Роза Спиркреста

Я никогда не знала ничего другого, но если бы я могла оказаться где угодно прямо сейчас, то это было бы не здесь. Это было бы где-то в маленьком, отдаленном и тихом месте — с Ноем. Ни камер, ни микрофонов, ни социальных сетей, ни глаз.

Потому что, как только мы вошли в галерею, я почувствовала только это. Глаза на мне, пронзающие меня со всех сторон. Это особое ощущение, как будто к тебе что-то прилипло. Не больно, но неприятно и неотступно.

Тем более, что они смотрят на меня не из-за моего красивого платья. Они смотрят на меня из-за Ноя. Они смотрят на его лицо, слегка вежливо хмурясь, пытаясь определить его положение. Задают себе вопросы. Где мы его видели? Знаем ли мы его? Кто он такой?

Коктейльный час в самом разгаре, все пьют и делают вид, что рассматривают произведения искусства, а на самом деле смотрят на что угодно. Моего отца по-прежнему нигде не видно. Я едва успеваю обхватить пальцами бокал, как ко мне подбегают три пары богатых ньюйоркцев.

Все они целуют меня в щеку и говорят, как я выросла, как прекрасно выгляжу, какой удивительной девушкой стала. Потом они спрашивают, что на мне надето. Потом спрашивают про Ноя — настоящую причину их прибытия.

— Это мой парень, Ной, — мило говорю я. — Он живет в Дорефилде, маленьком городке недалеко от Спиркреста.

Они все обмениваются взглядами, общаясь без слов. Их посланница, женщина, которую я часто видела на мероприятиях и которую зовут Марша, поворачивается к Ною с милой улыбкой и холодными мертвыми глазами гадюки, готовой нанести удар.

— И чем же ты занимаешься, Ной?

Ной пожимает плечами. — В данный момент я занимаюсь несколькими вещами. Немного садоводства и немного доставки. Иногда работаю на кухне.

Я смотрю на Ноя, и сердце замирает в моей груди, почти болезненное ощущение. Мне никогда не приходилось просить Ноя говорить правду о своей работе, потому что ему и в голову не пришло бы лгать о ней. Ему и в голову не придет стыдиться того, чем он зарабатывает на жизнь.

— Точно, — говорит Марша со сдержанным восторгом человека, узнавшего о смерти своего врага, но не желающего показаться бессердечным. — Как интересно!

С неискренней улыбкой я оправдываюсь, оттаскивая Ноя за руку. Нас тут же перехватывает еще одна пара, затем группа пожилых женщин, которые, вероятно, являются лучшими друзьями и врагами друг друга одновременно, затем несколько человек моего возраста, затем несколько деловых партнеров моего отца.

Почти через час нам удается вырваться и перевести дух в тихом уголке галереи, наполовину скрытом массивной колонной из розового мрамора. Мы смотрим друг на друга. Щеки Ноя надуваются, а затем он испускает измученный вздох.

— Черт меня побери, — говорит он. — Неужели так будет всю ночь? Полицейский допрос каждый раз, когда мы на кого-то натыкаемся?

Я прислоняюсь спиной к мраморной колонне. — Угу.

— Черт возьми. — Ной поглаживает пальцем воротник своей рубашки. — Мне кажется, или это место также вызывает у тебя чувство клаустрофобии? Я обливаюсь потом.

Я смеюсь и качаю головой. — Это не место вызывает у тебя клаустрофобию. Дело в людях.

— Ну да… — Ной проводит рукой по своим растрепанным темным волосам. — Мы здесь уже некоторое время, верно? Как скоро мы сможем уехать?

— О боже, как бы я хотела. У нас едва ли половина коктейльного часа.

Он поднимает брови. — А что будет после коктейльного часа?

— Будет ужин, несколько бесед, потом развлекательная программа — зная моего отца, это будет перспективная молодая певица в обтягивающем платье — и после этого будет вечеринка.

Ной кивает и делает глубокий вдох, надувая щеки воздухом, а затем медленно его выпускает. — Точно. Черт, думаю, я бы предпочел провести час на ринге, принимая удары Тайсона Фьюри.

— Пожалуйста, не говори этого вслух. Если мой отец услышит тебя, он может попытаться сделать так, чтобы это произошло.

Ной выглядит искренне пораженным. — Твой отец знает Тайсона Фьюри?

— Он всех знает. — Я качаю головой. — Наверное, потому что он сам Сатана.

— О. — Ной подходит ближе и проводит пальцем по моей щеке. — Ты не ладишь со своим отцом?

Я облизнула губы, внезапно занервничав. — Не совсем, нет.

— Ты хочешь… он будет здесь сегодня вечером?

— Да.

Он кивает, как будто я только что сказала что-то очень серьезное и важное. — Ну, смотри, не волнуйся, принцесса.

Он показывает на мой бокал. — Допивай свой бокал — я сделаю то же самое. Потом мы еще выпьем. Мы поприветствуем всех любопытных ублюдков, нагуляемся, избежим твоего отца, закончим ужин, и в тот момент, когда ты захочешь уйти, ты дашь мне сигнал, и я уведу тебя отсюда. Мы пойдем в бар, или на танцы, или вернемся в твой гостиничный номер — все, что тебя взбодрит. Хорошо?

Почему он такой добрый? Если бы он не был таким добрым — если бы он не был таким хорошим человеком — тогда я могла бы это сделать.

Но я не могу. Боль в груди говорит мне, что я не могу. Мое сердце кричит, что я должна сказать ему правду, спасти его, выбрать его.

— Это звучит потрясающе, — шепчу я. — Это звучит потрясающе, Ной, но… послушай. Я должна тебе кое-что сказать.

— Что именно? — Он хмурится, осторожно наклоняя мое лицо к себе. — Эй, ты в порядке?

— Да, я… послушай, я не была честна с тобой, и я хотела бы быть честной, но я не знала, как это сказать, поэтому я… — Я смотрю ему в глаза. В них нет беспокойства, даже страха — только озабоченность. Кажется, Ной ни на секунду не опасается, что я могу причинить ему боль, — похоже, его волнует только то, что со мной все в порядке. И это делает то, что я должна сказать, еще более трудным, но я должна сказать это сейчас, пока еще есть шанс, пока еще не поздно. — Я не знаю, как это сказать, и я не хочу, чтобы ты меня ненавидел, поэтому…

— Серафина, — мое имя в устах Ноя нежное и теплое, как солнечный свет. Он проводит большим пальцем по моим губам, на мгновение успокаивая меня. — Я никогда не смогу тебя ненавидеть. Ты можешь рассказать мне все.

Он наклоняется, чтобы поцеловать меня в лоб, но внезапно отстраняется, схватив за плечо, отчего мы оба вздрагиваем.

— Отвали от моей дочери, — рычит чей-то голос.

Глубокий, злой голос с сильным нью-йоркским акцентом. От этого голоса у меня сводит желудок и нервно вздрагивает кожа.

Мой отец обходит колонну. Его лицо покраснело, а глаза выпучились от ярости. Но он не смотрит на меня. Он смотрит прямо на Ноя.

— Ты кто такой, мать твою?

Глава 17 Горькая правда

Ной удивительно спокоен, когда сталкивается с моим отцом. Я видела, как взрослые мужчины и женщины, независимо от достатка и положения, рассыпаются перед лицом ярости моего Роберта Розенталя — я сама так делала. Но Ной встречает взгляд моего отца и некоторое время смотрит на него, прежде чем ответить.