С. Михалков. Самый главный великан

И Валентин Гафт написал эпиграмму:

«Чеканна поступь. Речь твердаУ Лелика у Табакова.Горит, горит его ЗвездаНа пиджаке у Михалкова!»

Что это значит? Что я, русский, член партии, что вся моя жизнь была связана с жизнью этого молодого театра. Я был кооптирован в члены правления, то есть в коллегиальный директорский орган этого театра в двадцать один год. Потом был комсоргом, потом парторгом, председателем местного комитета… Таким образом Валя подчеркнул мои заслуги перед театром и невнимание властей, вручавших подобные награды. А ещё это перекликалось с названием кинофильма, в котором я незадолго до «Балалайкина» принимал непосредственное участие. Он назывался – «Гори, гори, моя звезда».

Можно просто порадоваться таланту Валюшкиному, который как-то многозначно вот такие стишата сочинил и увязал всё это всего в четыре строки.

Была у Михалкова ещё одна очень важная черта.

Я знал немало людей молодых, талантливых, которым реально и последовательно Михалков помогал. И в мелочах, и в более сложных ситуациях, таких как с жильём. Тут можно привести большой список. Назову хотя бы Фридриха Горенштейна.

Фигура Михалкова как автора гимна вместе с Эль-Регистаном – это одно, а последовательность человеческих проявлений – это другое. Ведь Виктор Сергеевич Розов недаром про него говорил: «Он – хороший человек. Хороший». А от Розова такие слова получить – это не лесть, не комплимент. Виктор Сергеевич твердо знал, что такое человек хороший и что такое человек плохой. Но повторяю: занимаемое положение председателя Правления Союза писателей РСФСР – само собой, а человеческие качества – сами собой.

Справедливости ради, вспоминается также, что после смерти моей мамы в 1978 году Наталья Петровна Кончаловская, жена Сергея Владимировича, решила меня, как бы это назвать, взять в «нахлебники», что ли. То есть– приласкать и обогреть. В результате произошло мое эмоциональное сближение со всей его семьей. Я посмею сказать, Сергею Владимировичу очень повезло, что его женой была Наталья Кончаловская. Не буду характеризовать ни одного, ни другого. Но спина у него была прикрыта.

Что касается опять же меня. В момент, когда после этих шумных премьер в «Современнике» шли слухи о том, чтобы убрать «этого киноартиста» с должности, позвонил дядя Сережа и сказал: позвони пожалуйста… и назвал фамилию заместителя министра, заместителя председателя КГБ, генерала армии, с которым я встретился, и как-то… может, от того, что сын его относился с добрым ко мне вниманием… – но Филипп Денисович Бобков с этого момента стал одним из добрых моих знакомых. А сделал это Сергей Владимирович Михалков, дядя Сережа, как я его называл. Почему так называл? Потому что он был смешной, с огромным и моментальным юмором. Он видел многое. О многом не говорил. «Высоко сижу, далеко гляжу», как в сказке о девочке Маше, которая с медведем сотрудничала. Вот так он сидел и глядел. А поскольку, героями его басен были медведи, бобры, лисы и козлы, мне припоминается одна злая на него эпиграмма в приложении к журналу «Крокодил»:

«Учтя в развитии логическомЗаслуги острого пера,Поставить памятник ему пораДавно в саду зоологическом».

А теперь, когда ему исполняется 100 лет, памятник обязательно должен появиться, и, наверное, не только в зоологическом саду. Советская власть прожила сколько? 72 года. Ну, сорок – пятьдесят лет-то точно из этого отрезка времени он писал и доставлял радость, приглашая к сомыслию молодую поросль российскую. Конечно, его детские стихи на первом месте, несомненно. Все остальное, – об этом должны судить специалисты. Вот так.

А сам он уже в новые времена издал книгу под замечательно точным названием: «Я был советским писателем». Тут, как говорится, ни прибавить, ни убавить.

Записал Виталий Максимов

Валентин Гафт [25]

…Он улыбался. Всегда был уверенный, сильный и спокойный. И никогда не заискивал. Его обаяние и ум сыграли свою роль. Они растопили даже злость людей из Кремля.

25

Гафт Валентин Иосифович (р. 1935) – актер театра и кино.

Его способность говорить с детьми в своих стихах на равных, на одном с ними языке держалась на том, что он сумел очиститься от идеологии приспособленцев, от идеологии ложных патриотов страны. Он прививал детям любовь к родине не через лозунги, а через свои детские стихи, пионерские песни и пьесы. В этом уже был знак честности и порядочности. Могу признаться, что даже я носил в то время красный галстук с гордостью. И даже был случай, когда подрался за него.

