Русская жена

"Боже, неужели же он не шутит? Да нет, такие типы едва ли обладают чувством юмора, - серьезно задумалась я, оказавшись в противоречии между одновременно возникшими эмоциями возмущения и отчаяния: - Да как же его жена живет в Норвегии и слышит вокруг только чужую речь?"

Все же не успев до конца собраться с мыслями, я робко заикнулась о возможности убраться восвояси не завтра с вечерним поездом, который прибывал в Осло не в очень удобное для меня с детьми время, а послезавтра с дневным. Занудный Гунар согласился.

Ольга с виноватым видом робко заглянула в полуоткрытую дверь.

– Можно мне к тебе, Наташенька?

"Да я-то уеду, - горько усмехнулась я про себя, - но ты-то ведь останешься со своим психопатом, вот от этого и все твои нервные припадки. Господи, как же я сразу-то не сообразила!"

Ничуть не пытаясь деликатничать, я откровенно высказала свое мнение о причудливых капризах ее муженька. Встретив с нескрываемым облегчением конец моих эмоционально-логических излияний, она положила свою смуглую ладошку на мою, все еще подрагивающую от возмущения коленку и заговорила тихо-тихо:

– Могла бы я кое о чем тебя попросить... Для меня это очень важно. Увези с собой, пожалуйста, одну книгу. Она, правда, толстая, но зато на русском. Может, сама почитаешь, а я как-нибудь потом заберу обратно. Это очень ценная книга.

– Это что же - роман о любви? Мне сейчас он очень кстати. "Анну Каренину" не возьму, сразу предупреждаю, у меня есть, - отвечала я не без злой иронии на ее малоуместную просьбу. Однако Оленькин смущенный вид с чуть подрагивающими влажными ресницами завидной естественной длины был способен растопить даже самое ледяное сердце на свете. Она это хорошо знала и беззастенчиво пользовалась.
– Ладно, тащи сюда свою книгу.

– Так я сейчас пойду принесу. Подожди секундочку.

Я с живостью вообразила себе книжицу, которую Ольга могла бы скрывать от любимого, и с удовольствием предвкусила, как, затаившись где-нибудь в доме, от души посмеюсь над неприличными картинками, опасными для нравственности и морали законного психа Гунара. Вот бы еще умудриться сделать с них ксерокопии и подкинуть ему в трактор!

Минут через пять Оля вернулась и опасливо прикрыла за собой дверь. В руках она держала нестандартно крупного формата объемистый том "Черной Магии" в глянцевой обложке с портретом довольной интеллигентной козлиной рожи, но, к сожалению, с полупьяно-косыми глазами, сверкающими синим пламенем. Очевидно, козел был неудовлетворен и жаждал большего.

– Ну и отчего я должна тащиться с этой тяжестью?

Скрывая невольную улыбку, я нарочно строго прищурилась на подругу. Конечно же, сочувствуя бедной Ольге всем сердцем, я была заранее готова выполнить все ее пожелания.

– Гунар может найти.

– Но до сего дня ведь не нашел. Держи в том же месте, не найдет и впредь.

Совершенно для меня неожиданно Ольга разразилась бурными слезами. Да нет, определенно пора мотать отсюда удочки и чем скорее, тем лучше. Гунар-Хельвиг прав, как всегда.

– Да меня, Натуль, черт попутал забыть "Черную Магию" прошлой ночью в гостиной, да еще вместе с пантаклем, - с периодическими всхлипываниями между тем причитала новоявленная ведьмочка.

– Вместе с чем забыла?

– Да с пантаклем, то есть с рисунком-талисманом. Без такого рисунка магия не удается. Вот он тут, в книге лежит, вместо закладки.

В круглом обрамлении, затем еще в шестиконечной звезде дополнительно Ольгин рисунок изображал поделенное надвое копыто, вероятнее всего, козлиное. По окружности Ольгиной рукой были начертаны некие латинские термины: Барбиэль, Юзель, Семе, Урде. Круг разделялся примерно пополам, несомненно, что не краской писанными, а настоящей алой кровушкой, сильно неуравновешенными весами. Так же кроваво выглядел и заголовок "Баршемод" вверху сего художества, выполненного в виртуозном стиле японской каллиграфии. Только "Баршемод" по трудно объяснимым магическим причинам оказался написанным буквами родной русской кириллицы.

