Русская республика (Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. История Новгорода, Пскова и Вятки).
Шрифт:
Между тем, не знавшие о таком отступлении взбунтованные эсты бродили партиями и разоряли церкви, убивали христиан, сожигали хлеб на полях и особенно жестоко истязали духовных. Сын Владимира, Ярослав, с другим отрядом новгородцев и псковичей, направился к Кеси (Вендену). Этот отряд не знал, как видно, об отступлении Владимира. Посражавшись день целый с рыцарями под Кесыо, Ярослав отошел, перешел Гойву (Аа) и подвигался на соединение с отцом, а на пути наносил опустошения Идумейской провинции, истребляя все христианское и немецкое. Немцы погнались за ним, в Трендене собрали ополчение и преследовали русских до реки Рауны. Ярослав, догадываясь, что немцы оставили Кес без сильной защиты, опять быстро перешел через Гойву и опять подошел к Кеси; а между тем, к нему собирались толпы гаррийцев и эзельцев. Но Ярослав ошибся, — немцы не оставили Кеси: из города они искусно поражали русских метательными камнями, а русские в этом роде войны не отличались. Ярослав должен был оставить осаду и предлагал мир. Немцы не согласились; немцы знали, что русские принуждены будут во всяком случае выступать из Ливонии, как только услышат, что толпа латышей уже пустилась опустошать Псковскую область. Действительно, как только Ярослав отступил от Кеси, к нему дошла весть, что Псков в опасности, и он поспешно оставил Ливонию. Из наших летописей мы видим, что в этой осаде был и новгородсклий князь Всеволод Мстис-лавич; новгородцы стояли под городом две недели, не взяли города, но ушли здоровы. Неизвестно, был ли то один и тот же поход, описываемый Генрихом, или может быть Новгородская летопись рассказывает о другой осаде той же Кеси, особо от той, которая предпринята Ярославом; а может быть, Генрих приписал два похода одному и тому же лицу, так что первый приступ принадлежит Ярославу после того, как Ярослав покинул осаду и ушел за Гойву. Во всяком случае русские не помогли делу несчастных эстов, которых сами же взбунтовали. Латыши из Кукеноиса, под начальством Мелюке и Варгриббе, подобрав к себе других латышей, преданных рыцарям,
Немецкий летописец говорит, что после того псковичи заключили с немцами мир под Оденпе. Но Великий Новгород продолжал поддерживать язычников; и в 1222 г. опять явилось его ополчение в Ливонии. Начальствовал князь Всеволод Юрьевич; на помощь новгородцам прислал суздальский князь, отец Всеволода, другого сына, Святослава; вдобавок Новгород заключил союз с Литвой, условившись стоять взаимно против общих врагов. Немецкий летописец говорит, что русских тогда было тысяч двенадцать. Вместе с тем, русские тогда имели, со своей стороны, религиозное побуждение воевать против немцев. Немцы, насильно обращая к христианству язычников, точно также приневоливали принимать католичество крещеных в православную веру туземцев; этого мало, они насиловали и тех коренных русских поселенцев, которые водворились прежде в Ливонии. Папа Гонорий в 1222 г. повелевал ливонским судьям преследовать русских, которые, живучи в Ливонии, оказывали пренебрежение к латинскому обряду и увлекали к своей вере чудских неофитов. Это привлечение к православию из недавно принятого католичества случалось особенно тогда, когда представлялась охота нарушить брачный союз. Тогда неофиты обращались в православие и смело расторгали свои браки, полагая, что эти браки стали недействительны, как скоро принята другая вера. Папа обязывал ливонских судей принуждать силой самих русских поселенцев подчиниться римской Церкви. Таким образом, Новгород и Псков возбуждены были против немцев и оскорблением своей религии. Русские опустошали Латышскую Землю, истребляли принявшие латинскую веру поселения, свирепствовали две недели и таким образом подступили под Кес (Пертуев, Венден). Немцы, видя их многочисленность, сожгли сами близлежавший посад и заперлись в замке. Новгородцы не стали брать замка приступом, а повернули в сторону и продолжали жечь селения, церкви и хлебные запасы принявших католичество. Тут с ними соединились литовцы и, — по выражению летописца, — добавляли то зло, которого не успели наделать русские. Будучи язычниками, литовцы воевали особенно с большим зверством и бесчеловечием. Войска союзников, разбившись на отряды, повредили сами себе; несколько таких отрядов захвачено немцами врасплох: по своей малочисленности они не могли устоять и были разбиты. Распространился слух, что немцы готовят новые силы. Это заставило союзников повернуть в Уггеноис, и потом поворотиться в отечество. Литвины ушли в Псковскую Землю и, пробывши там месяц, возвращались домой; но на дороге, при переправе через Двину, немцы и латыши напали на них и потрепали. Летописец говорит, что, как бы в наказание за свирепство над христианами, князь новгородский впоследствии погиб от татар. Действительно, этот князь был тот самый, который погиб во Владимире-на-Клязьме, во время разрушения этого города Батыевым полчищем.
