Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования

Из Турции в Среднюю Азию поступали не только брошюры соответствующего содержания, но и предметы «наглядной агитации», в частности плакаты в виде географических карт, предназначенные для коранических школ.

Чиновник особых поручений Министерства внутренних дел в докладе в сентябре 1910 г. сообщал: «Мне лично пришлось видеть в Ходженте у местного мингбаши (тысяцкого) на стене приемной комнаты турецкие географические карты, причем особенное внимание мое привлекла карта, изображающая земные полушария, над которыми в виде владыки мира изображен турецкий султан, держащий в своих руках оба полушария. Карта, несомненно, правильно рассчитана на определенный эффект, производимый ею на темные умы среднеазиатских мусульман» [603] .

603

Там же. С. 75.

Особенно изобретательной и агрессивной панисламистская да и пантюркская пропаганда стала после 1905 г. В правительственных кругах Петербурга это хорошо понимали. На одном из закрытых совещаний по мусульманскому вопросу в 1910 г. в Петербурге отмечалось: «Первый толчок, выведший русское мусульманство из состояния относительного равновесия и спокойствия, был дан несчастной России японской войной. Внутренние события, разыгравшиеся после этой войны, внесли в мусульманский мир полный переворот» [604] .

604

Там же.

Джадиды, будучи людьми просвещенными, лучше, чем кто-либо еще, заметили признаки ослабления самодержавного режима и обратили свои взоры в сторону Турции: они открыто контактировали с турецкими эмиссарами, посылали своих учеников завершать образование в турецких учебных заведениях. Тем не менее, когда их преследовали мусульманские фанатики, они обращались за поддержкой к русским властям. Джадиды резко выступали против революционных событий 1905–1907 гг. Джадидская газета «Туджор» в конце 1907 г. писала: «В России ликвидируются забастовки, митинги и политические движения. Надеемся, что правительство примет соответствующие меры против хулиганов и оградит от них интересы народа». На стороне правительства джадиды были и в 1916 г., во время самого крупного среднеазиатского мятежа, а в годы войны собирали деньги в пользу Турции.

Такова была природа этого отряда национальных просветителей. И неудивительно, что один из самых активных деятелей джадидского движения Мунавар-кары Абдурашидханов в своих воспоминаниях (уже в советское время) писал: «Желанием джадидов было уничтожение царского правительства» [605] . Наверное, это было правдой, но того, что искренне желали джадиды, не случилось и после гибели империи.

Протест против российской власти

605

Пясковский А.В. Революция 1905–1907 гг. в Туркестане. М., 1958. С. 554.

В XVIII–XIX вв., в эпоху существования трех среднеазиатских ханств – Хивинского, Бухарского и Кокандского, спокойная, мирная жизнь была явлением редким и краткосрочным. Во-первых, ханы перманентно воевали друг с другом, а во-вторых, против них, своих правителей, восставали хотя и забитые, но доведенные до отчаяния их подданные.

Воевали все против всех. «Все дженерально между собою драки имеют», – писал посол Петра I Флорио Беневини. Бухара воевала с Хивой и Кокандом; бухарские эмиры упорно пытались восстановить былое влияние на левобережье Амударьи и силой подавить сепаратистские поползновения феодалов Шахрисабзского оазиса; в Коканде велась кровопролитная борьба различных группировок за власть; Ташкент стремился вернуть былую самостоятельность. Хиву сотрясали кровавые столкновения между узбекскими и туркменскими племенами; воевали узбекские и киргизские родо-племенные вожаки в Коканде.

«Паны дерутся – у холопов чубы трещат»: межгосударственные и межэтнические схватки не могли не сказаться отрицательно на положении простых людей городов и сел. Разорению подвергались поля, сады, огороды и жилые строения, росли налоги – ханы, эмиры и беки компенсировали свои затраты на войны за счет простого люда: налоги порой взыскивались за семь лет вперед. И у этого люда терпение иссякло, тогда он возмущался. Бунты следовали один за другим. Наиболее заметным по времени и напряженности был бунт кипчаков в Бухарском эмирате. Писатель и летописец XVIII в. Мир Мухаммед Амини Бухари писал: «Народ Бухары непокорен и склонен к восстаниям и мятежам» [606] . В 1826 г. произошло восстание самаркандских ремесленников; бунтовали дехкане и городские бедняки в Хивинском ханстве в 1827, 1855–1856 гг.; подобное выступление в Кокандском ханстве произошло еще раньше – в 1814 г. (восстание в Ташкенте) [607] .

