Русская жена

– Давай спустимся с пригорка вниз и посмотрим за церковью. Да не нервничай так, там за рощицей чуть дальше кладбище, и Борька часто туда убегает.

Мы с Оленькой торопливо прошагали насквозь молодой лесок и с откоса увидели фигурки наших неспокойных мальчишек, кидающих друг в друга камешками. Строгим голосом я прокричала им немедленно прекратить баловство и подойти к нам. Однако при виде недовольных мам сорванцы дружно расхохотались и с кривляниями принялись демонстрировать языки и корчить рожи.

– Ну-ка, прекрати дразниться и иди сюда. Ты слышишь, что я тебе говорю? Ну смотри у меня, ты меня знаешь!

Высоким срывающимся голосом надрывно провизжала Ольга и угрожающе потрясла рукой в направлении озорников. Однако веселящиеся дети и не думали слушаться. Окончив свой темпераментный танец, что-то среднее между рок-н-роллом и мазуркой, они со всех ног бросились прочь.

– Давай возвращаться. Они в обход прибегут к машине еще раньше нас. Играют, поросята!

Подруга проникновенно взяла меня за руку и нежно провела по ней ласкающими перстами. Наслаждаясь нежаркими солнечными лучиками, падающими сквозь кружевные кроны деревьев на наши молодые лица, полной грудью захватывая свежесть утра, шурша и загребая прогибающимися ногами осеннюю листву, мы с Олей двинулись назад. Она с улыбкой принялась дорассказывать мне тот интересный диалог дьявола с потенциальным вором. Внезапно что-то быстрое и темное закружилось над нашими головами и с устрашающим свистом врезалось прямо в ноги на уровне коленок. Умирающая чайка с окровавленной грудкой слегка потрепыхалась и затихла, еще раза два конвульсивно дернув черненькой головкой. Ее глаза-бусинки подернулись мутной пленочкой и закрылись навсегда.

– Боже мой, что с ней случилось? Видно, с кем-то подралась, - с горячностью обратилась я к подруге, чтобы поделиться своими соображениями.

Ольга вся аж посинела, губы у нее лихорадочно тряслись не в силах вымолвить ничего членораздельного.

– Что с тобой? Тебе плохо? Гунара позвать?

Я подхватила ее под белы рученьки, но она их с силой вырвала и закрыла себе лицо, хотя вроде и не заплакала.

– Это страшная примета, Наташенька. Неужели ты не знаешь? К скорой смерти, знак верный!

Обычно звонкий Ольгин голосок прозвучал необычно глухо, как и в самом деле замогильный.

– Да ты что, недавно из МХАТа? Новая Лика Мизинова из пьес Антона Павловича? Будет тебе, смешно даже! Птичку жалко! Ну, поклевали ее сотоварищи, не повезло...
– жестко сказала я, однако подруга и не подумала успокаиваться. Оля зачем-то встрепала себе стриженые волосы, запрокинула назад тяжелую от дурных предчувствий голову и вперила в небо неподвижный взгляд больших карих глаз. Глаза ее здорово увеличились от упавших на них всего мгновение назад лилово-серых кругов и опять, как и до беременности, стали в пол-лица. Созерцая в вышине нечто, видимое только ей, подружка с задумчивым видом заговорила вновь:

– Очень я о маме волнуюсь. Ей надо удалять поджелудочную железу. Так я ее уговаривала с операцией в России повременить. Надеюсь, что к зиме Гунар поможет оплатить хотя бы половину операции здесь, в Норвегии. У вас в Осло, я узнала, есть хорошая специализированная больница с самым современным оборудованием. Мамочка вроде бы во всем со мной согласилась, но ты ведь знаешь сама... Русские женщины привыкли собой жертвовать и на себе во всем экономить, вот я и боюсь. Дома в Архангельске удаление предполагалось провести где-то в конце сентября - начале октября. Хотя и по телефону, и в письме она заверяла, что от операции отказалась и будет ждать до декабря, но кто ее знает... Я ведь тебе рассказывала, какая у меня мамочка. Все для других, себе ничего.

Моя бедная подружка тяжело вздохнула и умолкла, искоса блеснув на меня печальными белками своих поэтических очей. Совершенно согласившись с Ольгой в ее опасениях, я предложила ей ради собственного успокоения позвонить родителям сразу же по возвращении в поселок. Наверное, логическими доводами следует действовать не на склонную к самопожертвованию маму, а на менее эмоционального отца. Во время его плавания она одна едва ли решится лечь на операцию, тут не стоит беспокоиться. Оля еще чуточку поразмышляла и во всем со мной согласилась. Мы дружно зашуршали листвой дальше, оставив мертвую чайку далеко позади. Ближе к церкви я внезапно вспомнила, что даже не предложила подруге денег за наше с детьми двухнедельное пропитание. Сама Оля в том не сознается, но Гунар, наверняка, у нее уже спрашивал.

– Ты свои идеи бредовые брось и обижать меня не смей. Еще чего удумала! Да ваш приезд - это такая неимоверная радость, что... Эх, даже объяснить затрудняюсь.