В отмщение за опустошительный поход, латыши сделали нападение на новгородские земли, сожигали деревни, убивали и уводили в плен жителей, и даже недалеко от Новгорода ограбили церковь, забрали с собой иконы, колокола и церковные украшения. Так, с обеих сторон вражда выражалась взаимными нападениями и разорениями. В Летописи Новгородской это ополчение названо Литвою; видно, что опустошение это происходило не так близко от Новгорода, а именно недалеко Торопца. Преемник Всеволода, не ужившегося с новгородцами, Ярослав погнался за ними и не догнал. Враждебные поступки требовали тоже вознаграждения. Ярослав в 1223 году с новгородцами ворвался опять в Ливонию. Каждое такое появление русских поддерживало дух вражды к немцам в эстонском народонаселении; теперь явление их было желанным как нельзя более. В это время эзельцы, самые упорные язычники, расправились с датчанами, истребили до основания замки, построенные пришельцами, и умерщвляли их самих без изъятия. Во всех углах Эстонской Земли закипела свирепая вражда; вооружились партии туземцев, строили и починяли укрепления, учились сражаться, терзали немецких фогтов и священников, не щадили никакой немецкой души, где только ее ни встречали. Живым разрезывали внутренности, вынимали сердца, жарили на огне и ели, думая, что через это сами исполнятся мужества в войне с немцами, а тела замученных бросали собакам. Омерзение язычников к христианству было так велико, что они совершали в домах своих языческий обряд омовения, думая, что этим смывают с себя следы крещения; вырывали трупы и кости умерших и очищали их языческими обрядами и заклинаньями от принятого христианства. Партии быстро пересылались одна с другой, посылали в Новгород послов за послами, отдавались во власть Новгорода безусловно, лишь бы избавиться от немцев и их насильственного крещения. На эти призывы новгородские удальцы явились в Дерпте, Феллине, Саккале, повсюду, где собирались и вооружались туземцы, и предводительствовали ими. Войско, составленное из эзельцев, уроженцев провинции Еревы и Виры, осаждали Ревель, но были прогнаны. В таком напряженном состоянии была Эстляндия, когда явился туда Ярослав с новгородцами в 1223 году.
Вся провинция Уггеноис прислала ему дары и признала над собой власть Великого Новгорода. Туземцы отдавали новгородцам связанных пленников, немецких рыцарей, купцов и вообще всех немцев, каких только ловили в своей земле. Князь объявил Уггеноис по-прежнему новгородской волостью. В Юрьеве новгородцы объявили своим подручником князя Вячеслава или Вячка, того самого, которого некогда немцы выгнали из Куке-ноиса. Оденпе также признало власть Новгорода. Новгородцы дошли до Пнисаде. В это время явились к Ярославу послы от эзельцев и просили прежде взять Ревель, выгнать датчан из Гаррии и потом уже идти против немцев. Между тем, провинция Саккала была утишена немцами, и туземцы, не дождавшись русских, покорились воле победителей; новгородские эмиссары, волновавшие народ, были повешены немцами у Вилеенде (Фел-лин). Ярослав, услышав о их смерти и о трусости саккальцев, в отмщение начал поступать по-неприятельски с Саккалой; и те, — говорит немецкий летописец, — которые убежали от мщения немцев и спаслись от болезни, свирепствовавшей в стране, теперь погибали от русских, как скоро не успевали от них спрятаться в лесах. Жители Еревы, Виры и Варболы (Воробиина города), вместе с эзельцами пристали к новгородцам. Это ополчение приступило к ревельскому замку. Четыре недели союзники осаждали его и не могли взять, ибо датчане не допускали их к стенам, отбивая и поражая метательными камнями. Новгородцам надоело вести долее осаду; они удовольствовались тем, что выжгли и ограбили окрестную страну и ушли восвояси, оставя туземцев мщению победителей. Немцы ворвались в Ереву, истребляли и старого, и малого, и навели такой ужас, что еревцы обещали вечное послушание. Вслед затем, действуя вместе с датчанами, немцы усмирили Гаррию и разрушили укрепления, недавно построенные туземцами и русскими.
