Ртуть

— Погоди. Ты перешел Омнамеррин? Пешком? — недоверчиво спросила я. Фишер говорил, что только феи с суицидальными наклонностями пытаются пересечь горы, стоящие на страже между Иррином и Калишем.

— Ага. На это ушло девять дней, и меня чуть не похоронила лавина, но в конце концов я добрался.

— Тебе повезло, что ты не умер. Подожди, а что бы случилось? Если бы ты умер? Что бы случилось с частичкой души, которую отдал тебе Фишер?

— Хороший вопрос. Если я умру первым, частичка души Фишера вернется к нему. Он снова станет целым. Грандиозная вечеринка. Конец. Но если он умрет первым, то будет обречен ждать здесь моей смерти, прежде чем сможет двигаться дальше. Он будет заперт в бестелесном состоянии, не имея возможности прикоснуться ни к чему и ни к кому. Не имея возможности быть услышанным. Вот на какую жертву он пошел, когда решил подарить мне жизнь. Такое случалось и раньше. Мужчина или женщина рода фей, отдавшие часть своей души, умирали первыми, по естественным или неестественным причинам, а тот, кому эта часть была подарена, жил в добром здравии еще две тысячи лет.

— Возьмем, к примеру, Сиршу, королеву лиссианских фей. Ее мать, которая была королевой до нее, спасла ей жизнь, когда она была ребенком. Сто восемьдесят лет спустя ее мать убивают неизвестные, и Сирша восходит на трон. Она молода и красива. Ей нравится быть королевой. Она окружает себя влюбленными мужчинами, которые готовы отдать за нее жизнь, чтобы сохранить в безопасности, и она объявляет, что планирует жить вечно. Она принимает тоники и эликсиры и, по слухам, пьет кровь вампиров, чтобы продлить свое существование. С момента смерти ее матери прошло почти три тысячи лет, а Сирша выглядит не старше тридцати. Тем временем дух ее матери прикован к ней, вынужден наблюдать за миром живых, не имея возможности взаимодействовать с ним. Не имея возможности обрести свой вечный покой…

Лоррет выглядел так, словно у него свело живот. Признаться, мне и самой было немного не по себе. Мысль о том, что кто-то может обречь собственную мать на такое одинокое и ужасное существование, а также на неизбежное безумие, которое обязательно наступит, была для меня непостижимой.

— Фишер говорит, что не беспокоится о том, что с ним будет, если он умрет первым, — сказал Лоррет. — И я тоже не беспокоюсь. По правде говоря, я все равно планирую умереть раньше. Но если судьба решит иначе, и наши лучшие ангелы заберут его первым, я перестану дышать сразу после того, как свой последний вздох сделает Кингфишер. Я лично позабочусь о том, чтобы частичка души, которую он одолжил мне, вернулась к нему. И если судьба сочтет это справедливым, и я сделаю достаточно, чтобы заслужить место рядом с ним, я тихо и счастливо отправлюсь вместе со своим братом куда бы то ни было.

ГЛАВА 25.

БАЛЛАРД

Кингфишер не сказал мне ни слова, когда сопроводил меня в поместье тем вечером. Я слегка покачивалась и почти наверняка говорила невнятно, когда убеждала его, что хочу остаться в лагере, но он не желал меня слушать. Когда он нашел меня в таверне, где я пила с Лорретом, его лицо превратилось в непроницаемую маску. Оно все еще оставалось непроницаемым, когда он убедился, что я благополучно доставлена в его спальню, и еще более непроницаемым, когда он коротко пожелал мне спокойной ночи и ушел.

На следующее утро я проснулась с жуткой головной болью от ощущения, что маленький лисенок лизал мне лицо. Солнце стояло высоко в небе, а Фишер так и не пришел за мной. В тот день он вообще не пришел. Плотно позавтракав, после чего мне стало намного лучше, я провела вторую половину дня, исследуя Калиш, бродя по комнатам и чувствуя себя брошенной и бесполезной. Мне здесь было не место. И хотя поместье было красивым, уютным и чувствовалось, что когда-то его любили, я не могла понять, как Кингфишер вписывается в это место. Оно было построено для семьи. Предполагалось, что по коридорам будут носиться дети, в воздухе будет звучать смех, но в величественном доме царила тягостная тишина, наполняющая меня грустью.

