Русское зазеркалье

– …Женщина, не трогайте меня руками, я тоже могу тронуть! Если будете орать, я вам откушу ухо! Что значит «При чём здесь логика» – я не про логику, я вам ухо откушу!

– …Через Неелово я тебе не советую ехать. Там гиблый край, стаи навальнят, набрасываются на человека – и всё, нету человека. Через Неурожайку картина примерно та же. Через Горелово тоже не советую: там руины какого-то храма – очень опасно, очень! Чем опасно? А излучение как же? Нет, я сам не бывал! Люди говорят…

– …Амалия, конечно, чумичка. Но и Катерина тоже, если разобраться, немногим лучше. «В ноги царю, в ноги царю!» – всё, замарала себя навеки. Кто после этого её рукопожмёт? Какое там рукопожмёт! Да с ней после этого никто в поле срать не сядеть! Только разве Алексей Анатольевич, да и то по великой милости…

– …Любовь к этой стране – это бацилла. Она заражает, и уже не вылечишься. Ещё любовь к этой стране – это раненый зверь, вроде лисы. Выглядит умилительно, но зверь – дикий, хищник, убийца. Ты его пожалеешь, спрячешь за пазуху – а он тебе выест внутренности. Вот так он и проповедовал. Великого ума был человек! Кому сейчас интересны великие люди? Измельчали мы все, выдохлись, скукожились…

– …И бросили мужика в Овраг. Всё, без шансов. А там уже пропал человек. Что там ниже, спрашиваешь? Ну, по последним сведениям, сразу попадаешь в Хылайт. Это от английского hell lite²⁶ – английского не учил, что ли, деревня? А в Хылайте, понимаешь, не живут. Там умирают каждую секунду. То птица-мозгоклюйка тебе мозг выклюет, то разрубят тебя напополам, то, понимаешь, залюбят тебя до смерти инструментом самодержавия. Разнообразно у них там всё, с фантазией. Говорят, правда, что если есть бабосы, ты и там нормально устроишься. Но, думаю, порожняк гонят: какие бабосы, там же всё меняется каждую секунду. Вот держишь ты в руке, допустим, яблоко. Яблоко помнишь как выглядит, нет? Так, ладно: вот держишь ты, например, пайку двухсотграммовую. И здесь, у нас, ты её просто держишь. А там, в Хылайте, она сейчас пайка, а через пять секунд червяк, а через пять секунд этот червяк тебе полруки отъел. Вот так-то вот, парниша, вот такая бывает жизнь…

– А я вот другое слышал: те, кому везёт, вместо Хылайта падают на Малахов курган. Это вот, значит, как: попадаешь ты в бастион, где под открытым небом идёт шоу «Малахов плюс Малахов». Всё время, двадцать четыре часа в сутки. Скажешь, можно и потерпеть? Да чёрта с два! Потому что Малахов курган – это Севастополь, а Севастополь – это Крым, а Крым не наш, как известно любому приличному человеку. В общем, раз в неделю, что ли, доходит гиря до полу, чаша терпения цивилизованных народов переполняется, и на Малахова со стены падает статуя капитана Михаила Малахова. Натурально, насмерть. Потому и называется «Малахов плюс Малахов». А это и есть сигнал: как статуя упала, подходят английские военные корабли и лупят по бастиону прямой наводкой. Старожилы, кто знают, заранее под скамью лезут. Хотя шансов выжить всё равно немного. После бомбёжки оживляют только самого Малахова, у него безлимит, а остальные вертись как хочешь. Есть, правда, которые и до шести раундов выживают. А что потoм? А потом вэлкам ту Хылайт, само собой…

Я не могу это больше слушать, поняла я. Люди, вы ведь уже умерли, а продолжаете вращаться в этом лютом «круге первом» собственноручно, по кирпичику, сложенного вами самими чистилища! Ещё час в этой канцелярии, и я застряну здесь на тысячу лет. Или просто умру, и меня выбросят в Овраг, и welcome to Hellite,²⁷ как говорится…

Собрав все силы в кулак, я оттолкнулась от стены и двинулась вдоль очереди. Очередь недовольно зароптала.

– Sorry, I have it urgent,²⁸ – сухо сказала я вслух. Очередь примолкла. Я между тем добралась до самого её конца, до крохотного окошка в стене, к которому склонялась очередная посетительница. Ею оказалась моя недавняя попутчица, старушка с рыжими кудрями (когда успела?): ненатурально всхлипывая, она бормотала:

– Ну войдите же в положение… ну мне же положен рыбий жир как жертве режима…

Мягко взяв жертву режима за плечи, я отодвинула её от окошка и склонилась к нему сама. Выдохнула:

– Мне нужна справка об Александре Михайловиче Азурове.

– Пребывание Азурова в нашем мире не зарегистрировано! – гаркнули мне из окошка: голос был подозрительно похож на голос чёрта из табакерки. Или у всех чертей схожие голоса? Лапа чиновника, которую я сумела рассмотреть в окошке, была в короткой бурой шерсти. – Женщина, проходите, не задерживайте очередь!