После того немцы обратились на Уггеноис. Князь Вячко, принявши от Великого Новгорода в управление край, утвердился в Юрьеве, начал показывать притязания на всю Ливонию и посылал отряды требовать дани от соседних краев. В случае отказа он угрожал войной. После Пасхи 1224 г. немцы подошли к Юрьеву, но не могли его на этот раз взять, и довольствовались опустошением окрестсностей. Вслед затем прибыли новые военные силы из Германии; произведен был новый раздел Ливонии:
Юрьев с Уггеноисом по этому разделу достался епископу Герману, брату рижского епископа Альберта. Новый владетель утвердился в Оденпе; ему покорялись те из туземцев, которые испытали в короткое время, что покровительство новгородцев мало чем бывает лучше немецкого владычества. Зато, с другой стороны, около Вячка в Юрьеве столпились беглецы изо всей Эстонии, все, которые в прошедшем возмущении слишком зверски свирепствовали против немцев и не могли надеяться от них пощады. Епископ послал к Вячку ласковое посольство; он не отнимал у него Юрьева, а только просил, чтобы князь выслал от себя прочь возмутителей, оскорбивших и поругавших таинство крещения, отступников Христовой веры, убийц своих господ, разбойников, терзавших собственных единоземцев за то, что они приняли Христову веру. Должно быть, Вячко и прежде, до получения права на Юрьев от руки Великого Новгорода, получил его от немцев в качестве подручника рыцарей, ибо немецкий летописец, выставляя его злодения, говорит, что он перебил тех верных ему людей, которых дали ему рижане для защиты от нападения литовцев. Как бы то ни было, только Вячко не поддался на мирные предложения, потому что ожидал помощи от Новгорода и надеялся на русских стрелков и на военные запасы. Рижский епископ собрал рыцарей и пилигримов, пришедших из Германии, и копцов, созвал в ополчение крещеных ливов и эстов. Оба епископа — рижский и новоназначенный дерптский, отправились в поход, достигли Юрьева; 15 августа, в день Успения Богородицы, немцы разбили шатры вокруг всего города. Город был опоясан рвом. Работа шла неусыпно и днем и ночьыо. Свежие воины немедленно переменяли усталых. На другой день ров был почти засыпан; башню подкатили под самые стены. Тогда немцы послали к Вячку еще раз мирное предложение. Они требовали, чтоб он выступил из Юрьева, и обещали ему свободный выход оттуда. Вячко надеялся на выручку от новгородцев и упорствовал. Немцы открыли приступ, бросали в город раскаленное железо и горшки с огнем, чтоб произвесть пожар; с обеих сторон метали друг в друга каменьями и пускали стрелы; так прошло несколько дней. Чтоб самим не заснуть, немцы вокруг города производили нарочно шум; ливы и латыши также ударяли мечами в щиты, немцы колотили в литавры,
дудили на дудках и трубах. Русские в городе со своей стороны кричали и играли на своих инструментах. Так прошло несколько дней.Осада стала надоедать немцам. Тогда один из рыцарей, предводитель пилигримов, сказал: Много замков мы пограбили, а все милость оказывали злодеям; оттого они и не боятся нас. Теперь дадим обет: кто взойдет первый на стену, тому окажем почесть и подарим ему лучших лошадей и значительнейших пленников; а вероломного князя повесим на высоком дереве . Они дали такой обет Богу и Богородице. На другой день эсты сделали вылазку из тайного отверстия в стене, выкатили оттуда колеса, наполненные горючим материалом, на башню, и чуть было не зажгли ее; но немцы потушили начавшийся пожар. Вслед затем началась ожесточенная битва; посреди схватки брат епископа, Иоанн ф. Аппельдерн, первый взошел на стену с огнем в руках. За ним, воодушевленные его смелым примером, полезли один за другим; воины подсаживали своих товарищей, а подсаженные в свою очередь подавали руки оставшимся и помогали взбираться наверх. Дорога была проложена; все ополчение, не только немцев, но и ливов, и латышей ринулось через стену в город. Началась резня; не щадили ни старых, ни малых; когда одни расправлялись с русскими, другие окружили замок и не дозволяли никому спастись из него бегством. Так погибло их двести и в том числе Вячко. Остался в живых один только человек, суздалец родом; рыцари оставили его в живых нарочно, и послали известить новгородцев о том, что случилось в Юрьеве. Новгородцы были уже на пути недалеко Пскова, но получив известие о печальной гибели Вячка, воротились назад. Вслед за взятием Юрьева в Новгородской Летописи упоминается о новом набеге Литвы; так как из прежних известий видно, что новгородские летописи Литвой называли тогда латышей, то и здесь, кажется, следует разуметь этих последних. Очень естественно, что, по прежнему обычаю, после победы над русскими в Юрьеве латыши отправились в Новгородскую Землю наделать неприятелю пакостей. Они напали на Русу, и притом неожиданно. Русский посадник Федор выехал на них; но латыши сбили с коней всадников, отняли лошадей и разогнали разбитых воинов по лесу. Вероятно, следует разуметь латышей и в 1225 году, когда, по известию Новгородской Летописи, вооруженный отряд их под именем Литвы дошел до Торжка и сильно опустошил окрестности этого города: тогда погибло много купцов, ездивших с товарами. Князь Ярослав отправился против врагов со своими дворянами, да с новоторжцами; к ним присоединились торопча-не со своим князем; на Усвяте догнали врагов, возвращавшихся с награбленной добычей и с толпой пленников. Сражение кончилось удачно для русских; пленники были отняты. До двух тысяч врагов легло на месте; прочие разбежались, но торопчане потеряли тогда своего князя Давида.
