Рыцарь Спиркреста

Она кивает, совершенно искренне. — Правда.

Софи

Согласие остаться в доме Эвана, безусловно, казалось мне тогда ошибкой. Но я так много в своей жизни старалась быть осторожной, старалась поступать правильно, что, делая то, что мне хочется, я всегда в итоге чувствую что совершила ошибку.

Так что, думаю, в конце концов, я совершаю много ошибок, пока живу в доме Эвана. Ошибки вроде щедрого предложения его мамы пройти практику в ее издательской компании или согласиться на предложение его сестры сводить меня летом на настоящие американские вечеринки.

Ошибки, когда я сижу с Эваном в джакузи, прекрасно понимая, что любое наше обнажение может закончиться только одним. Ошибки в том, что я слишком расслабилась под серебристым светом джакузи и слишком много рассказывала об этом годе, о своих родителях, о своих надеждах и мечтах.

Ошибки, когда замечаю капельки воды, прочерчивающие мышцы рук и груди Эвана, и то, как его мокрые волосы завиваются на висках и шее. Замечая его взгляд из-под капюшона, синеву его глаз, более голубых в красивом свете. Позволяю Эвану коснуться моей руки, переплести свои пальцы с моими, притянуть меня ближе.

В клубах пара, пузырьков и негромкой музыки все ошибки сливаются в одну ошибку.

Медленная, похожая на сон ошибка, в которой Эван нежно притягивает меня к себе и шепчет мне на ухо низким, прерывающимся голосом, как сильно я ему нравлюсь, как сильно он меня хочет. Я обхватываю его за плечи и, поскольку сижу у него на коленях, понимаю, что все эти сладкие и грязные слова, которые он шепчет мне на ухо, — правда.

Для такого грубого и бесхитростного человека Эван способен на разрушительную нежность.

Эта нежность светится во всем, что он делает: в том, как он медленной лаской убирает волосы с моего лица, как проводит влажными, затяжными поцелуями по моей шее, как обхватывает руками мою талию, притягивая меня к себе в неодолимые объятия.

Поцелуй его открытого рта — определенно ошибка, верно? Но это восхитительная, восхитительная ошибка, потому что поцелуи Эвана влажные и глубокие, и мое тело выгибается навстречу его телу, не поддаваясь моему контролю.

Ошибка — целоваться с Эваном в его джакузи, но я спасаюсь от своей ошибки, когда его семья возвращается домой, и мы оба поспешно, с позором удаляемся в свои комнаты.

Только вот позже я удвоила удовольствие, когда пробралась в его спальню, легла на его кровать и позволила ему задрать мой топ, чтобы он мог провести руками по моей талии, по грудной клетке и по моей груди. Его пальцы перебирают мои соски, пока они не становятся твердыми и такими чувствительными, что ему приходится прикрывать мой рот одной рукой, когда он наклоняется, чтобы провести по ним языком.

То, что я так сильно хочу Эвана, безусловно, ошибка, но я никогда не хотела бы не чувствовать того, что он заставляет меня чувствовать. Как будто все мое тело раскалено от удовольствия, как будто он — солнце, поджигающее каждый дюйм моего тела.

Я всегда считала, что, несмотря на то, что Эван ужасен в спорте, он компенсирует это тем, что хорошо играет, но я ошибалась. Эван компенсирует это своими губами, языком и нежными, жестокими пальцами. Эван компенсирует до тех пор, пока я не захлебываюсь стонами в его подушку, пока мои бедра не начинают неудержимо дрожать, и я не кончаю ему в рот в глубоких, содрогающихся волнах удовольствия.

Это ошибка, которую я уже совершала раньше — почему же я продолжаю ее совершать?

Из-за него. Из-за Эвана Найта и того, как он смотрит на меня, словно я — самая важная вещь на свете.

После этого появилось множество других ошибок. Я целую его влажный рот и слушаю, как он бормочет "Я люблю тебя", снова и снова прижимаясь к моему плечу, пока он трахает меня долго, медленно и мучительно. Он кончает с низким, грубым вздохом, и мы лежим вместе, дрожа и задыхаясь. Позже мы на цыпочках прокрадываемся в его ванную комнату, смущенно хихикая, и приводим себя в порядок в промежутках между головокружительными поцелуями.

Когда я пробираюсь обратно в комнату для гостей, я лежу в постели, дрожа всем телом. Я закрываю глаза, размышляя о том, как безответственно я себя вела, и тут меня осеняет понимание.

Впервые в этом году я не чувствую себя парализованной страхом или беспокойством.

Уэнтуорт

Софи

Мой последний семестр в Спиркресте начинается с нетерпением. Между ревизиями, дополнительными занятиями, сроками сдачи курсовых работ и приближающимися экзаменами нет времени ни на что другое. Программа репетиторства заканчивается в начале семестра, и все наши внеклассные занятия прекращаются навсегда.

Стресс и давление экзаменов в нашей группе настолько возросли, что даже те студенты, которые обычно не страдают от школьной работы, постепенно начинают сдаваться. Араминта, вечная оптимистка, планирует свой побег на случай провала на экзаменах. Тучи девчонок, которые, задыхаясь от смеха, ходят за Юными Королями по школе с шелковистыми волосами, рассеялись. Студенты, которые все время обучения в Спиркресте изображали беспечную беззаботность, теперь не кажутся такими уж беспечными.

Даже сами "Молодые Короли", кажется, распались, разделенные своими занятиями и расписанием экзаменов. Я мельком вижу Закари, выходящего однажды днем из кабинета литературы с исхудавшим лицом и затравленными глазами. Северин Монкруа, похоже, проводит непозволительно много времени в художественных студиях, хотя он даже не изучает искусство.

Однажды днем я даже застала Луку Флетчер-Лоу с лицом, испещренным синяками, сидящим в углу библиотеки и грозно нахмурившимся, склонившись над учебниками.

После того как в течение всей своей школьной карьеры я чувствовала себя в мире, отличном от всех в Спиркресте, теперь экзамены как будто привели всех в мой мир. Мир бесконечных ревизий, безостановочного грызения ногтей и тревожных снов.

И теперь, помимо непосильной нагрузки и надвигающихся экзаменов, мне есть о чем беспокоиться.

Избегание отвлекающего фактора в виде Эвана превратилось в постоянную работу, потому что он, кажется, повсюду. В учебном зале, когда я работаю над заданиями по математике, в библиотеке, когда я пытаюсь прочесть биографию Остин, в столовой, когда Одри тащит меня туда, чтобы насильно напомнить о необходимости поесть.

Каждый раз, когда я вижу его, в моей голове проносятся воспоминания о наших совместных телах, его губах на мне, его словах. Это последнее, о чем я должна думать.

В ночь перед первым экзаменом я засиживаюсь в библиотеке допоздна и теряю счет времени. Глаза слезятся от усталости, и, в третий раз вытерев усталые слезы со своих ревизионных карточек, я решаю, что пора заканчивать.

Я встаю, чтобы вернуть свои книги в тележку, и оглядываюсь по сторонам. Верхний этаж, где я просидел всю ночь, пуст и погружен в тень, единственный источник света — лампа на моем столе и слабый бронзовый отблеск фонарей, поднимающихся с нижних этажей через полированные деревянные перила.