– Да я понимаю, что радость. Но ведь мы все равно бы истратили те же деньги и в Осло, так что все по справедливости. Поездка к тебе для нас каникулы. Отдых - смена обстановки, я так Игорю и объяснила. А тебя я хорошо знаю, будешь всю дорогу нас кормить, как на убой. Потом, небось, придется садиться на диету.

В вопросе денег Оленька заупрямилась не на шутку и даже ножкой на меня притопнула, но я пригрозила, что вручу все пенгеры Гунару-Хельвигу лично, и тут она быстренько сдалась. Я оказалась права, как всегда, Олино плохое настроение улетучилось, как не бывало. Весь обратный путь она щебетала, как майская птичка. Дорогой искрящая юмором подружка, заливаясь звонким хохотом, поведала, как мой прежний домохозяин Ян-Хенрик заявился к ним в дом в поисках нашего нового телефонного номера. Тогда Ольга еще хорошо выглядела, и он долго-долго не уходил, приставал с расспросами, как бы и ему найти себе в России такую же богиню. Гунар приревновал и без всяких церемоний буквально выставил беднягу за дверь. Я уточнила дату столь памятного визита и доказала Оленьке, что Гунар был не так уж и далек от истины. Живя с красивой девчонкой, лесоруб, видно, сумел развить в себе особый нюх. У Яна-Хенрика уже был наш телефонный номер, и он вовсю им пользовался. Ольга развеселилась еще больше и так прохохотала до вечера с небольшими паузами.

Умываясь на ночь в отреставрированной под зеркальный зал в Версале, да вдобавок с разноцветными лампочками в два ряда ванной, я невольно прислушалась к доносящемуся из соседней комнаты грудному соблазнительному женскому смеху и сама себе подмигнула с лукавой усмешкой. Вторая дверь из ванной комнаты, прямиком ведущая в хозяйскую спальню, была чуть-чуть приоткрыта.

– Эльскеде, эльскеде! (любимая, любимая!) - полухрипел Гунар-Хельвиг, выдавливая из себя испанские страсти. Глава четвертая

Утром выяснилось, что в гости к Оленьке на пироги намыливаются две норвежские соседки. Гунар как раз собирался в Арендал по своим делам, и я, во избежание скучной встречи с соседками, попросилась с ним. Мы договорились: день я с детьми прослоняюсь по городу, а вечером он меня подхватит у "Арены" - главного арендальского торгового центра. Детишек мы с Оленькой поделили: ей оставалась задумчивая и ласковая Маша, я же брала в город двух супер-Тарзанов.

– Слушай, Нат, - задумчиво-тихим, напевным голосом принялась меня напутствовать на прощание лучшая подруга.
– Если вдруг Гунар тебя спросит, что по-русски означает Саша...
– Внезапно смутившись, Ольга как бы утеряла нить мысли. Она смолкла и сосредоточенно нахмурила соболиные бровки.
– Будь другом, скажи Гунару, что Саша - такая особая разновидность любви. Ну, более яростная что ли, более жадная до удовольствий и нетерпеливая. Да понимаешь, вчера ночью сдуру назвала его именем своего бывшего мужа. Сама не знаю, что на меня нашло. Просто какое-то затмение... Нервы совсем стали никуда, а он возьми да и прицепись. Скажешь, а?

Как могла, я принялась успокаивать нервничающую подружку обещаниями, что уж по ее-то хотению-велению все сделаю в лучшем виде.

Гунар дал нетерпеливо-яростный гудок. Оказывается, мальчишки уже продолжительное время вертелись в машине позади него.

– Скорее всего, он ни о чем тебя и не спросит. Небось, уже позабыл нужное слово. Вообще-то, Гунар считает русский язык неимоверно трудным и изучению неподдающимся.

Я еще раз серьезно заверила Оленьку, что все будет в полном порядке, пожелала ей полной душевной безмятежности, а также приятного времяпрепровождения с соседками и, смачно расцеловав в обе пухленькие щечки, резво сбежала с крылечка. Гунар просигналил повторно и более нетерпеливо. Я извинилась за задержку, была великодушно прощена, и мы тронулись в Арендал.

Естественно, дети предпочитали исключительно игрушечные магазины, посетив их все до одного. Когда же магазины данного типа на нашем пути кончились, то Боренька, даже не потрудившись поинтересоваться моим особым мнением и не желая вникать в мои персональные планы, прямиком рванул на набережную. Немного растерянный Сережа остановился и чуть склонил светлую голову. Одним глазом сын просяще косил на меня, другим же явно пытался проследить за сложной траекторией удирающего бест венна (лучшего друга). Оленькин сынок несся к воде подобно направленному точно в цель ракетоносителю и не оставлял мне никакого выбора. Я согласно кивнула на Сережин немой вопрос и тоже побежала за мальчиками по направлению к морю. На набережной детей уже не оказалось, как сквозь землю провалились. Минут пятнадцать я нервно металась туда-сюда, истерично выкрикивая их имена.