Ряд неудачных обстоятельств в войне с немцами, бедствия, какие терпел новгородский край от беспрестанных набегов, располагал новгородцев прекратить войну. И так, вместе со псковичами, в конце 1225 г., они послали в Ригу послов для заключения постоянного мира с немцами. В это время случился в Риге папский легат. Как легат, так и немцы с радостью приняли предложение Новгорода и Пскова, освобождавшее их от врагов, которые препятствовали делу обращения туземцев Ливонии и служили как бы горючим материалом упорству последних.
Но мир был непрочен. В 1228 г. опять было стали возникать неприязненные отношения. Не дошло до войны. Эта война до сих пор ограничивалась бесплодными набегами; новгородский край отплачивался за нее разорением своих волостей, пленом своих жителей, обеднением края: — неудивительно, что она надоедала массе народа; она могла быть только привлекательной для воинственной княжеской дружины, да для толпы удальцов, всегда готовых стать под военный стяг, идти куда бы то ни было, лишь бы пограбить и померяться удалью. Таким скучно было оставаться без войны. После заключения мира князь Ярослав ходил в Финляндию (на Емь) и за это в отплату Емь в Ладоге нахватала пленников. Теперь удальцы захотели опять идти на немцев. Вероятно, и со стороны чудских язычников были опять моления о помощи против завоевателей; но видно, что в Новгороде уже не нашлось столько охотников, как прежде, потому что князь привел тогда войско из Переяславля. Тогда псковичи, услышав, что затевается опять вражда с немцами, отправили в Ригу посольство и заключили с немцами особый мир, выгородивший новгородцев. "То мы, а то новгородцы, — говорили их послы, — мы не хотим воевать с вами; но зато, если новгородцы пойдут на нас, то вы помогайте нам". В знак согласия они оставили в Риге сорок человек заложников союза. Узнав о таком отпадении Пскова, князь порывался идти на Псков. "Княже, — отвечали псковичи послу его, — мы кланяемся тебе и брату Новгороду, а на Ригу не идем; не мы ли с Новгородом разом взяли мир в Риге? Вы ходили к Колы-вани (Ревелю), только собрали сребро, а города не взяли и правды не устроили; и к Кеси ходили, и к Медвежьей-Голове, и нигде ничего не довели до конца; а за это нашу братью перебили на озере, других в плен забрали; мы не пойдем; и если вы пойдете против нас самих, то и мы с Святою Богородицею: хотя перебейте нас всех, а жен и детей себе заберите, а мы не пойдем! Новгородцы рассудили, что псковичи вообще правы; к тому же в то время был неурожай и дороговизна увеличилась; цены поднялись еще более, как только разошлась молва о предпринимаемой войне. Новгородцы отказались идти с князем и разрывать мир с немцами, и князь отпустил набранные полки.
