Русское зазеркалье

Мы двинулись вверх по склону холма, поросшего то ли кустарником, то ли карликовыми деревцами, которые всё время цеплялись за моё платье, пока провожатый не догадался выйти на нормальную человеческую тропинку. Туман лежал и здесь, хотя не такой густой, а молочное небо было лишь чуть светлей, чем на Пустоши, будто невидимое солнце передвинулось с трёх на четыре часа утра.

– А ведь та, другая, тоже здесь проходила! – вдруг вспомнила я.

– Не совсем, тётя Алиса: она проходила Рощей Безымянных Вещей, – возразил Ёжик. – Тут есть разница, хотя и похоже. Даже с точки зрения насеко… а! – он ударил себя лапкой по шее, прихлопывая комара, и выругался:

– Бляха-муха!

Едва он это произнёс, в воздухе перед нами, неприятно жужжа, пронеслась стайка огромных мух с гуся величиной. У каждого из этих кошмарных насекомых было одинаковое карикатурное лицо сельского алкоголика с синим носом картохой. Полосатые тельняшки делали этих мух немного похожими на ос-мутантов. Я вся обмерла. Ёжик меж тем продолжал шуровать вперёд, будто встреча с эскадрильей блях-мух была для него самым повседневным делом, и буднично буркнул под нос, когда я его нагнала:

– Ну, чего вы испугались, эка невидаль? Это вы ещё Ёкарного Мамая не видели…

Я вся сжалась. Было от чего: совсем близко от нас раздался густой рёв, будто принадлежащий древнему динозавру.

А вот показался и сам динозавр, верней, Ящер: ростом в холке с двухэтажный дом, а длиной с три-четыре вагона товарного поезда. Неудивительно: с каждой стороны Ящера помещалось по восемь или десять ног. Я устала их считать, пока он шёл мимо нас, напролом через чащу (жалобно потрескивали молоденькие деревца), а шёл он не быстрей черепахи, правда, гигантской. В песочной коже ящера кое-где торчали короткие монгольские стрелы, а кое-где темнели пятна старых полустёртых надписей и граффити, самых разных, от легкомысленных сердечек до коротких буддийских мантр – на длинные у рисовальщика, видимо, не хватило мужества.

Ящер заканчивался карикатурно длинным и всё утончающимся хвостом, охвостье которого представляло собой корабельный якорь. Якорь погружался в землю одной из своих лап и, словно плуг, оставлял в земле широкую и глубокую борозду.

– Это, тётя Алиса, Одинокая Межа, – пояснил Ежик в ответ на мой немой вопрос. – Ёкарный Мамай её завсегда распахивает.

– Зачем?

– Да кто ж знает? Как вы его на Земле призовёте – так он выползает – и пашет, и пашет… Как выражение collectivum inconscium⁴⁵, – отозвался Ёж, переходя с русского на латынь и одновременно с двух ног на четыре: на всех четырёх он переставал выглядеть как трогательный малыш и виделся как серьёзный зверь. – Проводит границу между русским и нерусским, наверное.

– Тут… много ещё таких… забавных зверушек? – уточнила я.

– Пруд пруди! Понимаете, тётя Алиса, здесь все, кого когда-то люди знали, а потом забыли, но не до конца, потому и Роща Полузабвения.

– То есть вся славянская мифология тоже здесь собралась? Разные лешие, кикиморы, чуланники, подкроватники?

– А то как же! И Кошей Бессмертный, и Пельземуха с Вархуилом, и Финист-Ясный-Сокол иногда слетает. Не бойтесь, я вас не дам в обиду, если только…

В воздухе раздалось хлопанье огромных крыльев, и я снова вся обмерла, успев только шепнуть:

– Сова?

Ёж презрительно фыркнул:

– Сирин!

А на вершину дерева рядом со мной уже опускался исполинский Сирин (деревце аж хрустнуло под его весом), ничем не отличный от филина двухметрового роста, кроме человеческой головы – мужской головы с большой залысиной и остатками седых волос, гладко выбритой, брезгливо-надменной. Сирин сложил крылья и недовольно обратился ко мне:

– Я желаю с вами побеседовать, сударыня.

– Э-э-э… пожалуйста, – нашлась я и сделала книксен.

– Вы с какой стати в своей публичной лекции заявили, что моя «Лолита» хуже моей «Машеньки»? – продолжал Сирин с усталой претензией в голосе.

– Но послушайте, Владимир Владимирович, – запротестовала я, – ведь это очевидные вещи!

– Докажите!

– Доказывать не буду, потому что о вкусах не спорят.