В отношениях с властью он ходил по проволоке. Мог оступиться – и всё. При этом он не казался человеком, умеющим приспосабливаться. Он производил впечатление порядочного человека, и его творчество, в свою очередь, ложилось на душу других порядочных людей.

В театре «Современник» очень долго шёл спектакль «Балалайкин и К°» по пьесе Михалкова, написанной для театра по роману М.Е. Салтыкова-Щедрина «Современная идиллия». Эта постановка 1973 года все время была под угрозой закрытия. На очередное обсуждение спектакля всегда приходили Георгий Товстоногов и Сергей Михалков при всех своих регалиях. (Кстати сказать, Михалкову очень шли ордена, несмотря на его насмешливую физиономию. У него даже фигура была совсем особенной. Не рабочий, не колхозник, не какой-нибудь утонченный интеллигент. Он был как нарисованный. Забавный и красивый. Вообще, мне он казался похожим на своего литературного персонажа – дядю Степу.) Михалков, отстаивая спектакль, говорил чиновникам: «Товарищи! Вы обратили внимание, какую пощечину мы влепили сегодня царизму?». Он их убеждал в том, что без Салтыкова невозможно понять революцию 1917 года. И убедил до поры, до определенного времени.

Спектакль был очень острым. Телевидение, снимая его, вырезало многие острые вещи. И все равно он сохранял свой критический, сатирический дух. Когда его все-таки сняли с репертуара, мы с Игорем Квашой, принимая участие в юбилеях Михалкова, всегда играли большую сцену из этого прекрасного спектакля.

Михалков за столом всегда был самым веселым, самым остроумным собеседником. Присутствие Михалкова поднимало уровень застолья на большую высоту. Мне довелось вместе с ним принимать участие в театральных банкетах по поводу премьерных спектаклей. Однажды он прослушал за столом мою эпиграмму в адрес режиссера Андрея Гончарова и сказал мне: «Не читай эпиграммы так, будто читаешь Маяковского». Мне его замечание запомнилось.

А ко мне лично он относился очень хорошо. Он звонил мне по телефону. Хвалил за то, как мы играли в «Балалайкине». Всегда говорил очень хорошие слова.

Как-то позвонил и сказал: «Валентин, сочиняй, пиши больше. У тебя это здорово получается. А я буду тебя издавать». Это было для меня началом всех начал. Я еще не был тогда поэтом.

Я считаю, что его басни будут жить столько же, сколько живет творчество И.А.Крылова. О драматургии не буду говорить, потому что она была хороша для своего времени. Сейчас, при совершенно другой структуре современного государства, понять его пьесы трудно. Из нашей жизни ушли навсегда некоторые понятия – пионерия, комсомол и т. д. Но при этом драматургические законы, по которым он писал, были человеческими. Очень ловко он сумел поймать взаимосвязь естественности с обязанностью личности. Когда человека обязывало к чему-то хорошему ношение красного галстука. То, чего, к сожалению, теперь нет. Это не означает, что надо призвать к тому, чтобы люди стояли и отдавали приказы. Внутри была какая-то вера, что человека это улучшает. Формирует его, очищает от гадости. Там и любовь детская, и юношеская, и всё остальное. Сергей Михалков будет жить очень долго.

Потом, какие корни у этой семьи? Суриков, Пётр Кончаловский, его дочь и жена Сергея Владимировича – Наталья Петровна, которая многое значила в культуре… И их дети – один лучше другого… Они подарили России талантливых людей, будучи сами высоко одаренными. Это семейство дало столько, сколько не вырабатывает само государство. Когда я слышу, как их ругают, я недоумеваю: как можно быть такими несправедливыми? Я сам никогда никому не завидовал, но мне кажется, что именно это чувство в основе нападок на Михалковых.

Мне долго приписывали эпиграмму, которой я не писал. Она была написана в XVII веке. В тексте поменяли фамилию и стали утверждать, что это я сочинил: «Россия! Слышишь этот зуд? Все трое по тебе ползут»… Она, может, неплоха была, но посвятили ее совсем другой семье. Я этого не писал и не хочу, чтобы меня с этим ассоциировали. Я отказываюсь от такой славы, потому что она как раз на руку завистникам Михалкова.

Однажды, когда мы еще не были знакомы, я увидел его на улице, узнал и прошел за ним целых пять кварталов по улице Горького. И очень благодарен судьбе за то, что потом она связала меня с ним и его детьми. Вот так.