В следующем году опять повторяется нашествие Литвы по нашим летописям, а как мы уже видели, что под Литвой разумели латышей, то и здесь, вероятно, было продолжение прежней вражды; нападение было сделано на окрестности озера Селигера, — они воевали Мореву и Любни, Таким образом опять был повод к разрыву, уже не со стороны русских. Но такой повод представился еще важнее в 1232 году. Враждебная князю Ярославу новгородская партия нашла себе приют во Пскове, но потом псковичи помирились с князем и прогнали от себя его недругов. На челе этих недругов был бывший новгородский тысячский, Борис. Псковичи показали "Борисовой чади" путь, то есть прогнали его родичей и приверженцев. Изгнанники убежали в Оденпе и там призывали немцев на помощь против соотечественников. Вместе с ними был сын Владимира псковского, тогда уже верно умершего, Ярослав, решившийся подражать ранним, а не поздним поступкам своего отца. С помощью немцев они захватили Изборск; но псковичи тотчас явились под взятым городом, обступили его и достали в плен князя Ярослава и всех немцев, кто не успел убежать. Они послали тогда к новгородскому князю Ярославу известие. Ярослав приказал пленников заковать и отправить в Переяславль-Залесский. В отмщение за то немцы поймали какого-то новгородца Кирилла Синкиница и засадили в тюрьму. Тогда Великий Новгород, считая этот поступок нарушением мира, объявил войну, а князь Ярослав отправился к Юрьеву и, по обычаю, разослал отряды по окрестностям в зажитие, то есть на грабеж. На реке Омовже произошло сражение. Немцы потеряли много своих и предложили мир (по-клонишася князю). Схваченный Кирилл был выпущен. Это происходило в великий пост 1234 г. Несмотря однако на возобновленный мир, едва только Ярослав воротился с новгородцами (из которых не убыло во время похода ни одного человека), как услышали, что под Русой опять появилась Литва. На этот раз там произошла незначительная стычка, стоившая четырех человек Русе. После того враги, ограбив монастырь Св. Спаса и убив четырех чернецов, пошли на Клин. Ярослав погнался за ними и разбил их наголову в Торопецкой волости. Об этом походе нельзя сказать положительно, что Литва, здесь упоминаемая, были также латыши, как и прежде, потому что летописец называет ее безбожною Литвой; но также последнее выражение не дает права непременно видеть здесь литовцев-язычников, потому что тогда летописец мог таким образом называть новокрещеных католиков.
Мир не мог состояться надолго. Тевтонизм, покусившись на дело порабощения литовских и чудских племен, встретил на пол-столетие себе препятствие в северном славянстве Новгорода и Пскова. Славянство не удержало оспариваемой у него власти над ливонскими инородцами; — славянство должно было уступить; тевтонизм не мог сразу забыть того. Как скоро он почувствовал свою силу над врагом, явилось убеждение, что и славяно-русские общины отданы ему судьбой, как латыши, ливы и эсты.
Властолюбивые замыслы обратились на Северную Русь после уступки немцам Ливонии. Возникла мысль, что призванием ливонских крестоносцев было не только крестить язычников, но и обратить к истинной вере русских. Русские представлялись на Западе врагами св. отца и римско-католической Церкви, даже самого христианства, потому что заступались за непокорных язычников, возбуждали их к отступничеству. С другой стороны, Орден в то время потерял Гаррию с Ревелем и Вирландию, уступив эти земли датскому королю Вольдемару, по решению папы. Папа предоставлял рыцарям вознаградить себя другими землями на востоке; и вот они обратились на славян. Покушение овладеть Новгородом и Псковом должно было возникнуть еще и потому, что рыцари сознавали за собой призвание крестить чудских язычников вообще, а не в одной Ливонии; а им известно было, что владения Новгорода и, вероятно, отчасти еще Пскова, были заселены чудскими племенами, погруженными в язычество. Если им удалось отнять у Новгорода Ливонскую Чудь, то-естественно было желать отнять у того же Новгорода и Водь, да наконец, и самих славян, которые, как сказано выше, в их глазах были почти те же язычники, — покорить духовной власти св. отца и поработить себе материально. В то же время их побуждало начать завоевание славян и то, что Орден Меченосцев в то время соединился с Немецким и, следовательно, силы крестоносцев были удвоены.
Первый дерптский епископ Герман смотрел враждебно на псковичей, как и последние на него. Герман рассчитывал, что русским должно быть прискорбно, что Юрьев, принадлежавший русскому миру, отнят у него, и при удобном случае они покусятся возвратить его; поэтому лучше предупредить их и покорить немцам самих русских по соседству. Он крикнул клич; собрались к нему рыцари; стеклись к немцу и люди датского короля; недавно поселившиеся в Гаррии немцы бросились в Изборск и взяли его штурмом. Князь Ярослав Воло-димирович тогда был в немецких рядах и предательски вел иноплеменников на свое отечество. Никого не оставили в покое из русских — говорит немецкий летописец-современник: — кто только прибегал к защите, тот был убиваем, или взят в плен, и по всей земле распространились вопли.