Русский боевик

ПРЕЗИДЕНТ. А спецназ?

ЧЕЛОВЕК В ХАКИ. Спецназ в полной боевой готовности, господин Президент.

* * *

Обеденный перерыв в Москве растянулся в этот день на два часа. Впрочем, вернувшись на службу, далеко не все приступили к работе. Обсуждался крах Тепедии. Поговаривали, что арест главы треста — личная месть не то президента, не то военного министра, что раньше глава треста с ними дружил, и они ходили друг к другу в гости. Телевизионные программы, принадлежащие Тепедии, продолжали работу, и тоже обсуждали крах. В Петербурге крах Тепедии обсуждали, в частности, в оперном театре во время, и даже вместо, репетиции, и Димка Пятаков комментировал басом, что, мол, на земле весь род людской чтит один кумир священный, и дирижер Алексей Литовцев кричал, что при любой власти и при любом режиме, и в любом экономическом раскладе, дело музыкантов — повышать культурный уровень публики хорошей музыкой, а не трепаться о том, в чем они не разбираются, чтоб им всем пусто было. На что Димка Пятаков робко возражал, что в репетируемой опере под названием «Воцек» хорошей музыки очень мало.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. КОРРЕКТИВЫ

Туман стелился по желтеющей влажной траве и опавшим листьям, то сгущаясь, то редея, катился мягко, медленно, неумолимо, белый с серым, охватывал стволы редкорастущих деревьев, касался шершавых веток. Поднимался туман с болот и прудов, с поверхности рек — неслышимый, равнодушный. И накрыл туман Белые Холмы целиком, впитывая и рассеивая равномерно свет взошедшего солнца, так что непонятно стало — где север, где юг, да и так ли это важно, если подумать — части света, роза ветров? Вот знакомый мост через Текучку, вот бетонка, идущая вдоль реки, вот гостиница «Русский Простор», вот вестибюль. Вот двое дюжих парней в хаки подвели едва передвигающую ноги Амалию к стене, спросили скучными голосами, не надо ли ей чего, не стали ждать, пока она ответит, скрылись в баре. Амалия стоит неестественно прямо. И никому до нее нет дела.

Нинке и привратнику велели никуда не уходить. Нинка сонно кивнула и теперь спит за конторкой, временами всхрапывая и слезно прося у Васечки прощения за блядство. Привратник, выпросив у бармена бутылку клюквенного Абсолюта, ушел спать в Два Бэ. Прибывшей дневной смене объявили, что в их услугах гостиница больше не нуждается, а когда она, смена, попыталась протестовать, ей пригрозили тюремным сроком за проституцию и сводничество. Трувор Демичев с соратниками тихо празднует успешное начало в баре. Историки спят в отведенных им номерах. Историки всегда спят во время исторических событий. Им так удобнее их интерпретировать, события — задним числом. Ольшевский где-то прячется. Отсутствуют долговязый негр, два сопляка с их нервной девкой, дети, матроны, и мужья матрон — впрочем, возможно, мужья, уйдя разгуляться, все-таки дошли до Браватска, и не управились еще вернуться. Священник, видимо, тоже спит — намучился за день и за ночь с паствой, которая даже не знает, что она — его паства. И никому до Амалии нет дела, поскольку она выполнила все, о чем ее просили, отыграла номер и, следовательно, никому больше не нужна.

Неожиданно над конторкой, прямо над головой у спящей Нинки, вспыхнул осветительный плафон, и тут же погас — очевидно, перегорел с перепугу. Тут и там по периметру вестибюля начали зажигаться лампы. Загудели моторы лифтов. Команда Вадима, как и предсказывал Ольшевский, включила генератор в подвале.

Амалия встрепенулась. Лифт работает — значит, пешком на семнадцатый этаж тащиться не придется. Это хорошо. Это придает сил. Нужно обязательно добраться до ванной и принять душ. Обязательно.

Вертящаяся входная дверь дрогнула и повернулась на одну восьмую оборота. Не поворачивая головы, Амалия скосила глаза — человек пытался войти и не мог. Странный какой-то человек. В одних трусах.

