Ртуть

— Добрый вечер, мисс.

Я схватилась за дверной косяк, чтобы не упасть.

— Боги, Арчер, ты меня до смерти напугал!

Маленький огненный эльф был один в тускло освещенном коридоре. Ну, один, если не считать Оникса, который лежал на спине, задрав лапы вверх. Судя по всему, Арчер как раз занимался почесыванием его живота, когда я выскочила из спальни как сумасшедшая, завернувшись в простыню.

— Прошу прощения, миледи. Я пришел, потому что услышал шум в комнатах мастера Фишера. Когда я пришел сюда, то обнаружил, что Оникс скулит у двери, и решил подождать, пока… ну, пока вы не закончите, чтобы узнать, не нужно ли вам что-нибудь. Интимные отношения могут быть очень напряженными.

— О боги, Арчер, нет, все в порядке, мы не… — Я густо покраснела. Ситуация могла быть хуже, только если бы Элрой застал меня после соития. И как, черт возьми, Оникс смог сбежать из комнаты?

— О? — Арчер выглядел озадаченным. — В таком случае, вам нужно к целителю? Вы ранены? Это звучало как…

— Нет, нет, я в порядке. Честное слово, я в порядке. Я… мы… — Я оглянулась через плечо на спальню, а затем прикрыла дверь за спиной. — Мы просто передвигали кое-какую мебель, вот и все. Но потом Фишер решил, что ему больше нравится так, как было, так что… так что мы снова все переставили. — Я почесала затылок и поморщилась, почувствовав, что волосы спутались, пока мы «двигали мебель».

Арчер не выглядел убежденным. Однако он был достаточно любезен, чтобы не уличить меня во лжи.

— Понятно. В любом случае, я принес кувшин яблочного сока и немного пирога, чтобы вы могли пополнить запас энергии. Вот… — Он повернулся и поднял небольшой серебряный поднос, протягивая его мне.

Я взяла его одной рукой, натянуто улыбаясь.

— Спасибо, Арчер. Это было очень заботливо с твоей стороны. Спокойной ночи.

Оникс юркнул в спальню, как только я снова толкнула дверь. Маленький огненный эльф низко поклонился. Он все еще кланялся, когда я вернулась в комнату и снова закрыла дверь.

ГЛАВА 23.

ТИКАЮЩИЕ ЧАСЫ

Я уже встала, приняла ванну, оделась и была готова к разборкам, когда на следующее утро в спальне появились темные врата. Только Фишер не вышел из колышущихся теней. Я подождала минуту, потом еще целую минуту, с раздражением осознавая, что он не придет за мной и рассчитывает, что я просто воспользуюсь проходом сама.

Ублюдок.

Вопреки всему мне удалось заснуть прошлой ночью. Проснулась я в приподнятом настроении, но все изменилось, как только я увидела свое обнаженное тело в зеркале в полный рост у медной ванны. Теперь Фишеру предстояло кое-что объяснить.

Меня совсем не тошнило, когда я прошла через врата и оказалась в морозном, ярком зимнем утре военного лагеря. Воины торопились по своим делам, некоторые стояли у входа в торговую лавку, другие деловито спешили по грязной площади. Фишер стоял в десяти футах от темных врат, прислонившись к деревянному столбу, засунув руки в карманы и склонив голову. Как только я появилась, он оттолкнулся от столба и быстрым шагом направился прочь.

— Эй! — Я быстро зашагала следом за ним. — Эй, придурок! Какого черта? Вернись назад.

Он не остановился. Он даже не замедлился. Я побежала, мое дыхание превратилось в облачко пара, когда я поравнялась с ним.

— Может, объяснишь, что это за хрень? — прорычала я, оттягивая воротник рубашки.

В глазах Фишера мелькнула досада, но он не смотрел на меня.

— Не волнуйся. Это исчезнет. Возможно, — сказал он ровным тоном.

О, так он знал, из-за чего я злюсь? Боги, да он был тот еще тип.

— Я не просила татуировку, Фишер, — прошипела я. — Я определенно не просила, чтобы птица появилась прямо над моей гребаной грудью. Ты должен забрать ее обратно.

Его взгляд был устремлен прямо перед собой.

— Я не могу.

— Чушь собачья, ты можешь. Она появилась из-за чернил на твоем теле. Ты прикоснулся ко мне. Они стекли с твоей кожи на мою. Так что, блядь, я не знаю, пожми мне руку или что-то в этом роде и забери ее обратно!

— Я не буду пожимать тебе руку, — пренебрежительно сказал он.

— Тогда что, черт возьми, я должна с этим делать?

Фишер выглядел так, словно с трудом сдерживался, чтобы не закатить глаза.

— Это татуировка, Оша. Она тебя не убьет. Просто забудь, что она вообще есть.

— Я не хочу! У меня есть планы на собственные татуировки, знаешь ли. Когда я захочу, то добровольно пойду и сделаю их. А эта — прямо посередине моей гребаной груди!

— Даже не знаю, что тебе ответить, — прорычал он. — Не стесняйся, пусть кто-нибудь перекроет ее, если она тебя так сильно расстраивает.

Я остановилась, глядя, как он уходит.

— Я могу это сделать?

— Я бы не стал утруждаться… — Он прочистил горло. — Конечно, можешь. В лагере найдется сколько угодно скучающих воинов с иглой и чернилами.

— Ладно. Тогда ладно. Я набью сверху что-то другое. Послушай, не мог бы ты остановиться на секунду, пожалуйста! Куда ты меня ведешь?

— К лагерному лекарю, — процедил он. — Тебе нужно кое-что принять.

— Что значит, мне нужно кое-что принять?

— Из-за прошлой ночи. Потому что дети между феями и людьми, может, и необычайно редки, но все равно случаются, и…

Я разразилась смехом.

Фишер замер на месте, его глаза расширились.

— Я не претендую на то, чтобы понимать тебя в лучшие времена, но почему тебя это забавляет? — потребовал он.

— Я не могу иметь детей, Фишер. Меня очистили, когда мне было четырнадцать.

Я ожидала увидеть на его лице облегчение. Но вместо этого его лицо побледнело.

— Что, черт возьми, ты мне только что сказала?

Я перестала смеяться.

— Меня очистили. Когда мне было четырнадцать. Они делают это примерно с семьюдесятью процентами девочек в моем округе.

Он подошел и встал очень близко ко мне, склонив голову над моей, раздувая ноздри.

— Что значит… очистили?

— Я имею в виду… стерилизовали, — прошептала я. Я полагала, что он знал об этом прошлой ночью. В противном случае я бы ожидала, что он хотя бы упомянет о контрацепции. Но, судя по его шокированному виду, он не имел ни малейшего понятия. — Третий округ — самый бедный, — сказала я ему. — Советники Мадры по здравоохранению решили, что нам нельзя размножаться, потому что мы не можем содержать даже себя. Эта политика действует уже более ста лет. Семь из каждых десяти младенцев женского пола получают метку, когда их регистрируют в округе. — Я показала ему маленький черный крестик, вытатуированный за моим левым ухом. Метка означала, что мне запрещено размножаться.