Российский флот в Средиземноморье

Не только Франция, но и принужденный по целому ряду обстоятельств носить дружественную маску король прусский Фридрих II очень не желал, чтобы Архипелаг остался за Россией. Правда, в своем мемориале от 1 декабря 1770 г., когда готовились (сорванные впоследствии) мирные переговоры между Россией и Турцией, Фридрих силится подчеркнуть, будто вовсе не он, а сами турки и австрийцы не желают, чтобы Россия овладела Крымом, Валахией, Молдавией и «одним из островов» Архипелага, но лицемерие прусского короля совершенно очевидно.

Характерно, что в то самое время, когда русские уже овладели двадцатью островами Архипелага, Фридрих пишет лишь об «одном» острове. Он предлагает императрице получить Азов, Большую и Малую Кабарду и «свободное плавание на Черном море». Король льстит себя надеждой, что государыня, выслушав эти благие советы, признает в нем «прямого и искреннего друга»…

Екатерина отвергла эти «дружеские» советы. Война продолжалась. Алексей Орлов, получив доклад Спиридова, повез его в Петербург, куда и прибыл 4 марта 1771 г.

Екатерина совершенно согласилась с непосредственными предложениями Спиридова о необходимости, во всяком случае, до заключения мира удерживать за собой Архипелаг и с мыслью Орлова о пользе установления эффективной и длительной блокады Дарданелл. На помощь со стороны греков в Морее или где бы то ни было на Балканах ни Орлов, ни Екатерина не рассчитывали: «…нельзя более считать на диверсию и содействование в праведной нашей войне греческих туркам подвластных народов по причине свойственной им или, лучше сказать, врожденной уже склонности к рабству и совершенного в характере их легкомыслия» ⁵⁵.

Но для владычества на островах достаточно было наличия русского флота близ Дарданелл: устраивать большие высадки для освобождения островов Архипелага турки не могли, а греческое население, на которое не очень приходилось рассчитывать при столкновении с регулярными турецкими силами, вполне (и с большой охотой) подчинялось русскому начальству, пока турок не было.

Западная Европа оценила огромное значение блистательного успеха русского флота, но все-таки дипломатия Франции, Пруссии, Англии, Австрии старалась по мере сил преуменьшить роль личных качеств русских начальников экипажа.

Замечу, что эту тенденцию, благополучно перебравшуюся из деловых бумаг и из публицистики XVIII в. в ученые книги, XIX в., мы находим не у всех, но у многих историков, пишущих о Чесме и вообще об экспедиции в Архипелаг. Достаточно вспомнить, в каком кривом зеркале живописует эти события хотя бы известный автор семитомной истории Греции Джордж Финлей ⁵⁶. В особенности следует сказать это относительно изображения событий, следовавших за Чесмой, в частности относительно боевых действий у Лемноса. Алексей Орлов даже нашел нужным написать в Париж (отсюда именно шла клеветническая кампания против русского флота, поощряемая версальским двором) особое письмо на имя советника нашего посольства Хотинского. В этом письме Орлов пишет: «Недоброхоты наши будучи чувствительно тронуты благополучными российского оружия как на сухом пути, так и на море успехами, единственно по зависти только стараются злостные в народах рассеивать вести…» Алексей Орлов излагает вкратце лемносские события так, как они, судя по другим источникам, происходили: крепость Лемнос была взята русскими, но русский флот забрал свой десант на корабли и, ничуть не тревожимый высадившимися на острове турками, вышел в море и под начальством Спиридова принял участие в блокировании Дарданелл ⁵⁷.

Екатерина, как и Алексей Орлов, как и Спиридов, твердо решила оставить флот в Архипелаге хотя бы на целые годы, пока не будет заключен мир с Турцией. Она знала, что уже нельзя ждать новых блистательных побед вроде Чесмы по той простой причине, что турецкие лучшие суда уже покоятся на дне морском, а новых турки не успели выстроить, Но хотя бы ничего внешне эффектного («ничего казистого», как выражается императрица) русский флот в Архипелаге уже не предпринимал, но он, в целях диверсии, крайне полезен: «Флот наш разделяет неприятельские силы я знатно уменьшает их главную армию. Порта, так сказать, принуждена, не знав куда намерение наше клонится, усыпать военными людьми все свои приморские места, как в Азии, так и в Европе находящиеся, теряет все выгоды от Архипелага и от своей торговли прежде получаемые, принуждена остальные свои морские силы разделить между Дарданеллами и Черным морем и следовательно препятствие причиняется ей действовать как на Черном море, так и на самых Крымских берегах с надежностью, не упоминая и о том, что многие турецкие города, да и сам Царь град не без трепета видит флот наш в таком близком от них расстоянии», — писала Екатерина в рескрипте Алексею Орлову от 18 декабря 1772 г. ⁵⁸И еще после этого больше двух лет русские суда оставались в Архипелаге.

XII

В Англии озаботились прежде всего получением обстоятельных и более или менее точных данных о действиях победоносного русского флота.