– Умно, – признал Сирин. – Но совершенно мимо: как это не спорят? Только о них и спорят! Если ад – это другие, то ведь и рай – это другие, верно? А если другие – это рай, то в нашем стремлении стать демиургами своего собственного кусочка рая на Земле нет ничего возбранного – вы следите за мыслью? – Я оторопело кивнула, пытаясь продумать эту мощную софистику. – Его нет, даже когда наш образ рая другим кажется девиацией. Девиаций не существует! Приняв себя, примем и других, а приняв других, примем и их право на личное счастье. Вы не понимаете? Подойдите ближе, загляните в мои глаза, в эти старые мудрые глаза много любившего человека – и вы всё поймёте…

Не отдавая себе отчёта, я сделала по направлению к Сирину шаг – другой… Ёжик громко фыркнул над самым моим ухом.

– Ты, любитель малолеток, летел бы ты отсюда! – гавкнул он. – А то сейчас как вытяну тебя палкой по хребтине! А могу и за ляжку укусить…

Сирин оскорблённо приосанился, нахохлился:

– Я не готов вести филологическую дискуссию в таком тоне! Уймите вашего сатрапа, мадам!

– Вы бы, правда, летели, – мягко посоветовала я. – А то за ним не заржавеет…

Медленно, нехотя Сирин расправил крылья и вспорхнул с деревца. «Не нагадил бы нам на голову из мести», – обеспокоенно подумала я. Но нет, обошлось.

– Спасибо, Ёжик! – искренне поблагодарила я, догоняя своего проводника, который потрусил дальше по тропинке. – Послушай я этого певца… вечной пубертатности, летела бы сейчас в Нижние Грязищи вверх тормашками.

– Вы бы не отделались так легко, тётя Алиса, – сухо ответил Ёж. – В Нижних Грязищах ещё жить можно, а он бы вас сволок в Половые Щели.

– Ку-да?!

– Да есть одно такое местечко для извращенцев и рукоблудов… – неохотно пояснил вергилий. – Как выглядит, не знаю и знать не хочу. Раньше было захолустье захолустьем, а теперь толпами народ валит, плывут пароходы, летят самолёты, и всё привет Мальчишу – тьфу!

Мы между тем шли дальше, знакомясь через каждые пять минут всё с новыми персонажами русского бессознательного. Повстречался нам огромный чёрный Кот-Баюн с толстой золотой цепью на груди, который тут же лёг поперёк дороги и заявил, что он на самом деле – Чеширский Кот, а коли он Чеширский, то надобно мне его чесать, иначе он нас ни за что не пропустит. Кот-Баюн даже успел мне вручить серебряную палочку полуметровой длины со стилизованной ладонью на конце и с гордым названием «джентльменское чесало» – я озадаченно стояла с чесалом в руках, не зная, с чего начинать, когда Ёж шепнул Коту на ухо, что мимо, мол, совсем недавно пролетал Сирин – и Кот, позабыв про расчёсывание, резво упрыгал охотиться на Сирина. «Джентльменское чесало» я некоторое время несла в руке как трофей, а потом выкинула: на что оно мне сдалось? Ёжик пояснил мне меж тем, что это был, скорей всего, не настоящий Кот-Баюн, а Кот-Бегемот: именно, дескать, в духе последнего откалывать такие шуточки с созданием вещей из воздуха и так далее. Повстречались трое сущих кикимор – с ними Ёж не стал вступать ни в какой осмысленный диалог, а встав на четвереньки, яростно облаял (подействовало). Плёлся одно время за нами некто по имени Лесной Плакунчик, мужичок-моховичок с бородой в три раза длинней собственного роста, с грибной шляпкой на голове, и плакался нам на свою горькую нужду – у меня уже и самой защипало в глазах, но тут Ёж подобрался к Лесному Плакунчику сзади и поддал его головой словно мячик – тот улетел в кусты и больше не появлялся. Встретился некто моего собственного роста, заросший чёрной шерстью и с большими рогами, но с выразительным, почти интеллигентным человечьим лицом, занимающим две трети от высоты тела, по имени Бада, – с ним Ёж поздоровался, обменялся парой малозначащих реплик и по-приятельски посоветовал средство от ревматизма. Мной Бада не заинтересовался, только хмуро кивнул в качестве приветствия (ему приходилось кивать бровями, так как кивать головой в его случае означало бы кланяться всем телом) да обронил: «Выросла девочка…» В погоне за аппетитной бутявкой пересекли тропинку, путаясь под ногами, разноцветные калушата, а за ними гналась Калуша, подозрительно похожая на Людмилу Петрушевскую. Наконец, Ёжик остановился и произнёс почти что с обидой в голосе:

– Слушайте, тётя Алиса: мы так никогда не дойдём!

– А… куда мы идём? И почему никогда не дойдём?

– Мы идём к Мудрецу, а не дойдём никогда потому, что вы творите фантазмы на каждом шагу! Entia non sunt multiplicanda praeter necessitatem!⁴⁶

– Так это я их творю? – поразилась я.

– Ну, не прямо творите: призываете из пространства… А то кто же? Мои тут были только бляхи-мухи…

– А Бада разве не твой приятель?

– У меня тут полмира приятелей, а так-то он из вашего детства.