С шашкой против Вермахта. «Едут, едут по Берлину наши казаки…»
Шрифт:
В беседах с земляками он узнал нужды ополченцев и пообещал доложить о них командованию округа и обкому партии. Главной просьбой ополченцев была одна: перевести их в кадры Красной Армии. Тогда все нужды отпадут сами собой.
Приезд земляка и его встреча с ополченцами не остались бесследными. 24 декабря обком партии и Сталинградский городской Комитет обороны дали согласие командованию военного округа на передачу в действующую армию дивизии народного ополчения. Она была зачислена в кадровый состав Красной Армии под наименованием 15-й Донской кавалерийской казачьей дивизии. Командиром ее был назначен полковник С. И. Горшков, комиссаром — батальонный комиссар В. З. Юрченко. Теперь отпали проблемы с обеспечением ополченцев обмундированием, продовольствием, фуражом, экипировкой. Жизнь полков стала такой, какой она была во всех кадровых
В Урюпинский полк (он стал называться 25-м) стало прибывать командирское пополнение из частей Красной Армии и из запаса. На должность командира полка приехал капитан Евгений Васильевич Данилевич. На первом же партийном собрании по просьбе казаков-коммунистов он доложил «свою жизнь с самого начала».
Родился в городе Белостоке в семье рабочего-текстильщика в 1910 году. С началом Первой мировой войны отец оказался в окопах на русско-германском фронте. Погиб отец командиром Красной Армии в девятнадцатом под Иркутском в боях с колчаковцами. Мать в четырнадцатом году, собрав малых детишек — Женьку, Ленку и Шурку, — из прифронтовой полосы бежала в глубь России. Пристанище нашла в городе Богородицке Тульской губернии. Прокормить малых детей у матери не было сил. Женьке пришлось батрачить у богатых огородников, а часто надевать суму и отправляться по миру, собирая куски. В школу ходил шесть зим. В 1927 году семнадцатилетним парнем Евгений спустился в шахту на Бобрик-Донском руднике Подмосковного бассейна. Стал рабочим человеком. Был подсобником, крепильщиком, помощником машиниста врубовки. В двадцать девятом молодого шахтера призвали в армию и направили в Тверскую кавалерийскую школу имени Коминтерна. Окончил ее с отличием в тридцать втором. Получил назначение в Забайкалье, в кавалерийскую часть. Служил в Нерчинске, затем в Даурии, командуя кавалерийским взводом, эскадроном, полковой школой на протяжении восьми лет. Там же закончил десятилетку. В сороковом году перевели в Новочеркасск Ростовской области. На курсах среднего командного состава ведал физической подготовкой, потом преподавал тактику кавалерии. В Урюпинский полк приехал из Чкалова, из кавалерийской школы.
Почти в одно и то же время с капитаном Данилевичем в полк приехали: из Забайкалья — капитан Иван Николаевич Поддубный, его назначили начальником штаба; из Донбасса на должность комиссара полка — старший политрук из запаса Михаил Федорович Ниделевич; отсекром партбюро стал Василий Яковлевич Быков, партийный работник из Саратова. И еще десятки кадровых и командиров-запасников возглавили подразделения и различные полковые службы.
Все прибывшие командиры и политработники умело возглавили подразделения, хорошо наладили боевую и политическую учебу казаков и скоро заслужили у них высокий авторитет. А бывшие командиры сотен и взводов стали хорошими их помощниками.
Боевая учеба, напряженная, до отказа заполненная полевыми занятиями, шла, как и положено ей идти, всю зиму. Но в марте 1942 года произошло событие, подобное раскату грома при ясном, безоблачном небе. Солдатский телеграф принес ошеломляющую весть, и она, как камень, брошенный в омут, подняла всю донную муть: дивизия расформировывается, расформировываются и полки! Личный состав отдельными командами передается на пополнение действующих на фронте частей.
Заволновались казаки. Они против расформирования. Казачья вольница готова собраться на казачий круг. Но казачьи круги остались в далеком прошлом. Действовать теми методами в новой обстановке негоже. Но как поступить теперь? Решают действовать через партийные организации подразделений.
В пулеметном эскадроне 25-го Урюпинского полка по требованию казаков-коммунистов созывается партийное собрание. Слово берет 62-летний казак Петр Степанович Бирюков.
