Россия, подъем! Бунт Расстриги
Шрифт:
В Европе люди набиты необходимым количеством штампов, которые им вбиваются в многочисленных школьных дискуссиях. У обычного Sapiens Erectus есть 20 штампов, включающих в себя заботу о минных полях в Анголе и обязательно о правах беременных негритянок. 20 штампов всего у обычного человека в Европе, которыми он и живет. А у сверхинтеллектуального европейца 50 штампов. Но все равно голова штампованная. Он живет в рамках гнетущих, запретительных коридоров штампов. Свободно мыслить, свободно доверить себя потоку какой-то рефлексии, анализа, основываясь на XIX веке, на литературе, основываясь на философах великих, основываясь на литературно-философском наследии XIX и XX веков, европеец не может, это запрещено. Потому что он может вывалиться из штампа. Потому что, например, Эрих Фромм в «Искусстве любви» говорит о том, что
Европейская толерантность ведет к европейской необразованности, к штампованности их жизни в коридорах весьма тесных, коридорах мысли, которые разрешены. Благомыслие, доброкачественное мышление, надлежащие чувства – это абсолютный императив жизни в Европе. И также в Америке.
В России это не так. И Герман Греф собирается с этим бороться. Мы умнее, образованнее, шире и интереснее европейцев. Мы все равно будем двигаться к гетто. Благодаря таким, как Греф, мы будем падать в декаданс, мы будем падать в расслоение страшное, когда лично ты однажды приедешь в свое село, через 30 лет, и ты не найдешь ни одного собеседника. Вообще ни одного. Ты не найдешь с кем поговорить. Там никто не будет понимать. Там будут антиинтеллектуальные гоминиды с узкими лбами. Ты будешь общаться с ними типа «дай», «уйди», «подойди», «пошел вон». Потому что других слов у них не будет. И знаешь, почему мы будем такими деградантами? Потому что Герман Греф против нашей системы образования. Это последнее, что нас держит. Почему мы не юаровское быдло, почему мы не бразильское быдло? Потому что у нас есть советская система образования, опирающаяся на российскую систему образования. Опирающаяся – вам сейчас станет страшно – на прусскую систему образования. Пруссаки нам поставили систему образования. И эта система тянется сквозь века. И эту систему Греф хочет загубить, чтобы мы стали быдлом, похожим на юаровское или бразильское быдло. Возникнет некий народ, необразованный, дикий, с которым Греф будет говорить так: «Машка, подай самовар», «задери юбку», «пошла вон». Вот что он будет говорить русским людям. Они будут знать эти короткие команды: «подай самовар», «задери юбку», «пошла вон». Вот чего добивается Греф. И не только он, кстати говоря.
Апрель, 2015 год.
Запах коррупции
Российские ученые предложили собственную методику расчета уровня коррупции в государстве. Мы все время на плохом месте в коррупционных рейтингах мировых.
Надо сделать так, чтобы все другие страны были коррупционными негодяями, а мы – клевыми. Вот как этого достичь?
«Новый индекс основан на статистике правоохранительных органов (я читаю по Lenta.ru), данных экономики, опросах населения и анализе законодательства. Этот расчет станет конкурентом ежегодному рейтингу Transparency International. В настоящее время методика проверяется в Киргизии». На Киргизии-то и надо проверить. Еще есть дивные места, где надо проверить, мне кажется, – Руанда. Почему? Я говорю: компактная страна, очень красивые женщины и действительно прекрасный климат, и там можно проверить коррупцию. Зачем Киргизия? Давайте в Руанде.
Внимание. Мы сейчас на 136-м месте, рядом с Нигерией, Ливаном, Киргизией, Ираном и Камеруном. Наши позиции в рейтинге коррупции падают с 1990 года. Падать еще есть куда, потому что подонков всего 175. А мы уже 136-е.
Мы сейчас придумаем свой рейтинг коррупции. Мне интересно. Товарищи, попробуем поспекулировать, а на чем же он будет основан? Рейтинг коррупции будет национальный, наш, по сравнению с чем? Мы уже здесь привонялись, и мы не чувствуем, правильно?