Я представляла, как мать Кингфишера получает письмо от короля, в котором сообщается, что она должна явиться в Зимний дворец со всем своим имуществом, где она выйдет за него замуж, и ей предстоит начать совершенно новую жизнь. Я представляла, как она смотрит на своего темноволосого мальчика и гадает, какая жизнь ждет его при дворе, полном гадюк, за стенами этого убежища.

Я поужинала в спальне Фишера, сидя за его столом, а с наступлением темноты свернулась калачиком в его постели и обнималась с Ониксом, пока не забылась беспокойным сном.

Я забеспокоилась, когда и на следующее утро Фишер не пришел за мной. Вчера я упустила возможность провести три эксперимента, и мне не хотелось пропускать еще три. К середине утра я металась по спальне взад-вперед и так разволновалась, что огненные эльфы перестали заглядывать ко мне, чтобы узнать, не нужно ли чего, и даже Оникс, поворчав на меня, удрал на улицу гоняться за белками по снегу.

В три часа дня он, наконец, появился. Однако в спальне не раздалось внезапного треска открывшихся темных врат. В дверь постучали. Поскольку это была его спальня, он не стал дожидаться приглашения войти. Он открыл дверь и просто стоял в проеме, глядя на меня.

— На тебе моя рубашка, — сказал он в конце концов.

— Да, но мне больше нечего было надеть, — с жаром ответила я. — Вся одежда из комнаты, где я жила с Кэррионом, исчезла. Арчер показал мне другую комнату в конце коридора, но там одни платья, а мы оба знаем, как я к ним отношусь.

Фишер хмыкнул.

— Она слишком велика для тебя, — заметил он.

— Я заметила.

Сегодня он был одет не в черное. Во всяком случае, не полностью. Его плащ был темно-зеленым, как и рубашка. Однако тени под его глазами были фиолетовыми, и он казался бледнее обычного. Он явно плохо спал. И на щеке у него был порез. Он выглядел свежим, но явно это произошло не только что. Наверное, вчерашний…

— Что случилось? — спросила я, вставая с кровати.

— Ничего. Примерно в часе езды на север вдоль границы двигалась стая вампиров. Рен подумал, что нам стоит проверить, пока они не преподнесли нам сюрприз или не попытались переправиться выше по реке, но ничего страшного не произошло. У нас была короткая стычка. Вампиры развернулись и убежали.

Я не знала, как к этому относиться. Он сражался, а я слонялась по его дому, ела пирог и пила чай. А на его лице был порез. Я не до конца понимала, какие эмоции это во мне вызывало, но мне это очень не нравилось.

— Я иду к Те Лене, — сказал он, и это сообщение перевернуло что-то глубоко внутри меня. Я была горящим, тонущим обломком девушки и даже не знала, что сделать, чтобы спастись.

Я слабо улыбнулась.

— О. Передай ей от меня привет. — Те Лена жила где-то здесь, я это точно знала. Но я не искала встречи с ней с тех пор, как Фишер доставил меня сюда прошлой ночью. Мне не нужна была компания. Или, вернее, я не хотела именно ее общества, что было совершенно нелепо, и я это знала.

— Я пробуду у нее пару часов. Когда закончу, вернусь за тобой, — сказал он.

— Я буду ночевать в лагере?

Он покачал головой.

— Нет. Сегодня мы остановимся в другом месте. Я хочу тебе кое-что показать.

«Я хочу тебе кое-что показать» звучало чертовски зловеще. А переночевать в другом месте? Это тоже немного нервировало. Я протоптала дорожку на ковре у кровати Фишера, а потом встала у окна с видом на темнеющие лужайки и стала грызть ногти. К его возвращению я была уже на пределе. Я испуганно вскрикнула, когда он бесшумно прокрался в комнату.