Рухнувшие небеса

— Мое предложение насчет душа еще в силе, — оповестил низким голоском он, создавая танец бровями.

Я покрылась легким румянцем, в смущении опуская голову, чтобы он не видел этого.

— Пожалуй, я схожу отдельно, — кинула я, и какая-то часть меня не обрадовалась этим словам — та самая чокнутая часть, которую я старалась сдерживать любыми способами внутри себя для собственного же блага.

XVI

Это была уже вторая банка мороженого за час. Я не могла успокоить свои бушующие в голове мысли насчет пророчества и всей прочей фигни, поэтому, старалась отвлечь себя хотя бы любимым десертом, но выходило не очень. Скорее, я заедала горе, собственно, возникшее еще с того момента, когда Габриель открыл мне завесу правды. Я знала, что было пророчество, которое разделили на две части по одной весомой причине, и об одной из них знали все сверхъестественные существа, а о другой — нет. Второй кусок этой божественной фигни — да-а, мне было плевать, как это называть — запрятали в Чистилище, и именно мне же нужно будет его найти каким-то образом. А потом, к моменту моего дня рождения исполнить пророчество. М-да. Вот же будет «весело», чувствую. Я до сих пор не понимала, каким образом это мне удастся сделать.

Сила. Габриель сказал, что у меня появится какая-то невероятная сила в восемнадцать лет и что с помощью нее я смогу загнать демонов в Ад, надеюсь, навсегда. Но вот интересно — недавно он говорил, что нефилимы могут обладать лишь определенной частичкой ангельских сил, так как не способны выдержать — целую, и, учитывая тот факт, что скоро я стану обладательницей неизвестно какого «богатства», смогу ли выдержать его в себе? Вероятно, нет, ведь эта сила, которая предназначена для кое-чего масштабного, будет в сто раз могущественнее чего-либо, даже — фокусов ангелов. И вновь возникает трепещущий вопрос: черт подери, если я — неф и мне достанутся определенные, мол, великие способности, где гарантия, что они меня не убьют?

Я глухо прохныкала, запихивая огромную ложку мороженого в рот и подпирая рукой подбородок. Я не знала, какие сюрпризы предоставит мне судьба — и это ужасно пугало. Я не хотела часами мучить Габриеля и расспрашивать его обо всем или плакать ему в рубашку из-за того, что многое не понимала и в чем-то до сих пор была не осведомлена.

Телефон, лежавший возле моего локтя, издал жужжание, оповещая о пришедшем сообщении. Я знала — его прислала Карен. Вновь. Она какой уже раз пыталась выяснить причину, почему я уволилась с работы. Сначала ее предположение упали на то, что мне надоело пыхтеть за мизерную сумму в той забегаловке, а потом — что я не хотела больше видеть Брэндона там, поэтому решила свалить. Ни одно из этого не было верным, и я не собиралась ей говорить, что уволилась из-за одного паренька, по которому она сохнет и чьими плакатами завешана вся ее комната.

Габриелю пришлось чуть ли не заставить меня уволиться, хотя я того не хотела, но прекрасно понимала, что это очень нужно. С работой в «Эдеме на Земле» у меня бы не оставалось времени на тренировки (кстати, их пока не было, но Габриель обещал в скором времени начать их) и на многое другое, например, на «экскурсии» в лес или — по улицам, где полно демонов.

Мой безразличный взгляд невольно упал на экран телефона, бесконечно мигающий от новых сообщений. Я нажала на них, понимая, что если не отвечу сейчас Карен, мой бедный мобильник точно взорвется.

Карен: Я знаю, что ты сейчас делаешь, Грейс! Ты долго не отвечаешь, ты по любому расстроена, а значит — что-нибудь ешь! А ну-ка прекрати! Если это что-нибудь вкусненькое, то имей совесть — оставь мне немного! Мама сегодня сварила что-то весьма «необычное» и я боюсь это пробовать.

Я закатила глаза, передумав печатать из-за нахлынувшей лени, и, несмотря на мольбы подруги, запустила последнюю ложку сливочного мороженого в рот. Карен, как никто другой, знала обо мне даже самую незначительную мелочь, например то, что в случае своего плохого настроения, я пытаюсь его заглушить самым приятным способом — едой — это, кстати, чуть-чуть помогает.

Холод лакомства потихоньку тушил во мне разгоревшееся ощущение тревоги и безграничную унылость, но, к сожалению, не подавлял эти чувства полностью. Отодвинув телефон подальше, чтобы он не надоедал своим гудением, я завязала рассыпавшие по спине волосы в тугой пучок и тут же растрепала их, сорвав резинку, когда услышала назойливое жужжание. Снова. Карен все никак не могла успокоиться, и я взяла в руки телефон, с желанием выключить его. Но я не смогла этого сделать, увидев среди моря ее «посланий» одно, которое требовало незамедлительного ответа.