Мне рассказывал наш оператор, господин Придорогин, он работал на Первом канале, затем на НТВ. И в какое-то время мы с ним ели во вьетнамском ресторане в Париже. Он заказал превосходный вьетнамский соус, который делается из гнилой рыбы. Дело в том, что рыба гниет в ямах во Вьетнаме. Одна деревня делает этот соус для всей планеты Земля. У них всюду ямы, и они кидают туда рыбу. Эта рыба гниет. Когда она сгниет, гной отцеживается, делается почти прозрачный и потом продается. Ну, его еще как-то концентрируют, немножко испаряют, чтобы позабористее было. И господин Придорогин говорил мне: «К этой деревне
подъезжаешь с горы, с холма. И, – говорит, – когда подъезжаешь поближе, дышать уже не можешь, глаза режет. Но там рождаются дети, вьетнамцы, они не знают об этом запахе. Откуда им знать о том, что гнилая рыба вообще пахнет? Потому что это и есть для них воздух, никакого другого нет, это единственный воздух».Может быть, когда мы будем свой рейтинг коррупции отмечать, он окажется нулевым? Он нулевой, потому что воняет как обычно. Если воняет как обычно, то, естественно, коррупция нулевая, очень легко.
Мы сделаем хороший рейтинг коррупции в России, потому что мы здесь принюхались, вот и все.
Апрель, 2015 год.
Письма женщинам
Письмо 1
Такая штука еще непонятна: женщины, родившие сыновей, становятся ярыми ненавистницами молодых женщин, во всем принимают сторону мужчин.
Будто мальчик в утробе матери перепрограммирует женщину, отравляет и вылепливает из нее новую личность.
Женщина, родившая мальчика, будто осознает, что дала жизнь высшему существу.
Она начинает строить планы, как этот, неотъемлемо ее мужчина, завоюет мир, в рамках сексуальной и социальной агрессии одолеет всех и вся за ее слезки и страхи, защитит ее.
Она выбирает ему невест, презирая эти дырки бестолковые, она предупреждает его о засадах и западнях со стороны сыновей других женщин. Она сражается им как оружием, как тараном.
Бабоньки, с вами такое от химического отравления мальчиком?
А че тогда? В чем проблема?
Август, 2011 год.
Письмо 2
А вот такой еще у меня мучительный вопрос: женщина способна на гибельную любовь???
Смотрите: самка лосося ищет для нереста подходящую заводь, кошка – теплый подвал – ей пора окотиться, сука маламута роет нору в вашем цветнике прямо среди флоксов – будет щениться. Любовь у самки связана с выбором надежного места. И это природно и гадко одновременно. Понятно, объяснимо, тривиально и уныло.
А на гибельную любовь вы, самки, способны?
Чтобы антропоморфный амфетамин хлестал, чтобы не жрать, не пить, не спать, – хотеть сию секунду умереть за него? Вы способны испытывать чувства, хоть отдаленно напоминающие таковые у мужчин? Или вы Матки О Двух Ногах – теплый подвал, нора среди флоксов, тихая заводь?
Гибельная любовь вам знакома хоть сколько-нибудь?!
Ясен пень – нет.
Август, 2011 год.
Письмо 3
У меня товарищ есть, он живет в Херцлийе. Подтянутый и моложавый. Спортивный сердцеед – это модно у богатых. А я живу в гостинице «Давид Интерконти». Привязался как-то к видам из окна и повадился там жить. Это в Тель-Авиве. Он заезжает за мной, и мы едем в какой-то жилой квартал между Тель-Авивом и Херцлийей, чтобы поесть барабульки. Я просил на правах гостя, он нашел, позвал, повез, угостил.
Барабулек шесть, они лежат передо мной на тарелке. Они красиво обжаренные и совсем не безучастные – они полны деликатного невысказанного желания – они хотят быть съеденными.
Теперь, когда цель достигнута и они в моей власти, я кочевряжусь и позирую: я достаю из рюкзака китайские палочки из дерева «куриное крыло» и спрашиваю грудастую официантку о соевом соусе. Приносят. И соевый соус нашелся, и хумус, и еще что-то коричневое.
Я начинаю медленно ковырять податливое тельце барабульки палочками.
Мой друг обменивается лихими взглядами с двумя женщинами лет тридцати, которые садятся за соседний столик. У них миндалевидные, большие, чуть навыкате глаза. У них здоровенные молочные железы, и сало на бедрах лежит не чуть ниже талии, а сильно ниже талии.
Я проявляю приметливость, наблюдательность и внимательность. Целомудренно глядя на барабулек, я говорю:
– Попа низковата.
Он не отрывает взгляда от соседок и парирует:
– Но бюст!
Я остаюсь сторонником критического реализма:
– Пожарный шланг тоже можно смотать в большой рулон, мы не можем хвалить то, чего не видели в развернутом состоянии.
Он отворачивается от соседок и смотрит в сторону блюдца с хумусом. И вдруг:
– Ты когда-нибудь драл евреек?