Роза прощальных ветров
Шрифт:
– Ты вчера был как тюфяк! Двух слов из тебя не вытянуть... Пялился там, на Воробьевых горах, на рассвет, точно не видел никогда, как солнышко встает! О Розе, наверное, думал?
– Варя, не надо...
Она впилась в него губами, лишила дыхания.
Потом прошептала:
– А ведь я тебя люблю, Сереженька...
– Что, правда?
– А то... Теперь ты будешь мой. Только мой.
Его сердце сжалось – он вспомнил Розу, но тут же отогнал эти воспоминания. Теперь все его спасение – в Варьке. Это ж как удачно, что она, оказывается, любит его!
Они вернулись домой поздно вечером, когда уже начало темнеть.
Все
– Где ты был? – с беспокойством спросил Виктор Петрович. – У Милютиных такое горе... Алик под электричку упал!
– Папа, мы с Варварой гуляли... в лесу, – пробормотал Сергей.
– Весь день? Ах, ну ладно... Сережка, обещай мне, что никогда не будешь бегать через пути!
– Обещаю. А что с Розой? – не выдержал, спросил он.
– Не знаю. Кажется, плачет. Родители никого не пускают к ней. Господи, господи... Она же с Аликом так дружила!
Сергей не пошел к Розе даже на следующий день. Он испытывал нечто вроде эйфории. Никто не догадался о его тайне! А Варька будет молчать – она же любит его...
Но потом эйфория исчезла и вместо нее снова наступил страх. Сергей трясся до самой смерти Виктора Петровича.
Отец умер очень рано – у него, оказывается, было слабое сердце.
Это было такое горе – словами не передать! Но, вместе с тем, Сергей испытал странное, противоестественное облегчение – отец ведь умер, так и не узнав, что его сын – убийца.
Когда Виктор Петрович покинул этот мир, Сергей понял – теперь можно делать все что угодно.
И он стал пить. В этом было хоть какое-то забвение...
А Роза стала ему безразлична. Кроме того, она так и не стала красавицей, тихая ее прелесть так и осталась тихой прелестью. Кремовые лепестки были по-прежнему плотно сомкнуты. Завяла, не распустившись. Очень скоро вышла замуж за этого своего бизнесмена, уехала в Москву, появлялась в Камышах очень редко...
А спустя много лет вдруг вернулась.
Сергей думал, что прошлое давным-давно умерло, но тут начало происходить нечто странное и непонятное.
Роза изменилась. Как и что с ней произошло, опять же непонятно.
Или дело вовсе не в ней – а в нем, Сергее?..
Может быть, это он изменился?
Но, так или иначе, он снова увиделее.
Спустя столько лет (двадцать три года прошло с того выпускного вечера как-никак!) Роза сдержала наконец свои негласные обещания. Бутон раскрылся, если можно так выразиться...
«Роман о Розе» (Le Roman de la Rose) – французская средневековая поэма, состоит из двух частей, написанных в XIII веке. Авторы – Гильом да Лоррис и Жан де Мен – излагают свою концепцию куртуазной любви: молодого влюбленного наставляют аллегорические персонажи, олицетворяющие разум, дружбу, мирской опыт, мудрость, природу и физическую близость. Как поиски Розы, так и дискуссия, происходящая на страницах поэмы, находят свое завершение в удовлетворенном желании влюбленного...
(Из учебника зарубежной литературы.)
Лиза вернулась домой – Роберта еще не было.
Две комнаты в сталинском доме, огромные и полупустые, – вот что представляла собой квартира ее нового приятеля. Минимум мебели, максимум свободы. Лизу этот суровый
аскетизм вполне устраивал, она даже видела в нем подтверждение значительности Роберта, его избранности.Она подошла к стене – на ней висел огромный плакат с рисунком генеалогического древа Куракиных – и в который раз принялась изучать его.
Корни древа уходили в глубь веков.
– Прародитель – князь Андрей Иванович, по прозвищу Курака. Боже мой, это же двенадцатый век! Патрикий Наримонтович, князь Пинский, внук великого князя Гедимина... – произнесла она вслух, водя пальцем по рисунку. – Это ж как давно было! В Роберте течет самая настоящая голубая кровь... А этот из Куракиных – сподвижник Петра Первого. Или вот, например, уже восемнадцатый век – Куракин Иван Петрович, посол во Франции, тайный советник и одновременно – контр-министр. Куракин Александр Иванович, его сын, годы жизни – тысяча семьсот пятьдесят второй и тысяча восемьсот восемнадцатый. Вице-канцлер при Александре Первом, канцлер российских орденов, выполняющий дипломатические поручения. Женат не был, но зато около семидесяти побочных детей... Вот так Александр Иванович!
В списке были и действительные статские советники, и церемониймейстеры, и шталмейстеры, и почетные опекуны, и даже какой-то член Саратовской губернской ученой архивной комиссии...
Женами этих значительных людей были не менее родовитые и известные женщины. Волконские, Голицыны, Гагарины...
Лизе даже не по себе стало, когда она попыталась представить череду этих блестящих родовитых пар!
Век двадцатый, вернее, послереволюционная его часть, была представлена весьма скромно: Куракин Валентин Семенович (1918 – 1944), архитектор, вместе с женой (в девичестве Головановой) произвели на свет двух детей, старший из которых в браке с некоей Мироновой Клавдией Ильиничной родил Куракина Василия, отца Роберта. Ну, и сам Роберт тоже был обозначен на плакате, правда, рядом с его именем стояла только одна дата – рождения, и профессия – поэт.
Лиза вдруг представила – если они с Робертом поженятся, то на плакате будет и ее имя. Роберт и Елизавета. И их дети... От такой величественной перспективы у нее буквально дыхание перехватило. Это же надо – войти в столь избранное семейство, прикоснуться к самой вечности! Ничего более эксклюзивного и вообразить нельзя...
«Роберт, конечно, пока больших денег не зарабатывает, – думала Лиза, благоговейно разглядывая генеалогическое древо Куракиных. – То есть то, что он зарабатывает, и деньгами-то назвать трудно! Но в первое время я буду о нем заботиться, мне совсем нетрудно... А потом Роберт прославится. Он ведь непременно прославится, он талант. Даже нет – он гений! Я буду женой гения. Подругой жизни, так сказать...»
Лизу ничуть не смущала роль жены гения. Во всем, что приобщало ее к Вечности, была притягательная, великая сила. Она хотела стать Лизой Куракиной и занять свою ветвь генеалогического древа.
Шум замолк. Я выскочил на сцену,
Прикорнул к дверному косяку.
Как узнать мне этой жизни цену?
Что же будет на моем веку?..
На меня взирает сумрак ночи,
Многими глазами без лица.