Лорды адмиралтейства с большим вниманием следили за длительным путешествием русских эскадр из Петербурга в Морею. Только к началу сентября они получили обстоятельные сведения об изумившей всю Европу и прогремевшей еще летом русской морской победе под Чесмой. Многое им было доложено с места действия их осведомителем, собравшим всю нужную информацию тотчас после боя. Эта информация относилась не только к Чесме, но и ко всей весенней и летней кампании 1770 г. …Эта информация дает некоторые уточнения и характерные детали, кое в чем дополняющие данные русских документов.

Первым (так доложили лордам адмиралтейства) прибыл в Морею еще в начале марта 1770 г. адмирал Спиридов с четырьмя линейными кораблями, четырьмя фрегатами и несколькими транспортами. Он высадился в Порто-Вителло, и сейчас же там вспыхнуло греческое восстание против турок, которые заперлись в Наварино и трех других крепостях Мореи. Наваринская крепость была взята русскими, другие укрепленные пункты блокированы. 18 апреля в Наварино пpибыл граф Орлов на линейном корабле. Но когда семь тысяч турок было двинуто на обратное завоевание Мореи, то положение русских оказалось трудным. Их было в тот момент всего семьсот человек, и только их и должно принимать в расчет, так как шесть тысяч восставших греков малодушно разбежались, «ни разу ни из одного мушкета не выстрелив». Орлов отплыл с русским флотом из Мореи, взорвав наваринские укрепления.

25 мая прибыла новая русская эскадра под начальством состоявшего на русской службе англичанина адмирала Эльфинстона и 5 июня соединилась с главными силами графа Орлова. Русский флот с тех пор целый месяц гонялся за капитаном-пашей Ибрагимом и его эскадрой. У Ибрагима было в распоряжении: шесть линейных судов с командой по 800 человек и с 80 орудиями на каждом, десять каравелл с 800 (приблизительно) человек и с 60–70 орудиями на каждой, два фрегата (по 40 орудий), шесть шебек (от 6 до 22 орудий) и с десяток более мелких судов.

У Орлова девять линейных кораблей (на каждом 500 человек и 66 орудий). Кроме того, у Орлова было шесть фрегатов (от 20 до 34 орудий на каждом) и несколько мелких судов.

Хотя турецкий флот был гораздо сильнее русского, но Ибрагим метался по Архипелагу, всячески стремясь уклониться от боевой встречи. Дело в том, что командиры у него были уж очень плохи, дисциплина на судах хромала, артиллерийская выучка была не на должной высоте.

Орлов гонялся за турками довольно долго. 4 июля (нов. ст.), выйдя из Смирнской бухты и направляясь к острову Сцио (Scio — Хиос), он увидел турок. Ибрагим стоял со своим флотом между островком и маленьким береговым анатолийским портом Чесмой. 5 июля в 11 часов утра Орлов и оба подчиненные ему адмирала Спиридов и Эльфинстон напали на турок. Спиридову удалось поджечь турецкий корабль, но загорелся при этом и его собственный. Однако турецким флотом овладела при этом такая паника, что они перерезали якорные канаты и бросились спасаться в Чесменский порт. Русские погнались за ними и блокировали гавань. На другой день Орлов послал командира линейного корабля «Три иерарха» капитана Грейга, дав ему четыре линейных корабля, два фрегата и два брандера, непосредственно к турецкому флоту, сбившемуся в кучу к берегу, в глубине бухты. Битва окончилась полнейшим, непоправимым разгромом турок: русские сожгли весь турецкий флот, кроме одного шестидесятипушечного корабля в исправном состоянии и пяти галер, которые были взяты в плен. В общем у турок погибло пятнадцать линейных кораблей, два фрегата, пять полугалер («halfgallies», по определению английского осведомителя), много мелких судов, три французских судна с припасами для флота. Перебито было очень много турок, а русские потери были совсем незначительны. Англичанин подводит итоги своему докладу: одним ударом уничтожена вся морская сила Оттоманской державы, кроме четырех каравелл, которые вышли из Константинополя и, к своему счастью, не успели еще присоединиться к флоту Ибрагима ⁵⁹.

Впечатление в Лондоне, а особенно во Франции было огромное. Если бы Екатерина, ликовавшая при получении реляции о великой Чесменской победе, могла знать кое-какие детали, доложенные лордам адмиралтейства их агентом, то ее радость еще более бы усилилась. Оказывается, что последствия Чесмы немедленно и наиболее катастрофически сказались именно на французах и на их обширнейшей торговле в турецких владениях. «Торговля совершенно приостановилась (is entirely at a stop) на Леванте, французы очень пострадали, турки сильно разъярены против них за то, что французы втравили их в эту войну. Турки их грабят и крайне дурно с ними обходятся: на Мистре и в Морее у французов была очень выгодная торговля, но теперь она разорена, ни одного французского корабля не видно теперь на Леванте». Англичанин, злорадствуя по этому поводу, не забывает беспристрастно прибавить: «Турки также очень разъярены и против англичан, полагая, что не только французы являются причиной русского появления в турецких морях, но что большинство офицеров и солдат на борту русских судов — англичане. Эти сведения, как я слышал, усердно распространяются французами».