Ртуть

Это заняло много времени, но в конце концов я смогла собраться с мыслями достаточно, чтобы осмотреться. Свет лился через окна высотой двенадцать футов слева от меня. На них висели тяжелые бархатные шторы, наполовину задернутые. Стены украшали картины в позолоченных рамах, хотя сами произведения искусства в этих рамах были изорваны в клочья. Потолок был выкрашен в черный цвет, по которому без видимого рисунка или порядка были разбросаны белые вкрапления. У стены рядом с дверью стоял комод из дорогого темного дерева. В углу расположился шкаф из того же дерева, его дверцы были распахнуты, демонстрируя множество темных предметов одежды внутри.

Я лежала в кровати. Кровати с балдахином, на столбиках которой были вырезаны птицы, волки и драконы. Простыни были черными. Подушки тоже были черными. Вместе с черной одеждой, висевшей в шкафу…

Ужас похлопал меня по плечу. Как только я вдохнула поглубже и почувствовала в воздухе запах мяты, я поняла, что вляпалась по уши.

— О, смотри-ка. Она жива, — раздался тихий голос.

Я не заметила кресло с изогнутой спинкой, прячущееся в тени, созданной задернутой занавеской. Не заметила я и мужчину, сидевшего в нем, скрестившего вытянутые ноги в лодыжках и сложившего руки на животе. Теперь, когда я знала, что он там, его невозможно было не заметить. Волосы Фишера выглядели немного сошедшими с ума, волны и локоны торчали во все стороны. Его лицо было абсолютно белым на фоне темной одежды; как всегда, он был воплощением резких контрастов. Даже с расстояния пятнадцати футов я могла разглядеть пятна ихора¹⁰ на его щеках. Он выглядел расслабленным. В его позе сквозила скука, но энергия, которую он излучал, ударила меня как пощечина. Горящими зеленым огнем глазами он смотрел на меня так пристально, что я едва не сдалась и не отшатнулась под тяжестью его взгляда.

Я стиснула зубы, готовясь к буре, которая, как я чувствовала, собирается на горизонте.

— Это не моя вина, — сказала я.

Кингфишер моргнул.

— Я никогда этого не говорил.

— А смотришь на меня, словно так и было, — возразила я, прижимая к груди простыни, словно могла использовать их как щит против него.

— Как по мне, это тебя мучает совесть, — прорычал он.

— У меня нет совести. У меня дыра в боку и ноге, потому что ты решил притащить меня в место, где бешеные уроды бросаются в окна и нападают на людей.

— Ты не ранена, — спокойно сказал он.

— Что?

— У нас здесь отличные целители. Даже лучше, чем в Зимнем дворце. Это преимущество жизни на окраине, в зоне боевых действий. Тебе не нужно заменять воинов, если ты можешь вовремя выхватить их из лап смерти.

Я бросила на него мрачный взгляд.

— Держись очень близко, ты сказал. Ну, я была так близко, как только могла, не сидя у тебя на коленях, и посмотри, что случилось. На нас напали в твоем гребаном доме.

— Пфф… — Он пренебрежительно фыркнул, теребя пуговицу на рубашке. — Ничего особенного. Четверо разведчиков ввязались в обреченное дело. Этого больше не повторится.

— Ты не можешь этого гарантировать.

— Могу. С тех пор, как мы приехали, дом не охранялся. Рен хотел выставить здесь отряд, чтобы патрулировать территорию и следить за тем, чтобы у нас не было незваных гостей, но я ему отказал. Я и не думал, что вампиры стали такими…

— Наглыми?

— Голодными. — Он прижал кончик языка к острому клыку, изучая меня. — Ты задела одного из них, — сказал он.

— Дважды. — Если он собирался похвалить меня, то пусть делает это правильно.

— Впечатляет. — По идее, это должно было звучать как комплимент, но его тон сделал его двусмысленным.

— Для девушки? — с горечью спросила я.

Он выгнул темную бровь.

— Для человека.

— Да пошел ты, принц. Что ты вообще имеешь против людей? — огрызнулась я. — Ты так упорно нас ненавидишь, но мы скорее похожи, чем отличаемся.

На это он фыркнул. Поднялся со стула и подошел к кровати. Встав рядом со мной, он протянул руку и накрутил прядь моих волос на свой указательный палец, задумчиво глядя на нее.

— Мы совсем не похожи, — тихо сказал он. — Ты чуть не умерла от царапины, которая у меня вызвала бы легкое раздражение. Ты мягкая. Ты хрупкая. Ты уязвимая. Ты — новорожденный олененок, бредущий в темноте, окруженный хищниками с очень острыми зубами. Я — то, что существует по ту сторону темноты. Я — то, что вселяет в монстров, готовых сожрать тебя, страх божий.

Почему он так на меня смотрел? Его взгляд был интенсивным, но выражение лица оставалось бесстрастным. Я не могла понять его. Его пальцы подрагивали, кончики были так близко к моей щеке. Я все еще была в бреду от яда. Наверняка так и было, потому что мне показалось, что он хочет провести ими по моей щеке и заставляет себя не делать этого.

— Это твоя комната, — прошептала я.

Фишер молниеносно отдернул руку. Он стоял, широко раскрыв глаза и приоткрыв рот, словно не понимая, как это он прикоснулся к моим волосам. Я видела, как застыло выражение его лица, и у меня внутри все сжалось. Почему он был таким? В чем именно заключалась его проблема? Я прямо спросила его, в чем заключается его проблема с людьми, но не могла отделаться от ощущения, что дело не только в этом. Что у него проблема именно со мной.

— Да, — сказал он. — Это было ближайшее место, где можно было тебя разместить.

— Почему все картины разорваны? — спросила я.

Напряжение, возникшее между нами, лопнуло, как слишком туго натянутая веревка.

— Потому что я их уничтожил, — категорично заявил он.

— Почему?

Он выдохнул и развернулся, чтобы уйти. Широкими, решительными шагами он направился к двери. И точно так же, как он это делал за ужином до того, как начался весь этот ад, он прошептал мне прямо на ухо. От его резкого тона, прозвучавшего так близко, я вздрогнула.

— Потому что иногда мой кулон не может уберечь от тьмы, которая подкрадывается ко мне.

Стиснув зубы, я крикнула ему вслед.

— В самом деле? И это все? Ты уходишь? В таком случае, я могу вернуться в свою комнату прямо сейчас!

Фишер остановился, опершись рукой о дверной косяк.

— Если только тебе не понадобится облегчиться, ты не встанешь с этой кровати, Оша. Но даже в этом случае ты пойдешь в ванную и сразу же вернешься в кровать. В твоих венах все еще есть следы яда. Тебе нужно отдохнуть, пока ты не исцелишься полностью.

— Я могу делать это в своей постели. — Но даже когда я сказала это вслух, в голове возник вопрос. А есть ли у меня здесь кровать? Место, которое я могу назвать своим? Комната, в которой я очнулась, была роскошнее, чем все, на что я могла рассчитывать в Серебряном городе, но перспектива делить спальню с Кэррионом не казалась мне привлекательной, особенно когда я чувствовала себя как дерьмо.

— Оставайся в этой постели, малышка Оша. — Приказ прозвучал мягко, почти по-доброму, но в нем чувствовалась категоричность, не оставляющая места для споров.