С любовью, Луков

Я рыдала в его объятиях. Слезы лились потоком из моих глаз. Его поддержка, слова, и его вера... все это для оказалось меня слишком.

Но я была очень жадной и нуждалась в них. Его помощь и вера оказались нужны мне, как воздух.

— Я бы отдал тебе каждую ленту, трофей, медаль, что угодно в своем доме или в КИЛ, если бы это помогло, — сказал Иван мне. — И я сделаю все, что захочешь, если перестанешь плакать.

Но я не могла. Нет. Ни одна медаль в мире не смогла бы заставить меня остановиться. В моей мечте, о которой я грезила полжизни не осталось ничего, что смогло бы остановить мои слезы.

Я просто продолжала плакать. Из-за отца. Своей матери. Братьев и сестер. Из-за себя. Из-за того, что была недостаточно хороша и недостаточно отзывчива. Из-за того, что делала все, что хотела, несмотря на все эти «нет» и хмурые лица. Из-за того, от чего мне пришлось отказаться. Из-за всех потерь, о которых буду сожалеть еще больше, чем уже сожалела сейчас.

Но в основном я плакала, потому что меня слишком волновало мнение людей, которых я ценила, хотя в целом мне было все равно, что думают обо мне остальные.

Иван продолжал обнимать меня все время, пока я рыдала, выпуская наружу эмоции, о которых даже не подозревала. Возможно, это заняло пару минут, но, учитывая, что за последние десять лет я плакала всего пару раз, не факт. Мы стояли у входа в ресторан, не обращая внимания на людей, входивших и выходивших. Следивших за нами или нет, кто их знает.

Однако мой партнёр никуда не ушел.

Когда икота стала не такой сильной, когда я, наконец, начала успокаиваться и почувствовала, что снова могу дышать, парень пошевелил своей рукой, лежащей на моей спине. Ладонью Иван начал растирать мне спину, описывая маленькие круги. Раз, два, три, четыре, пять.

Я ненавидела плакать. Но до меня не доходило, что чувство одиночества я ненавидела еще больше.

Однако не собиралась переоценивать Ивана, который утешал и понимал меня лучше всех в этом ресторане.

Медленно и немного более робко, чем это было необходимо, из-за того, что мы стояли слишком близко друг к другу — хотя Иван и видел меня чаще, чем любой другой мужчина, и прикасался ко мне чаще, чем кто-то еще, и обнимал гораздо больше — я обвила руками его талию и вернула ему объятие.

Я не поблагодарила Ивана. Решила, что он и так все поймёт. «Спасибо», «спасибо» и еще раз «спасибо», которое было настолько огромным и искренним, что мои губы не смогли бы выразить его словами. У меня частенько случались неприятности из-за своей несдержанности, но действия не могли лгать.

Проведя ладонью по моим лопаткам, Иван подвёл черту:

— Вот теперь ты в порядке.

Я кивнула ему, кончиком носа коснувшись поджарой, мощной грудной мышцы перед собой. Потому что так оно и было. Парень оказался прав во всем, что говорил. И я знала, что все будет хорошо, потому что мой партнёр верил в меня. Кто-то верил. И этот кто-то — Иван. Наконец-то.

Судорожно втянув воздух, я продолжала чувствовать себя отвратительно, но уже не так жалко. Какая-то часть моего мозга пыталась сказать моей нервной системе, что мне стоило бы смутиться, но нет. Ни капельки. Ведь я никогда не считала свою сестру слабачкой только потому, что она плакала по любой ерунде.

Мой отец причинил мне боль.

Ни в детстве, ни будучи взрослой, у меня не было ответа, как с этим бороться.

— Хочешь уйти или вернемся? — прошептал Иван, все еще растирая мне спину.

Не стоило терять время на размышления, пока я стояла, не шевелясь и обнимая узкую талию своего напарника. Мой голос прозвучал хрипло и сдавленно, но я разрешила себе не чувствовать стыд. Возможно, отчасти это была моя вина, но в данной ситуации мой отец тоже не был белым и пушистым.

— Давай вернемся в ресторан.

Иван усмехнулся, все еще прижимаясь лицом к моей макушке.

— Так и думал.

— Что может сделать неловкую ситуацию еще более неловкой? — ответила я грубо, чувствуя не совсем это.

Грудь под моей щекой затряслась, и следующее, что я помню — Иван выпрямился, сильными ладонями обхватив мои виски, а длинными пальцами обвив мой затылок. Парень уставился прямо на меня, не улыбаясь, просто глядя в глаза. Выражение его лица стало очень серьезным, и он произнес:

— Иногда мне хочется стукнуть тебя, а иногда сказать, что ты отстой, когда лажаешь в чем-то, но лишь потому, что кому-то нужно держать тебя в узде. И все же я подпишусь под каждым словом, что произнёс. Ты лучший партнер, что у меня был.

И намек на улыбку, крошечную, крошечную, крошечную, растянул уголки моего рта.

По крайней мере, пока он не продолжил.

— Но больше от меня признаний такого рода не жди, так что запомни этот момент на черный день, Пончик.

И вот так моя робкая улыбка остановилась на полпути.

Иван легонько потрепал мою голову, и произнёс:

— Если твой отец еще раз так с тобой заговорит или скажет какую-нибудь чушь, будто мы не настоящие спортсмены, у нас с ним возникнут проблемы. Я был милым, но только потому что он — твой отец.

Я кивнула, потому что только это и могла сделать в данный момент.

Иван опустил руки, не сводя с меня глаз, и мне пришлось сделать то же самое, оставив между нами расстояние в пару сантиметров.

— Я всегда прикрою твою спину, ты же знаешь, — заявил он с искренностью в голосе.

Я снова кивнула, потому что все было верно, но еще потому, что и он должен был знать: я тоже прикрою его спину. Всегда. Даже через год, когда Иван будет кататься в паре с кем-то другим.

Всегда.

Не пришлось даже говорить: «пойдем внутрь». Этот человек знал язык моего тела лучше, чем кто-то другой, поэтому, когда мы одновременно повернулись к дверям ресторана, в этом не оказалось ничего удивительного. Я вытирала глаза, пока Иван открывал для меня дверь. Знала ли я, что выгляжу так, будто рыдала уже почти полчаса? Ага.

Но мне было наплевать.

Когда администратор начала лучезарно улыбаться нам с Иваном, а затем резко остановилась, я не стала избегать её взгляда. И продолжила молча смотреть на нее. Скорее всего, у меня оплыло все лицо, потекла тушь, а глаза опухли и покраснели. Но я задрала свой подбородок.