– Сама рисовала? Я так и думала. Очень талантливо.

Небрежным жестом я вложила картинку обратно в страницы. Что-то мне сейчас не до веселых картинок, хотя в другое время я бы непременно поинтересовалась, чем же славен этот Баршемод. Но не до него мне что-то, точно не до него. Собираться надо и спасибо за добро, за ласку.

– Да заберу я твою книжку, только, ради Бога, кончай плакать!

Но Ольга завыла пуще прежнего.

– Натулечка, миленькая, прости меня, бестолочь. Гунар утром нашел книгу на столе и...
– Неприятно заинтригованная, я совершенно позабыла о своих текущих проблемах. Вдобавок тупо заныло где-то под ложечкой.
– Ну, начал он меня пытать, кто дал... Прости меня, прости Христа ради. Что хочешь со мной делай, но прости. Не думала, не собиралась, но ляпнула ему с испугу, что книга - твоя.

– Что?! И книга моя, и рисунок? Да он не мог тебе поверить!
– В подтверждение своих слов она затрясла коротко стриженной предательской головой.
– Ну ты сама знаешь, что я могу тебе сказать!

Ольга то ли встала передо мной на колени, то ли просто завалилась на пол возле и прямо-таки зашлась в остром приступе плача. Я же с горечью принялась осмысливать новую порцию малоприятной информации, полумашинально поглаживая неразумную подругину голову. Быстро прочувствовав, что оболганная Наташка, как всегда, сердится не очень, Оля в страстном порыве благодарности прижалась ко мне.

"А все же Гунар - не мой муж и никогда им не станет!" - с окончательно вернувшимся оптимизмом думала я, выводя из комнаты одну из своих любимейших подружек. Глава шестая

Пакуя в своей комнате вещички, я услышала характерные звуки самоуверенной речи что-то подозрительно рано вернувшегося с работы Гунара. Для повторной встречи с ним не набралась еще достаточно сил, поэтому крикнула приглашавшей отобедать Ольге о расстройстве желудка и как можно быстрее заперлась в ванной, опасаясь ее настойчивых забот. Снизу до меня продолжало доноситься громкое хлопотливое кудахтанье вполне пришедшей в себя после нашего разговора лучшей подруги.

– Нет, нет и не проси. Пока все не съедите, изюма для белок не дам. Куда, куда ты побежал, бес несчастный? Вернись, я тебе говорю! Да что же ты за наказание такое на мою голову?! За Машечкой в лесу следите. Вот Сереженька - один молодец.

Ольгин голос звучал очень даже оптимистично, видимо, все ночные, равно как и дневные страхи благополучно ею позабылись. Я успокоила себя, что это можно считать положительным эффектом от моей непутевой поездки; развесила наше белье сушиться, чтобы до завтра оно успело высохнуть, и блаженно запрыгнула в постепенно заполняющуюся розовой пеной ванну. А что еще оставалось делать?

Отражаясь сразу во всех зеркалах с подсветками, я удовлетворенно мечтала о своем доме, в котором окажусь уже завтра ночью. Как ни верти - в гостях... а особенно в таких. Точно, пора домой. Ничего здесь не придумаешь, ну ничегошеньки.

На первом этаже явно разгоралось очередное представление в Ольгином семействе. Кто-то принялся неестественно громко визжать, орать, метаться и бегать вверх-вниз по лестнице. Аккордно-завершающего скандала как раз-то и не хватало, только, ради Бога, на этот раз без меня! Приняв твердое решение не покидать своего убежища ни под каким видом до окончания любых разборок (эти милые бранятся - только тешатся), я погрузилась в пену еще глубже. Мои мысли внезапно были прерваны истерично-ошалелыми Ольгиными воплями и пугающими выкриками ее мужа, отчетливо раздавшимися теперь в соседней спальне. Группа орущих переместилась на расстояние чересчур опасной ко мне близости. С тревожно застучавшим сердцем, сразу же начавшим отдавать удар за ударом в левый висок, я, по самые губы, замерла в розовой воде и настороженно прислушалась.