Он сделал еще одну попытку повернуть дверь, и осел, где стоял, неудобно скорчившись. Амалия сказала самой себе, «Хмм!» и попыталась шагнуть к двери, но пальцы ног совершенно онемели, а подъем вдруг заболел адской болью. Тогда она села на пол и сняла туфли. Ногам стало легче. Амалия поднялась — сперва на колени, затем на ноги, и поплелась к двери. Дверь еще раз качнулась — скорчившийся человек попытался надавить на нее, кажется, лбом. Амалия взялась за створку и потянула ее слегка, и человек пополз за двигающейся створкой. Теперь она его узнала. Один из сопляков — тот, что поплоше, неказистый и неустроенный. Створка подалась, пошла мягче, и сопляк вполз в вестибюль.

— Жбфх, — сказал он мрачно, упершись одной рукой в ковер. И попытался подняться.

Амалия наклонилась, взяла его за предплечье, и с ее помощью он встал. Лицо у него было разбито, волосы в засохшей крови, тело в ссадинах, синяках и грязи, во многих местах содрана кожа.

— Я доведу вас до номера, — сказала Амалия.

— Жвпнфф, — сказал он. — Феф. Фе фада фо номефа. Жвхпт. Фе фуфо фифеф Эфуафа.

— Вам обязательно нужно помыться и…

«И пройти дезинфекцию» подумала она, но не сказала вслух.

— Я дфаф. Я гофдо. Фо фе фуфо фифеф Эфуафа.

— Глупости. Вы в каком номере?

— Фе фада фо номефа!

— У вас есть…

Амалия посмотрела на спящую за конторкой Нинку. Потом снова на Стеньку с разбитой мордой. Нет, ни у Нинки, ни у Стеньке в номере не было ни йода, ни перекиси водорода, совершенно точно. Дети. В голове ураган тропический. В гостинице должна быть аптечка, но спросить не у кого — в бар заглядывать не хочется, им сейчас не до человеческих несчастий, они там глобальные проблемы решают под коньяк.

Амалия вздохнула.

— Руку положите мне на плечо. Не надо со мной спорить. У вас сломан нос. Спорщик со сломанным носом выглядит неубедительно. Пойдем.

Он послушался, и положил руку и худое предплечье на ее плечо и шею. Амалия, придерживая его за талию, провела его к лифту.

— Пойдем ко мне. У меня есть перекись водорода. Мне самой не повредит, кстати говоря.

Кстати, где мой ключ дурацкий, подумала она. В сумочке. А где сумочка? Болтается на плече. Ну, хоть это на месте.

Стенька слегка подвыл, когда она вовлекла его в лифт. Затем снял руку с ее плеча и самостоятельно оперся о стенку. На семнадцатом этаже было холодно и противно, и вертолет, торчащий на смотровой площадке, возмутил Амалию — чего это он до сих пор здесь стоит, вид застит? Тоже мне, номер в пентхаузе. Уж если пентхауз, так вид полагается иметь красивый, а тут это корыто.

— Вот мыло, а вот полотенце, — объяснила она Стеньке. — Идите… Н-да.

Она с большим сомнением посмотрела ему в глаза. Он тут же отвел свои — и чуть не упал. Амалия поддержала его под руку.

— Смотрите на меня, — велела она ему. — Внимательно. Сейчас тетя покажет вам фокус. Вы ведь хотели фокус? Вот и будет вам фокус. Закройте глазки и считайте до девяти. Я не шучу.

— Фто са гупые фуфки…

— Не шучу. Фокус придаст вам сил и развлечет. Не бойтесь, не укушу. Закрывайте глаза. Так, правильно. Начинайте считать. Раз, два…

— Фаф, фа…

Одну руку она положила ему на затылок, а другой, одним точным движением, выправила ему нос.

— Ефаный фот! — заорал Стенька, мотаясь из стороны в сторону и держась за нос. — Баф, какофо фуфа!

— Не какого хуя, а спасибо тете надо сказать, что она вам нос вправила. Где это вы так чудесно повеселились давеча? Где в этом городе нынче гулянья — по древнему русскому обычаю — с дракой в третьем действии?

— Фа фуф, фофо как, фаф!

— Знаю, что больно. Но через два часа было бы еще больнее. И, кстати говоря, можете не шепелявить больше, с зубами и языком у вас все в порядке.

— Фа? — неуверенно спросил он, держась за нос.

— Да. Теперь вам следует помыться. Основательно. Сможете?