— В каких-то высоких штабах, — говорит он, — не понимают, что наш полк и наша дивизия созданы народом, что здесь служат семьями. Со мною, к примеру, служат два сына и зять. Двадцать пятый полк целиком состоит из казаков-земляков, спаянных совместным трудом в колхозах. Мы поднялись на защиту родного Дона, матушки-России добровольно. Мы крепко, по-казачьи готовимся к боям — и вот тебе на, нас расформировывают. Надо немедленно жаловаться. Самому Сталину. Послать к нему ходоков, как посылали в гражданскую к Ленину. Прошу казаков: поручите это нам с Никитой Фокиевичем Концовым. Мы поедем в Москву и лично обскажем Иосифу Виссарионовичу
все, как надо. Я уверен: приказ о расформировании будет отменен.Бирюкова поддержали другие коммунисты. Командир эскадрона Волков и политрук растеряны. Само собрание, обсуждение и осуждение приказа высшего командования, к тому же еще не обнародованного, некоторые военачальники могут расценить как организованное недовольство и как массовое неподчинение. И окончится все это плохо. Выступая, политрук эскадрона просит коммунистов не принимать пока никакого решения. Он же с командиром эскадрона, как положено, по инстанции, доложит о мнении коммунистов командованию и партийным органам.
Коммунисты согласились с таким предложением.
На второй день солдатский телеграф уточняет: командир дивизии срочно выехал в Сталинград, в обком партии и округ, чтобы отстоять от расформирования соединение и добиться отмены приказа. А комиссар дивизии послал телеграмму лично Сталину об этом же. Она сохранилась в архиве Министерства обороны. Вот ее текст:
«Москва. Кремль. Сталину И. В.
Решением высшего командования 15-я кавдивизия расформировывается. Дивизия [в] настоящее время — уже крепкий боевой организм. Дивизии не хватает орудий, минометов, обуви. Один-полтора месяца учебы — после этого, ручаюсь своей партийностью, дивизия примет любое боевое задание.
Решение о расформировании полков и дивизии, как позднее стало известно, было принято, да к тому же без согласия областных партийных органов, некоторыми военачальниками управления Сталинградского фронта, не верившими, что семейное и земляческое казачье войско может стать серьезной и надежной силой.
Смелым человеком и честнейшим коммунистом показал себя комиссар дивизии. На свой страх и риск он послал телеграмму, в которой поручился самым высоким, что есть у человека и коммуниста, — своей партийностью.
Ждать Ответа из Москвы долго не пришлось.
«Сталинградский военный округ.
Военкому 15-й кавдивизии Юрченко.
15-я Донская кавалерийская дивизия не расформировывается. Она включается в состав 17-го кавалерийского корпуса.
Ах, какой это был хороший светлый весенний день! Казаки ликовали. Во всех подразделениях прошли собрания, на которых казаки благодарили Сталина, партию за доверие, за второе рождение казачьей дивизии и обещали с еще большей энергией овладевать военными знаниями и готовиться к предстоящим боям.
1
ЦАМО СССР, ф. 48-а, оп. 1, д. 70, л. 57.
Командование и партийное бюро вечером 21 марта от имени казаков полка направило Сталину письмо. В нем говорилось:
«Казаки Хопра и Дона, создав из добровольцев кадровую казачью кавалерийскую дивизию, в предстоящих боях с честью оправдают доверие… Мы обещаем не посрамить данного нам оружия. Скоро враг испытает острие наших клинков, меткие пули. Мы скоро из ополченцев будем, обязательно будем гвардейцами».
Не прошло и полгода, как это заявление казаки претворили в жизнь. А пока… Пока снова учеба, снова обычные солдатские будни, в которых нередко вспоминались те трое мартовских суток, покуда не была получена телеграмма от Сталина. Полковые острословы окрестили их как трое суток смутного времени.
Боевой приказ гласил: 25-му полку выйти к станции Ходыженской, оседлать железную дорогу, запереть ущелье Пшиш и не дать противнику выйти на побережье Черного моря, прорваться к городу Туапсе.
Последний переход невероятно труден. Со всем вооружением и обозом, составляющим не одну сотню повозок, чуть ли не по звериной тропе надо подняться на гору Шаумян, высота которой достигла почти двух тысяч метров, затем, перевалив хребет, спуститься в ущелье реки Пшиш.
Полк спешился. Разгрузили все повозки, тачанки, брички. Боеприпасы, минометы, пулеметы, снаряжение, продовольствие и фураж приторочили вьюками к седлам лошадей. В пустые повозки и брички запрягли до пяти пар лошадей, а в передки пушек — от восьми до двенадцати пар.