друзей, с которыми вёл интеллектуальные беседы и отдыхал душой. Позже они составят так называемый «негласный комитет» или «кружок молодых друзей императора» (в него вошли князь А. Чарторыйский, В.П. Кочубей, граф Н.Н. Новосильцев, граф П.А. Строганов). Павлу претил либерализм сына, и, хотя внешне Александр пытался исполнять все прихоти императора, государь не мог избавиться от подозрений. Недаром, однажды застав сына за чтением трагедии Вольтера «Брут», Павел велел ему прочитать то место из книги по истории Петра Великого, где рассказывалось о гибели царевича Алексея.

В обществе друзей Александр всё больше и больше стал склоняться к мысли исполнить свой долг, посвятить жизнь службе Родине и сделать народ счастливым. В письме к Лагарпу он делится своими планами: «Мне думалось, что если когда-нибудь придёт и мой черёд царствовать, то вместо добровольного изгнания себя я сделаю несравненно лучше, посвятив себя задаче даровать стране свободу и тем не допустить её сделаться в будущем игрушкой в руках каких-либо безумцев… Когда же придёт и мой черёд, тогда нужно будет стараться, само собой разумеется, постепенно, образовать народное представительство, которое, должным образом руководимое, составило бы свободную конституцию, после чего моя власть совершенно прекратилась бы, и я… удалился бы в какой-нибудь уголок и жил бы там счастливый и довольный, видя процветание своего Отечества и наслаждаясь им». Прекрасные планы эти разбились о суровую действительность.

Манифест о восшествии на престол Александра I 12 марта 1801 г.

По восшествии на престол Александр объявил манифестом, что будет управлять «Богом врученным народом по законам и по сердцу своей великой бабки». «Дней александровых прекрасное начало» восприняли с радостью и надеждами. Поэт А.С. Шишков писал: «На троне Александр! Рука Господня с нами… С Екатерининой великою душой, Он будет новый Пётр и на суде, и в поле…» Эпоха Александра I характеризуется мощным подъёмом во всех областях российской жизни, сопровождавшимся необыкновенным демографическим взрывом (второй произойдёт только при Николае II). Осуществив ряд полезных преобразований, император прославил своё имя не только в России, но и в Европе.

«Я ничего не хочу для себя, я хочу лишь содействовать спокойствию Европы» – этот принцип Александр неуклонно соблюдал. Начало XIX века – эпоха не только Александра I, но и Наполеона Бонапарта. Отношения между двумя императорами складывались не просто. Первоначально Александр относился к Бонапарту пренебрежительно, как к безродному авантюристу: «Чем безропотнее французы, тем безрассуднее этот человек, мне кажется, он кончит безумием», – тем не менее всегда признавал за ним выдающиеся организаторские и полководческие способности. После поражений России в кампаниях 1805 и 1806–1807 годов Александру пришлось заключить с Наполеоном мир, сопровождавшийся трогательной встречей двух императоров в Тильзите. Они обменялись краткими, но многозначительными приветствиями: «Александр – Россия – Величие» и «Наполеон – Франция – Отвага», но оба не верили в искренность друг друга. Наполеон не испытывал иллюзий от общения с царём: «Александр умён, приятен, образован, но ему нельзя доверять; он неискренен: это истинный византиец… тонкий, притворный, хитрый». Впрочем, со стороны Александра было бы непростительной глупостью откровенничать с недавним врагом. Но Наполеон тем не менее отдавал должное Александру: «Это, несомненно, самый способный из всех царствующих монархов». Внешне все приличия соблюдались, и, так же как в Тильзите, на следующей встрече в Эрфурте произошли ещё несколько трогательных театральных сцен. Так, когда во время спектакля, на котором присутствовали оба государя, игравший в вольтеровом «Эдипе» великий актёр Тальма с особым чувством произнёс фразу: «Дружба великого человека – благодеяние богов», Александр и Наполеон встали и под овации публики пожали друг другу руки. Александр писал сестре Екатерине: «Бонапарт принимает меня за глупца. Но хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. А я уповаю на Бога». На одной из встреч с Наполеоном Александр заметил, что позабыл свою шпагу. Тогда французский император отдал ему свою, на что Александр ответил: «Я принимаю её в знак нашей дружбы… Я никогда не обнажу её против Вашего Величества». Наполеон делился с Жозефиной: «Всё идёт хорошо. Я доволен Александром, он должен быть доволен мной. Будь он женщиной, я, наверное, влюбился бы в него». Скрепить эту дружественную игру Наполеон предложил династическим браком, посватавшись к одной из сестёр Александра. Русский двор благоразумно отклонил эти притязания. Мало кто сомневался, что мир установлен ненадолго.

Вторжение Наполеона в Россию в 1812 году возмутило и потрясло Александра. Он заявил, что не сложит оружия до тех пор, пока хоть один неприятельский солдат остаётся на его земле, и не согласится на мир, даже если придётся отступать до самых отдалённых окраин Российской империи. Развернув карту страны перед глазами наполеоновского адъютанта Нарбонна и указав на крайние восточные рубежи государства, Александр сказал: «Если Наполеон начнёт войну и счастье ему улыбнётся, ему придётся подписывать мир у Берингова пролива». С этого времени девизом русского императора стали слова: «Наполеон или я, он или я, но вместе мы существовать не можем!»

Несмотря на все трудности, отступление и пожар Москвы (который Александр воспринял как Божье наказание за свои грехи) Россия разгромила непобедимую Великую армию. Во время заграничного похода Александр был со своей армией и часто выезжал на поля сражений. В битве при Люцене он стоял под градом картечи и на советы отойти на безопасное расстояние отвечал: «Моей пули здесь нет». Вера в Господа в нём укрепилась ещё сильнее. Это была война не с Францией, а именно с Наполеоном. Русские войска завершили её вступлением в Париж, и с помощью России на французский престол вернулся Людовик XVIII. Несмотря на то что французы грабили русские города и пытались уничтожить Москву, Александр отнёсся к Франции с истинным великодушием, как к освобождённой, а не порабощённой стране. Париж не подвергся разорению, главное – узурпатор свергнут с престола и опасность для Европы ликвидирована. Вступив в Париж, Александр распорядился 10 апреля 1814 года отслужить православную Пасхальную литургию на месте казни Людовика XVI. Однако он не испытывал больших симпатий к Бурбонам и скептически относился к новому королю. Благородство русского императора проявилось и в отношении к родственникам свергнутого Бонапарта. Он милостиво обошёлся с бывшей императрицей Жозефиной и её детьми. Коллекция картин замка Мальмезон, принадлежавшая первой жене Наполеона и приобретённая Александром, пополнила сокровища Императорского Эрмитажа. После «Ста дней», временной реставрации Наполеона, русские войска вторично заняли Париж. Оба раза Александра приветствовали с восторгом. Автор «Марсельезы» Руже де Лиль сочинил восторженную поэму: