Русская республика (Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. История Новгорода, Пскова и Вятки).
Шрифт:
Управление и суд оставленных во Пскове москвичей казались невыносимы для псковичей. На суд смотрели судьи только как на доходную статью и не разбирали средств увеличивать свои доходы. Подстрекали ябедников подавать челобитные на богатых псковичей; призывали последних к суду, брали с них взятки и посулы, и разоряли. Таким образом, добро, нажитое торговлей и промыслами в прежние времена независимости, теперь переходило в руки московских дьяков. Государь оставил им свою уставную грамоту; но по этой грамоте никто из судей не думал поступать. Вообще как правители, так и служилые обращались с псковичами как с безгласными невольниками; когда псковича отдавали по суду на поруки, то брали с него более, чем сколько было указано в уставной грамоте; пскович жаловался, — за то псковича били, а иногда убивали до смерти. Все сходило с рук москвичам. На обиду от москвича негде было псковичу найти управы; на суде москвич всегда будет оправдан, а псковича оберут, да еще и накажут. У московских судей, — говорит летописец, — правда улетала на небо, а кривда одна оставалась на суде. Чего не доделал Василий, чтоб судьба Пскова была похожа на судьбу Новгорода при Иване Васильиче, то доканчивали его наместники и дьяки. Псковичи, спасаясь от оскорблений, бросали свои дома и имущества и убегали в чужие земли. Мниогие ушли в монастыри и постриглись. В один год большая часть дворов опустела. Прежде во Пскове проживало много инородцев; теперь не осталось ни одного! Торговля и промышленность упали и под покровительством московских начальников перешли исключительно в руки поселенцев москвичей. Только эти переселенцы казались несколько зажиточными. Оставшиеся во Пскове прежние жители пришли в нищету и скоро под гнетом нужды и московского порядка поневоле забыли старину свою и сделались холопами. Уже современник этих роковых событий, Герберштейн, заметил, что прежние гуманные и общительные нравы псковичей стали заменяться испорченными московскими. Исчезла прежняя искренность, добродушие, простота, чем отличались псковичи, когда в торговых сделках своих не прибегали к многословию с целью надуть покупателя, а достаточно было одного слова псковича для объяснения дела. Нельзя бороться с историей. "Некуда
50
Вот какую красноречивую и полную глубокого смысла панихиду по свободному Пскову отправила местная летопись:
"О. славнейший граде Пскове великий! Почто бо сетуеши плачеши? И отвеща прекрасный град Псков: "како ми не сетовати, како ми не плакати и не скорбети своего опустения? прилетел бо на мя многокрылный орел исполнь крыле Львовых ногтей и взят от мене три кедра Ливанова, и красоту мою и богатество и чада моя восхити; Богу попустившу за грехи наша, и землю пусту сотвориша и град наш разориша, и люди моя плениша, и торжища моя раскопаша, а иные торжища коневым калом заметаша, а отец и братию нашу и други наша заведоша, и матери и сестры наша в поругание даша. А иные во граде мнози постригахуся в черньцы, а жены в черницы, и в монастыри поидоша, не хотяще в полон пойти от своего града во иные грады. Ныне же се, братке, видяще, убоимся прещення сего страшнаго, припадем ко Господу своему, исповедающеся грехов своих, да не внидем в болший гнев Господень, не наведем на ся казни горши первой; а еще ждет нашего покаяния и обращения; а мы не покаяхомся, но на болший грех пре-вратихомся, на злыя поклепы и лихия дела и у вечьн кричание, а не веду щи глава, что язык глаголет, не умеюще своего лому строити, а градом содержати хощем: сего ради самоволия и непокорения друг другу бысть сия вся злая на ны". (Псковск. Л., I, 287).
Подробности о падении Пскова взяты, между прочим, из неизданного повествования, хранящегося в рукописи Румянцевского Музея.
Глава четвертая. Борьба с тевтонским племенем
Борьба с тевтонским племенем
По географическому положению и по течению исторических обстоятельств новгородские и псковские земли подвергались непрерывному ряду столкновений с немецким племенем. Новгороду и Пскову суждено было отстаивать на севере славянский мир от властолюбивых вековых покушений. В то время как ганзейский торговый союз успел обратить торговую деятельность Новгорода исключительно в свою пользу, с одной стороны шведы, с другой — ливонские рыцари покушались оружием лишить русскую стихию самобытности. Борьба с немецким племенем как будто завещана была нашим северным республикам из мрака доисторических времен на целый ряд грядущих веков. В IX веке, как мы видели, Новгород подпал под власть шведов: чуждое завоевание пробудило спящие силы северных народов. Изгнавши пришельцев, эти народы почувствовали необходимость сплотиться теснее; положено было начало государственному телу, долженствовавшему со временем достигнуть огромного размера. Но через это скандинавы не перестали налегать на Новгород. Олег установил между Новгородом и ими компромисс: новгородцы откупались от их покушений на свою независимость платежом каждогодной дани. Князья в своих междоусобиях призывали их сами. Владимир с помощью скандинавских варягов победил Ярополка. Его бегство за море показывает, что он не надеялся на самих новгородцев; и действительно, едва только он убежал, как соперник его и брат беспрепятственно посадил своих посадников в Новгороде. Не может быть, чтоб шведы, помогавшие Владимиру, тогда же не дали знать себя новгородцам. Действительно, князь русский покупал свою власть на счет порабощения народа. Это видно из того, как варяги смотрели на ту помощь, какую оказывали Владимиру. Когда с варягами он завоевал Киев, его союзники говорили: это наш город, мы его взяли; мы хотим взять на его жителях окуп по две гривны с человека". Успев отправить часть их в Грецию, Владимир иначе, однако, не мог от них отвязаться, как только давши важнейшим из них лицам грады для управления. Эти черты ясно показывают, что норманны, вмешиваясь в междоусобия русского мира, пускали в него свои корни. Хотя в Новгороде посадником поставлен был не пришлец, а дядя Владимира, Добрыня, однако, предание о том, что Новгород продолжал платить и при Владимире, ради мира, 300 гривен варягам, показывает, что этот край не мог освободиться совершенно от влияния этих чужеземцев. Яснее видим мы следы этого тяготения норманства на жизнь Новгорода во во время Ярослава. Видно, что норманны служили этому князю наемным войском, поддерживали его власть против покушений древней свободы прорваться наружу. Новгород был обложен даньми; его мирская свобода была в это время подавлена. Оружием для князя служили норманны. В 1015 году произошло против них восстание. Летописец говорит, что варягов было много у Ярослава; они готовились идти на Владимира, а между тем, расположившись в Новгороде, смотрели на жителей, как на порабощенных себе — творили насилия новгородцам и их женам. Тогда новгородцы составили заговор и перебили пришельцев. Как Ярослав мстил за убитых, как потом помирился с новгородцами, — рассказано было прежде. Это столкновение с варягами-норманнами было на этот раз последним. Ярослав уселся в Киеве, возвратил Новгороду его древнюю свободу: с тех пор Новгород перестал платить и свою заморскую дань, установленную Олегом. Скандинавы начали терять свои силы во внутренних междоусобиях и выпустили из рук северно-русский край. Только Ладога была отдана Ярославом в пожизненное владение ярлу Рагнвальду, как вено за шведскую княжну Инги-герду, на которой Ярослав женился. Быть может, эта отдача Ладоги и была заменой тех трехсот гривен, которые платили новгородцы. Впоследствии и Ладога возвращена была Новгороду, как его пригород.
Воспользовавшись тем, что внутренние раздоры в Швеции отвлекли ее удальцов от варяжства и от русского мира, Новгород, между тем, окреп сам и в ХII - м веке подчинил себе южную Финляндию. Это повлекло его снова в неприязненные столкновения со шведами. В 1143 году южные финны, выбиваясь от покушений Новгорода на власть над ними, нашли себе союзников в шведах, распространявших тогда христианство в Финляндии. Сначала Емь напала на Ладожский край; ладожане отбили это нападение; затем явился шведский король с епископом в шестидесяти ладьях. Этот поход им не удался; они только напали на новгородских гостей, плывших из южного Варяжья. В 1164 г. шведская флотилия подступила снова под Ладогу; и это покушение тоже не удалось и окончилось в пользу русских. Ладожане храбро выдержали нападение, а между тем, дали знать новгородцам. Последние со своим князем Святославом напали неожиданно на шведов и разбили их наголову, так что из 55-ти шнек успело уйти только двенадцать, и из тех многие убежали с пробоинами; остальных сорок три шнеки были взяты; кроме попавшихся в плен, много шведов погибло в битве.
Но это были сами по себе незначительные предвестники гораздо важнейшей борьбы с немецким племенем; ей приходилось разыграться, тогда, как тевтонские рыцари, в начале XIII века, поселились в Ливонии, и систематически начали крестить и истреблять чудские и литовские племена. Еще в половине XII века бременские купцы основали первое поселение на устье Двины и с тех пор мало-помалу на западе стали обращать внимание на Остзейский край. По предложению бременского архиепископа, папа Александр III назначил туда миссионером Мейнгарда, провозглашенного первым местным епископом. Он успешно выпросил право поселения немцам у полоцкого князя, считавшего себя верховным правителем берегов Двины. Но Чудь уже с первого раза встретила негостеприимно пришельцев. Епископ Альберт основал Ригу и увидел, что этот народ невозможно просветить светом евангелия без военной силы, и по его ходатайству учрежден был папой в 1202 году Орден рыцарей Меча, ветвь Тевтонского Ордена. Он состоял из немцев; — его цель была распространение веры и, вместе с ней немецкой народности. Пришельцы неизбежно должны были столкнуться с русскими. Часть чудских народов была уже подвластна Новгороду; Лети-гола (Латыши) по Двине признавала над собой господство Полоцка. В Латышской Земле сидели русские князьки, под верховной властью полоцкого князя. Немцы обманули тогдашнего полоцкого князя, по имени Владимира; по их просьбе он дозволил им беспрепятственно основаться в Ливонии и проповедовать веру, по они вскоре же показали, что вера у них — предлог, а под этим предлогом скрываются властолюбивые намерения. Проповедь пошла путем насилия и порабощения. Ливы восстали на защиту отечества. Владимир полоцкий в 1207 году принял их сторону и осадил Ригу, но должен был снять осаду, когда русские узнали, что к немцам прибывает на помощь морская сила датчан.
Вслед затем два князя, удельно правившие в Латышской Земле, потеряли свои владения. Первый был в Кукеноисе, Вячко, данник полоцкого князя: предательски схваченный немцами, он должен был признать над собой верховную власть епископа, а потом покусился освободиться от зависимости, но был остановлен немцами, в отчаянии сжег свой город и убежал. Другой, Всеволод, кажется, брат Вячка, основался в городе, называемом у немецких историков Герсеке (вероятно Городище). Женатый на литовской княжне, он сделался открытым сторонником непокорных язычников и стал на челе их. "то был заклятый враг латинской веры и христианства , говорит немецкий летописец современник. Начальствуя литовцами, он сделался тогда страшилищем не только для немцев, но и для латышей, даже для самих русских, —никого не щадил воюючи. В 1209 году епископ Альберт, собравши все войско и вооружив латышей, взял местопребывание этого князя; в плен попалась жена его — литовская княжна. Тогда Всеволод притворно просил мира. Епископ согласился отдать ему княгиню, если он присягнет не делать более вреда Церкви латинской, отдаст все княжество в лену церкви св. Марии, получит его обратно уже как вассальное владение от епископа и станет верным слугой немцев. Всеволод согласился и присягнул в Риге. Епископ Альберт дал ему грамоту, которой утверждал его права на владение. Эти меры, разумеется, могли только более раздражать русских и приготовлять в будущности усиление вражды их с немцами. Немцы, между тем, расправляясь уже с мелкими князьями, чувствовали, что еще не окрепли до того, чтобы так же расправиться с полоцким князем и держались с ним миролюбивой политики. В 1210 году епископ заключил с ним союз, по которому обещал платить известную дань полоцкому
князю, а полоцкий князь, довольный этим, позволил свободно распространять латинское христианство в Ливонии.После того, как пришельцы столкнулись с Полоцком, последовало столкновение и с Великим Новгородом. Ливонский край, называемый Уггеноис — страна, прилегавшая к Чудскому озеру, где находился Юрьев (Дерпт), издавна считалась подвластной Новгороду; но туземцы много раз пытались освободиться от этой зависимости. Когда немцы стали энергичнее совершать свое дело крещения Чуди в латинскую веру, новгородцы, как видно, до того времени мало обращавшие внимания на апостольство, теперь с князем своим Мстиславом Удалым явились в Уг-геноис с требованием не только дани, но и крещения. Мстислав осадил Медвежыо-Голову (Оденпе), тогдашний главный пункт национальной защиты у Ливов. Стесненные в продолжение восьми дней, ливы сдались, заплатили новгородцам 40 гривен и дали обещание креститься. Новгород обещал прислать своих священников. Вместе с новгородцами заодно действовали и псковичи, с князем своим Владимиром. Новгородцы совершенно удовольствовались такой покорностью, какую оказали им ливы в Оденпе и по прежнему своему обычаю не установляли никакого своего управления в инородном крае; как в том же году явились под Оденпе немцы, завоевали город, разграбили и стали крестить в латинство край, который новгородцы признавали давно уже своим и где недавно готовились распространять православие. Вслед затем немцы начали крестовый поход по всей Ливонии и, опустошая города и села, заставляли креститься и сожигали жилища тех, которые отказывались. Новгород, оскорбленный поступком в Оденпе, отправил в Чудскую страну пятнадцать тысяч новгородцев и псковичей под начальством князя Всеволода Борисовича, того самого, который недавно так неудачно разделывался с немцами в Герсеке; с ними были торопчане с князем своим Давидом, братом Владимира псковского. Мстислав Удалой прошел провинции Вагию, Герву, потом вступил в край, называемый по-русски Чудь-Ерева, а у немецких писателей Jerven. Немцы не встречались ему. Он вошел в Гаррию, лежащую по берегу моря, в Эстляндии, около нынешнего Ревеля. Немцы, услышав, что русские идут против них, ушли в Ригу. Мстислав осадил чудскую крепость, называемую у Генриха Вар-боле, а у новгородского летописца Воробиин (перевод Варболе). Туземцы поклонились и обещались давать дань. Много пленников привели с собой победители. Тем и кончился тогда поход новгородцев вы 1214 году. Но ободренные приходом новгородцев в Ливонию, ливы и эсты подняли сильное восстание против немцев и перебили немецких проповедников. Это событие вероятно способствовало усилению взаимной неприязни русских и немцев. Владимир, псковский княь, отдал сестру за Теодориха, брата епископа Альберта. За это псковичи его выгнали. Он убежал в Ливонию, получил в управление фогство в Латышской Земле и способствовал немцам к покорению туземцев. Ливы и эсты были между двух огней; они не терпели ни русских, ни немцев; первые, правда, не крестили их, зато обирали; вторые принуждали поклоняться кресту, угрожая огнем и мечом в случае непокорства. Туземцы не в силах были сами сладить с иноплеменниками, не знали куда пристать, искали помощи то у тех, то у других, то против того, то против другого; разумеется, через это они содействовали собственной гибели.
Стесненные пришельцами, тезумцы вопили о помощи и защите к слабому полоцкому князю. Владимир как бы очнулся. "Ливонцы мои подданные, — говорил он, — в моей власти их крестить и оставить некрещеными". Альберт предложил полоцкому князю свидание. Владимир псковский вызвался быть посредником. Как ни объяснял епископ силу словес Христовых: "идите, научайте вся языцы, крестяще их", как ни льстил полоцкому князю, уверяя, что немцы повелевают туземцам воздавать кесарево кесареви, т.е. давать дань полоцкому князю, однако не уговорил Владимира. Тот потребовал, чтобы немцы перестали насильно крестить туземцев. Вероятно на этот раз полоцкого князя подстрекали русские духовные, которым было завидно видеть успех проповедников латинства. Владимир кликнул клич к язычникам. Рыцари пошли против них; но Владимир псковский, все еще верный союзник пришельцев, уладил тут дело; он отправился к полоцкому князю и убедил его оставить предприятие, представив, что этим поступком полоцкий князь раздражит немцев до крайности; а у них сила велика и еще увеличится, и война может иметь неблагоприятные для русских последствия. Немецкий летописец-современник уверяет, что полоцкий князь не только заключил мир, не только явился к епископу с сыновним уважением, но отказался от дани, которую обязаны были немцы платить ему по прежнему договору за уступленное им право проповедовать в Ливонии, да еще обещался всегда им помогать. Факт сам по себе почти невероятный и темный, без подробностей, которые от нас укрылись. Но как бы то ни было, скоро сам Владимир псковский, которого услугам приписывается такой неожиданный поворот дела с полоцким князем, поссорился с немцами за то, что его упрекали в несправедливости суда над жителями, отданными в его управление: он думал только о сборе своих доходов, судил несправедливо и лицеприятно, помогал богатым и разорял бедных. Он ушел в Русь со всей семьей и в 1217 г., когда Мстислав Удалой отлучился в Киев, явился с новгородцами врагом немцев. Новгородцы хотели отнять Оденпе, попавшееся в руки немцев. Новгородцы удачно завоевали Оденпе. "Тогда, — говорит летописец, — Владимир разослал партию псковичей и новгородцев грабить и разорять те чудские селения, которые приняли латинство, отпавши от православной веры, принятой прежде. Последние призвали в помощь против новгородцев рыцарей и когда новгородцы со псковичами и с посадником своим Твер-диславом были в поле, вдруг ударили на них немцы. Новгородцы однако не были разбиты: они отняли до 700 коней, убили двух воевод, третьего взяли живьем и ушли здоровы.
Ободренный этими успехами соотечественников, Владимир полоцкий опять пробудился. Ливы уже стали склоняться перед своей судьбой, и многие волей-неволей, как и враги их, латыши, вступали в ополчение против русских по воле немцев; но эсты призывали полоцкого князя освободить их от немцев, указывая на возможность овладеть Ригой, а сами вызывались отбивать ливов и латышей и запереть дюнаминдскую гавань. Владимир призывал к ополчению русских и литовцев против латинства, но смерть, по сказанию немецких историков, поразила его скоропостижно в ту самую минуту, как он, готовясь идти в поход против рыцарей, садился в лодку. Его войско рассеялось.
Владимир псковский продолжал дело войны с немцами и возбуждал эстов. Со своей стороны, немцы видели против себя уже важный заговор русских; собирали подати, ополчали туземцев; население Ливонии разделилось: новокрещенцы были за немцев, язычники искали освобождения в помощи русских. Немцы укрепили Оденпе и засели в нем; а между тем, в конце 1217 и начале 1218 г. шайка туземцев, латышей и ливов, настроенная немцами, под предводительством немецких ватажков, пустилась делать пакости по новгородской волости. Им помогало то, что жители не ожидали беды. Пришли святки; поселяне пили-гуляли; а враги наскакивали врасплох на веселые села, истребляли их; много перебили и народа, и скота, и лошадей; много увели пленников, особенно женщин. Новгородцы выслали войско, агенты их бегали по Эстонской Земле, заохочивая туземцев к свержению немецкого ига, — призывали собираться в русское ополчение. Народное чувство поднялось. Прибывали в новгородское войско не только язычники из Гаррии, Саккалы, острова Эзеля, спешившие сразиться за спасение своих богов, но и христиане православные, и даже принявшие латинство — с надеждой прогнать иноплеменников и доставить отечеству независимость. Войско русское простиралось, — по сказанию летописца, — до 20-ти тысяч. Предводительствовал им князь Владимир. Это ополчение осадило Оденпе и держало в осаде город семнадцать дней, а в то самое время отряды русских расходились по краю, истребляли и брали в плен всех, кто отзывался за немца. Сам магистр ордена, Волквин, с братом епископа, зятем Владимира псковского, пошли на выручку осажденному городу. Но русские силы были значительнее немецких; немцы сразились, потеряли несколько человек рыцарей, должны были отступить, и заперлись в городе. Но там уже свирепствовал голод. Немцы принуждены были питаться лошадьми, которые падали от недостатка корма, по выражению летописца, отгрызая друг у друга хвосты. Но и в русском лагере также сделался недостаток съестного. И потому на третий день после того, как магистр заперся в Оденпе, оба неприятеля вступили в переговоры. Немцы сдали город и выговорили себе спокойный возврат. Брат епископа Теодорих, зять Владимира, по известию летописца, приглашен им в Псков для утверждения мира, но новгородцы увели его, как пленника.
Победа эта возбудила эстов к восстанию: составилось ополчение; отправили просить помощи у новгородцев и псковичей. Новгородцы обещали немедленно прислать им свежего войска, а Владимир побуждал туземцев сопротивляться немцам всеми силами, пока подоспеют русские; и действительно, эсты разных провинций стекались в ополчение под начальство Лабита, старейшины в Саккале, ветви эстонского народа, но не дождались русских. Немцы, — с помощью латышей, которых старой ненавистью к эстам и ливам они продолжали пользоваться, — разбили наголову эстонское ополчение, напрасно ожидавшее русских. Туземцы покорились. Но скоро явились русские агенты, извещали, что Владимир с новгородцами вступает в Ливонию. Опять поднялись усмиренные. Немцы призывали из-за границы новых воинов креста. Датский король тоже прислал войско, ибо Дания успела захватить часть Гаррии, где также вспыхнуло тогда восстание. Епископ Альберт обещал отпущение грехов всем, кто пойдет воевать против язычников и их помощников русских. Рыцари двинулись в Гаррию к Ревелю, чтоб утушить мятеж, и близ Феллина поймали новгородских или псковских эмиссаров, восстановлявших народ. На расспросы немцев, те сказали, что Владимир с псковичами и новгородцы с Всеволодом Мстиславичем вступили в Уггенонс. Это заставило немцев поворотить направо, навстречу русским. Они встретились с ними тогда, когда русские перешли через реку Эмайокки. Теэумцам Ливонии приходилось драться между собой; с русскими были эсты, с немцами ливы и латыши. В войске немецком туземцы сражались пешие, немцы верхами. Русские не успели установиться в боевой порядок, были сбиты и отступали; немцы отняли стяг новгородского князя, преследовали русских, но не могли догнать, потому что туземцы, составлявшие значительную часть немецкого войска, были, как сказано, пешие.
Псковичи и новгородцы достигли какой-то небольшой реки, переправились через нее и там устроились опять. Владимир возбуждал храбрость уговорами; били в бубны, играли на трубах.
Немцы дошли до реки, целый день стояли, как будто размышляя, что и как им делать, покушались было пуститься через реку, да новгородцы и псковичи, хорошие стрелки, метко попадали в них, как только те приближались к реке. Латыши и ливы стали расходиться. Когда уже остались только одни рыцари, которых число летописец уменьшает до двухсот, прибавляя, что даже из этих сто уклонились от битвы, тогда Владимир приказал русским переходить; но и незначительного числа стерегущих переправу немцев было достаточно, чтоб не пропустить русских: так были немцы храбры, — по уверению их историка. Русских же, если верить тому же летописцу, погибло до 500 человек; и русские, ничего не сделавши, отступили восвояси.