Я отошла от окна справки с пульсирующими висками. Опустилась на засаленный трёхногий табурет. Если я сейчас упаду здесь в обморок, то назад уже не вернусь. Ну же, миленькая, доставай зеркальце…

Размотав осколок зеркальца, я осознала, что забыла все инструкции Змеи, что вообще мало что понимаю, – и тогда, подражая какому-то индийскому аскету, из последних сил воткнула этот осколок в точку между бровей.

Тут же от острой боли я повалилась с колченогого табурета и, пролетая пустое пространство, с облегчением сообразила, что возвращаюсь в свою квартирку на 247 Eversholt street, в старую добрую Англию, такую предсказуемую, такую земную, такую непохожую на это жуткое русское зазеркалье.

Глава 2

[Сноска через несколько страниц.]

Dear students, glad to see you again. Today’s talk will be devoted to the bard movement, and to Alexander Rosenbaum’s ‘Foretelling My Destiny’ in particular.

You definitely know that in medieval British culture, a bard was a professional story teller, verse-maker, music composer, and maybe even an oral historian and genealogist, employed by a patron (such as a monarch or noble), to commemorate one or more of the patron’s ancestors and to praise the patron’s own activities. In simpler terms, a bard was a professional poet and singer whose occupation was to compose and sing verses in honour of the heroic achievements of princes and brave men. This initial reading of the term shouldn’t stop us from seeing some bards as minstrels who were medieval European entertainers. From the sixteenth century onwards, this latter term came to mean a specialist entertainer who sang songs and played musical instruments.

In English, we also use the term to talk about outstanding poets, such as Shakespeare who is known as the bard of Avon. We also might want to very occasionally use this term in order to describe a songwriter who performs his own songs. Yesterday, I came across a question on funtrivia.com that asked, ‘Are there bards today?’ The answer was, ‘Absolutely, though we go by different job titles nowadays mostly. Today we're referred to as “singer-songwriters” or “composer-lyricists” or by some other coupling of terms for musicians who are at home in many areas of creation and performance of songs. Probably the best known living bard is Paul McCartney.’

The last statement is arguable, of course, as your humble lecturer happens to think that the cultural importance of Sir Paul McCartney’s legacy is greatly overestimated. I used to live in Liverpool for almost three years, so I have my rights to say that. What I wanted to say is that our wish to apply the term to singer-songwriters is perfectly justifiable. I guess, though, that in Britain, unlike in the Soviet Union, you would only describe a music performer as a bard if you wanted to emphasise his or her outstanding poetic achievements, so you would only use the term as a ‘title of honour’ of some sort, or probably as an attempt at flattery. I believe this rare use of the term in Western countries has something to do with its origin. A bard, in the initial reading of this word, is a musician who praises victories of heroes, an official propagandist, in terms of today. A minstrel, on the other hand, originally was simply a wandering entertainer, not only a singer, but also a juggler, an acrobat, or a fool. Even though the word ‘fool’ has a specific meaning in this context which disallows us to mistake minstrels for ordinary fools, I do doubt that any of the successful song performers of today would want to enjoy the doubtful pleasure of being called either a propagandist or a fool for Christ.

In Russia, the term has gained a much wider linguistic acceptance. No wonder, considering that no Soviet musician would be overly offended if you called him or her a propagandist which was a noble occupation or, in any case, which was what any ‘cultural worker’ in Soviet Russia was supposed to do. Russian culture also has a very special attitude to fools that originates from the period of the Tsardom of Muscovy when wandering monks and ascetics posed themselves as buffoons, maybe in order to freely expose the injustices committed by authorities and the rich men. Those ‘fools’ (the Russian word is yurodivy) were often seen as truly saint men. You might remember from the first lecture I gave that Boris Godunov, the first democratic tsar of Russia elected as a tsar in the meeting of the national assembly in 1598, humbly implores Bazil the fool to pray for the salvation of his soul. (Yes, we used to elect our national leaders even then: we have a tradition of democracy not many countries can be proud of. No, Boris Godunov was not a fictional character, and neither was Bazil the fool, although I don’t know whether this conversation has actually taken place.) A Soviet ‘creative worker’ or even an amateur musician was a propagandist whichever way you take it: either he or she was a bard admiring the war heroes and perhaps even propagating Communism, or he or she was a minstrel, a buffoon, a dissident cursing the social order, but never a simple entertainer.

I hope that you had time to look at the article on bards in the Soviet Union I have forwarded to you for your general knowledge. Allow me to summarise it and say that the term bard came to be used in the Soviet Union in the early 1960s and continues to be used in Russia today, to refer to singer-songwriters who wrote songs outside the Soviet establishment. Because in bard music songwriters perform their own songs, the genre is also commonly referred to as author song, or avtorskaya pesnya.