Карен: Окей, Грейс. Я поняла. Ты сейчас в полном дерьме и не думаешь даже говорить мне ничего. Я уже не спрашиваю, что, черт подери, творится между тобой и Мишкой-Брэндоном, но ответь мне на один единственный вопрос: у тебя что-то есть с Габриелем? Ведь наверняка он как-то связан с твоим увольнением и с твоим странным поведением за последние дни.

Карен была просто прорицателем. Как бы там она ни думала обо мне и Габриеле и ни предполагала, что между мной и ним творится какая-то химия, я не собиралась говорить ей ничего. Тем более, я совершенно холодно относилась к этому парню. Ну… точнее, почти холодно. Я не понимала, почему каждый раз, когда видела его, ощущала спокойствие и в каком-то роде — радость, да и сердце начинало вести себя как-то не естественно при одном только его взгляде в мою сторону. Я старалась игнорировать эти чувства, захватывающие меня полностью, и напоминала себе, какой Габриель придурок, и я просто не могу питать к нему симпатию, ибо что-то… большее. А пугал меня тот факт, когда я зачем-то интересовалась у себя: а испытывает ли он что-нибудь эдакое ко мне? Мне вообще было не зачем знать ответ и задавать такого рода вопрос, пусть самой себе…

Я принялась строчить сообщение, кинув ложку в пустую банку.

Я: Прости, что я тебе ничего не рассказываю. Знаю, я задница. Но тебе лучше не знать всего, что со мной творится. И да, причем тут Габриель? Он не имеет к этому никакого отношения.

Ну да, ну да. Знала бы Карен, кто я такая и что мне предстоит сделать…

Ответ пришел незамедлительно. Видимо, подруга так много писала мне, что натренировалась быстро печатать смс-ки.

Карен: Мы не виделись несколько дней, и ты заявляешь, что мне лучше не знать чего-то из твоей жизни??? Ты совсем сошла с ума? Кто я тебе? Лучшая подруга!!! Да-да, Грейс, она у тебя есть — Лучшая Подруга. И мне плевать, что ты там хочешь скрыть, но я выясню все это. И насчет Габриеля мы поговорим, детка, хочешь ты того или нет. Я еду к тебе. Точка. Нечего прятаться от меня в четырех стенах!

Я застонала и в судорожности принялась тыкать пальцами по экрану, печатая ответ. Меньше всего мне хотелось видеть ее здесь. Сейчас. Тогда, когда я в некой… депрессии что ли. И меньше всего мне хотелось, чтобы она была втянута в эту сверхъестественную фигню.

Я: Мы можем поговорить по телефону. Не обязательно ехать ко мне.

Карен: Оооо, нет. Я вижу тебя, как открытую книгу, и знаю, чего ты сейчас желаешь — побыть одна. Ну, так что, я раскрашу твое одиночество собой, и только попробуй куда-нибудь смыться, я вынюхаю тебя, где бы ты ни была, или пущу собак-ищеек на твои поиски, пока буду готовить прочный стул и веревку, чтобы потом допрашивать тебя.

Я в серьез напугалась угроз Карен, вспомнив, какой у нее арсенал ножей таится под кроватью. Передумав оспаривать ее решение, я осторожно положила средство связи на стол, находясь в неком напряжении. Что она собирается спрашивать у меня? Опять все ее вопросы будут касаться одного только Габриеля? Если да, то я не буду отвечать на них, ибо стану делать это неохотно.

Он — моя больная тема.

И мне не в кайф говорить о нем с лучше подругой, так как об одном упоминании его имени с моими внутренностями начинает происходить что-то странное.

Остатки мороженого на краях банки привлекали мое внимание. Мне было не так важно, во что я одета, как то, что лежит на столе. Оставив на «потом» поход в ванную и примерно предположив, что Карен явится только через двадцать минут, я потерла ладони и прислонила банку ко рту. О-о-о, ложка мне была совершенно не нужна! Ведь зачем она, когда можно есть как угодно, - и в твоем доме, кроме тебя, никого нет?

Я небрежно убрала локон темно-ореховых волос за ухо и с видом гиены, которая собралась покуситься на мясо, запустила язык я банку, облизывая остатки мороженого. Мои пальцы, крепко державшие емкость, испачкались и стали липкими, но это было не важно — я знала, как только прекращу эту убогость, которую, к счастью, никто не видит, галопом отправлюсь в душ.