606

Россия и ее колонии. М., 2007. С. 487.

607

Иванов П.П. Очерки по истории Средней Азии. М., 1958. С. 135, 139, 167, 200, 212.

В апреле 1858 г. кокандскими солдатами был взят в плен известный ученый и путешественник Н.А. Северцов. Когда его привезли в город Туркестан (Южный Казахстан), там бушевало народное восстание. Восставшие казахские племена осадили города Туркестан и Яны-Курган и длительное время успешно противостояли войскам кокандского хана. «Непосредственной причиной восстания, – писал Северцов, – послужили беззаконные поборы и грабительство кокандских чиновников, особенно ташкентского бека» [608] .

608

Северцов Н.А. Месяц плена у кокандцев // Русское слово. 1859. № 10. С. 292.

Таким образом, восстания против своих среднеазиатских правителей были в обычае местных жителей различной этнической принадлежности. Никогда, однако, вплоть до середины XIX в. регион не знал экспансии европейской армии. Наступление русских отрядов, хотя и небольших по численности, разительно отличалось качественно от стиля военных действий, привычного для ханских «армий», больше похожих на разбойничьи ватаги. Теперь на среднеазиатских просторах появилась военная машина, послушная командам, обладающая значительной огневой мощью и наступательным потенциалом. «Туземцы» были напуганы, тем более что русские в течение двадцати лет настойчиво продвигались все дальше и дальше, неизменно громя превосходящие по численности силы спесивых ханов. Вместе с тем селяне и горожане быстро убедись, что приход русских вреда им не причинил: не было бессмысленной, патологической жестокости, характерной для ханских междоусобиц, повальных грабежей и разорения, не было посягательства на привычный образ их жизни. Конечно, край подвергся завоеванию, но эти гяуры принесли мир и порядок, чего давно не знал край, истерзанный своими правоверными властителями.

Наступило спокойное время, регион был «замирен», как принято было писать в XIX в. Одиночные русские путники, даже женщины предпринимали поездки по дорогам генерал-губернаторства без сопровождения охраны. Такое положение изумляло как русских, так и иностранцев, посещавших край с краткосрочными визитами. Туркестанские власти, однако, не обольщались относительно кротости местного населения.

В 1869 г. большой знаток жизни среднеазиатских этносов В.П. Наливкин писал: «Угнетенный народ, надеясь улучшить свое положение, всегда готов был к низвержению существующего порядка вещей, но со свойственным ему терпением, перенося в продолжение многих лет большие лишения, он вдруг иногда, как кажется из-за безделицы, которая, впрочем, обыкновенно составляет последнюю каплю в наполненной чаше, восстает поголовно и вымещает на правительстве все прошлые, но незабытые обиды» [609] .

609

Наливкин В.П. Кокандское ханство по новейшим сведениям // История Средней Азии. М., 2003. С. 453.

В новых условиях иноземного господства кроме особенности накопления негативных эмоций, о которой писал Наливкин, приходилось учитывать антироссийскую пропаганду, ее постоянно вели среди мусульманского населения исламские священнослужители. Эти обстоятельства стали причиной (не единственной), по которой кочевое и оседлое население Средней Азии было освобождено от обязанности нести воинскую повинность. К.П. фон Кауфман считал недопустимым легкомыслием обучать туземцев европейской манере ведения боя, а также владению современной военной техникой. Серьезным предупреждением в этом отношении было восстание индийских сипаев в 1856–1857 гг.

В первые два десятилетия российского присутствия в Туркестане численность войск империи не превышала 30 тысяч солдат и офицеров, в то же время мусульманское мужское население края насчитывало не менее 1150 тысяч человек. Поэтому было очень рискованно отбирать из этого числа даже небольшую часть мужчин для несения воинской службы – в случае массовых беспорядков они могли стать организаторами, способными цементировать стихийные толпы.

Успокаивающими факторами были превалирующая пассивность населения, его разобщенность, многоэтнический состав и, как результат, неспособность согласовывать свои действия. Для обитателей тех краев к тому же был характерен так называемый местный патриотизм, не выходящий порой за пределы родного кишлака.