Русь. Том II

Савушка едва заметно пожал плечами.

Генерал, собиравшийся было отойти к письменному столу, заметил этот жест.

— Это что за мимика?! — вдруг закричал он. — Я вас под арест на десять суток, негод…

Он остановился, встретившись взглядом с подпоручиком, который с бледным, искажённым лицом и стиснутыми зубами подался к нему всем корпусом.

— Извольте передать вашему начальству, что я сказал, — проговорил, вдруг стихнув, генерал. — Прибавьте к этому ещё то, чтобы они не присылали в другой раз таких… грязных и неопрятных офицеров. Идите.

Он отошёл к столу и, зачем-то взяв конверт от пакета, нервно разорвал его и бросил клочки на середину пола.

Аркадий, оставив книгу и подойдя к столу, сказал, улыбаясь:

— Ваше превосходительство, я в крупном выигрыше.

Генерал вскинул удивлённые глаза на своего адъютанта.

— О?!

— Да… около тридцати тысяч.

Генерал, севший было за стол, широко открытыми глазами, молча смотрел некоторое время на адъютанта, потом неловко проглотил слюну.

— Однако… А сколько спустили на прекрасный пол?

Аркадий скромно и стыдливо пожал плечами.

— Я — человек благоразумный и осторожный… только сотню. Лучше друзей угостить как следует.

— Верно! — воскликнул, почему-то захохотав, генерал, — верно!

Он закашлялся и, весь покраснев, только махнул рукой в знак того, что он вполне одобряет и с удовольствием откликается на любезное приглашение.

— Жаль, что старость, — прибавил он, прокашлявшись, — а вам будет чем вспомнить великую войну. Когда-нибудь, убелённый сединами, будете рассказывать внукам, какое было славное время…

— …И какие славные начальники… — вставил, улыбаясь, Аркадий.

— Ну, ну, вы уж забудете их к тому времени. Кстати! — сказал он, вдруг сделавшись серьёзным, — какие-то сволочи, вероятно вроде того, что сейчас был, а может быть — немецкие шпионы, распространяют в армии прокламации о том, что император хочет заключить сепаратный мир… Надо обратить на это внимание… Читали, что этих депутатов-изменников судили не военным судом, а палатой и приговорили только к восьми годам ссылки?

— Мало, — сказал Аркадий.

XC

Слухи о сепаратном мире всё настойчивее распространялись в столице и на фронте. Слухи эти исходили из придворных кругов, сочувствовавших сепаратному миру. Эти круги смотрели на союз с республиканской Францией как на измену принципу монархизма, и спасение его видели в примирении с Германией. Распространялись слухи и о том, что императрица помогает немцам, сообщает им о времени того или иного наступления.

Народ и войска, утомлённые войной, жадно хватались за эти слухи. Солдаты на фронте чуть ли не целыми полками сдавались в плен. Расчёт был такой: если скоро мир, то досадно быть убитым как раз в этот момент. Лучше сдаться в плен — всё равно скоро выпустят.

В некоторых местах были захвачены прокламации на русском языке, распространявшиеся немцами. Эти прокламации призывали солдат не сражаться и утверждали, что император Николай, жалея солдат и народ, измученный долгой войной, вполне склонен к мысли о мире.

Верховный главнокомандующий оказался вынужденным выпустить приказ по армиям, в котором объявлял низким преступлением этот приём врага и заявлял, что царь никогда не возьмет на себя такой тяжкой вины перед народом и останется верен своему слову продолжать войну до полной победы.

Французский и английский послы, как добросовестные агенты кредиторов, неотступно обращались то к царю, то к Сазонову, то к Горемыкину, прося усилить помощь союзникам, и заверяли свои правительства, что дух России по-прежнему твёрд. И в подтверждение этого сообщали о боях в Августовских лесах, где русское командование уложило за один только февраль месяц больше пятидесяти тысяч солдат.

И это царским правительством делалось всецело из желания доказать верность своему слову, так как безоружные и разутые русские войска всё равно не могли оказать никакой помощи союзникам. И их приходилось часто заведомо посылать на убой, только бы у союзников не зародилась мысль о нежелании царя сдержать своё слово.

Русская ставка разочаровалась в своем плане наступления на Берлин через Восточную Пруссию, в особенности после разгрома Десятой армии в Августовских лесах. Тем более что снаряды истощились, у целой трети солдат не было ружей, а артиллерия в сравнении с немецкой била так недалеко, что наши орудия вместо немцев громили своих, когда те шли в наступление.

Решено было центр внимания перенести на Юго-Западный фронт, а на Западном и Северо-Западном ограничиться только оборонительными действиями, махнув рукой на Восточную Пруссию, для чего генерала Рузского заменили Алексеевым.

Восторжествовал план поражения Германии через Карпаты и Венгерскую равнину. Но этот план с растянутой по всей границе армией, без ударного массива, при недостатке тех же снарядов и ружей, при полной разорённости тыла, вызывал большие сомнения.

Тем не менее, командующий Восьмой армией генерал Брусилов своими действиями против австрийцев 9 марта принудил к сдаче крепость Перемышль, державшуюся целых полгода, и шёл на Карпаты.

Положение австрийцев, оборонявших Карпаты и доступы в Венгерскую равнину, становилось критическим. По их просьбе к ним направлены были в помощь три германских корпуса.

А командующий Второй немецкой армией Макензен стал стягивать силы для прорыва русского фронта у Горлицы. Эта работа происходила на глазах у русских, и командующий Третьей русской армией генерал Радко-Дмитриев, видя, как подвозят артиллерию, аэропланы, тщетно молил главнокомандующего Иванова о присылке подкреплений. Но Иванов был убеждён, что опасность грозит не у Горлицы, а южнее — в районе Черновиц, и поэтому все подкрепления посылались туда.

Наконец Макензен, пользуясь пассивностью противника, сосредоточил на узком фронте в тридцать километров шестьсот орудий крупных калибров и 19 апреля предпринял решительную атаку. В результате её Третья армия на участке Десятого корпуса оказалась прорванной, и немецкие армии хлынули в этот прорыв.

XCI

Грозная опасность на фронте опять собрала членов кружка Лизы Бахметьевой.

Съехались все. Явилась даже Нина Черкасская.

Все были в величайшей тревоге. С необыкновенной горячностью обсуждали последние газетные новости. Но, несмотря на это, Лиза всё-таки улучила минуту и, подойдя к Нине, сказала с возмущением:

— Я узнала, что Анна, жена Глеба, собирается ехать на фронт к мужу… Неужели она даже там, на месте не поймёт, в чём дело! Я говорю об отношениях Глеба к Ирине.