С. Михалков. Самый главный великан

Конечно, рассказывал и анекдоты – про себя. Один из них я запомнил: как они с Эль-Регистаном пришли к Сталину с текстом гимна. Отвечая на вопрос Сталина, Михалков начал: «Из-звините, т-товарищ Сталин, я з-заикаюсь…» Сталин прервал: «А вы не заикайтесь, товарищ Михалков». «Так я неделю после этого не заикался», – под общий хохот закончил рассказчик. Много позже я узнал от Сергея Владимировича, что похожий случай действительно был, только не с Михалковым, а… с Молотовым, на закрытом банкете по случаю утверждения гимна.

Кому еще из литературных начальников того времени, а уж тем более сегодняшнего, могла прийти мысль навестить заболевших писателей и вручить им награду, что называется, на дому? Впрочем, Михалков, более полувека пребывающий в секретарском статусе, никогда не страдал чванством. И знаменитый термин «секретарская литература», означавший внеочередное и многотиражное издание порой бездарных книг, уж к кому-кому, а к Сергею Владимировичу никогда не был применим – его стихи для детей и басни издавали и продолжают издавать не по чину автора, а по праву его огромного таланта.

Писательская среда – сложная. Перефразируя Твардовского, чуть ли не каждый мнит себя непризнанным гением, глядя на чужие успехи со стороны. И у Михалкова всегда хватало недоброжелателей, пытавшихся объяснить его феноменальный жизненный и творческий взлет то ли удачным стечением обстоятельств, то ли особой сноровкой в общении с сильными мира сего. Но для людей, хорошо знающих Сергея Владимировича, все яснее ясного: природа щедро одарила его необычным, уникальным художественным и человеческим талантом. А еще – незаурядным характером, в котором мудрость сочетается с тем редким свойством натуры, какое принято называть мужеством. Да, да, Сергей Владимирович – очень мужественный человек.

Мужество – не частый срез личности. Обычно оно воспринимается как волевое начало, склонность к громким героическим поступкам. А Михалков… Добродушный, пишущий для детей, обожающий пошутить, миролюбивый, легкий в общении… Между тем при своей внешней мягкости Сергей Владимирович на самом-то деле редкостный кремень. Это хорошо знали боевые друзья-товарищи. А уж что касается его принципиальных споров с лидерами государства, то почитайте недавно вышедшую книгу Михалкова «Что такое счастье». В ней, пожалуй, впервые рассказано с полной откровенностью, как упорно, мужественно, с большим для себя риском Сергей Владимирович отстаивал интересы литературы.

Или – отношения с Русской Православной Церковью. Михалков скрывал, что его семью регулярно навещает исповедник, но при первой же возможности смело пошел к одному из самых влиятельных членов Политбюро, чтобы походатайствовать о передаче РПЦ Свято-Данилова монастыря. И кто еще, кроме Михалкова, в начале лихих 90-х, когда его подвергли травле, стремясь отмежевать от литературы, отправить на переплав вместе с советскими гимнами, – кто еще отважился издать на плохонькой серой бумаге очень честную книгу с мужественным, вызывающим названием – «Я был советским писателем»? А иные перевертыши, плясавшие камаринскую под новую идеологическую музыку, но ныне прозревшие по поводу событий начала 90-х годов, хулили Михалкова за умение ладить с властью…

А в дни, переломные для СП СССР, именно Михалков был единственным (!) из прежних секретарей, кто пришел на приснопамятное, расправное, с публичным топтанием святынь заседание нового правления, где доламывали, раскорчевывали единый Союз писателей. Пришел, чтобы мужественно отстаивать честь советской литературы. И где теперь те свирепые перестройщики, те дежурные клоуны, те шумные деятели, учинившие грандиозный литературный перетрях, из-за которого по сей день писательское сообщество не может обрести прежний авторитет? А Михалков в свои девяносто пять возглавляет Союз писателей, ставший правопреемником СП СССР, работает в том же историческом для нашей словесности кабинете, где работали Фадеев, Федин, Марков.

Его много обижали несправедливыми личными нападками, однако он умел и умеет прощать задиристых коллег, в отличие от него с запозданием понимающих суть и соль жизни. Но если дело касается измены духовным ценностям, он может навсегда вычеркнуть из общения лучшего друга. Такие случаи известны, просто не хочется называть фамилии.

А теперь о мудрости Сергея Владимировича – именно врожденной, а не приобретенной долгим опытом жизни, которая лишь отшлифовала природный дар. Эта мудрость проявляется не только в уникальном умении точной шуткой разрядить конфликтную ситуацию, – помню, за кулисами одного из писательских съездов мы всерьез, казалось, принципиально схватились с Юлианом Семеновым, но подошел Михалков и так остро нас срезал, что нам осталось лишь рассмеяться от души и обняться. О таких случаях многие, наверное, могут вспомнить. Да и на сложных писательских собраниях Сергей Владимирович всегда умел острым словом снять возникавшее напряжение, тактично, не обидно угомонить какого-нибудь скандалиста.

Но истинная, глубинная мудрость Михалкова проявляется в другом. До сих пор немногие понимают, почему именно текст Государственного гимна, написанный Михалковым и Эль-Регистаном, привлек внимание Сталина. Ведь вариантов было множество, около сотни, и принадлежали они перу самых известных в ту пору поэтов. А выиграл конкурс автор «Дяди Степы»! Почему? По рассказам Сергея Владимировича, его даже не пригласили на совещание к Ворошилову, где перед ведущими поэтами впервые поставили задачу написания текста для нового гимна. Никто не рассматривал детского поэта в качестве потенциального автора главной песни страны.

И лишь много позднее, сопоставив ряд обстоятельств, связанных с глубинной идейной линией того времени (включая возвращение офицерам золототканных погон), Сергей Владимирович понял, что Сталина заинтересовало именно слово «Русь». Это слово было только в варианте Михалкова-Регистана, другие поэты поначалу даже иронизировали, считая понятие «Русь» архаичным. К тому же в обстановке того времени, когда все досоветское по инерции радикальных послереволюционных лет подвергалось поношению, использовать это слово в гимне становилось рискованно. Но для Михалкова, потомка древнего русского рода, Русь как бы возвышалась над другими ипостасями Отечества, строки о том, что великая Русь сплотила народы, шли у него из глубины души. Вопреки предостережениям он мудро прислушался к зову сердца – и оказался прав.

Те, кто близко знает Сергея Владимировича, понимают, что, по сути, вся его общественная жизнь состоит из таких мудрых предвидений. Не угадываний настроений начальников государства, в чем его упрекали завистники (даже в том заподозрили, что сына Никиту Сергеевича назвал в честь Хрущева, хотя родился Никита еще в сталинские годы), но именно из глубоких предвидений, касающихся исторических судеб России. В связи с этим сошлюсь на факт, почему-то ускользающий от внимания и литературных кругов и политических деятелей. Вот уже полвека не было, да и сегодня нет среди русских писателей человека, который так глубоко и лично знал бы лидеров всех национальных литератур на пространстве СНГи, конечно, самой России, как знает и любит их Михалков. Это повелось давно, с тех пор как Сергей Владимирович возглавил Российский союз писателей. По должности он не был обязан крепко и лично дружить со своими коллегами из союзных республик – мог просто знаться с ними, как делали другие. Но Михалков понимал, что братство национальных литератур – не просто лозунг, а залог единства культур, и складывается оно не формально, а прежде всего на основе личной дружбы. И вот распался СССР, разные отношения устанавливаются между новыми независимыми государствами. А Международное сообщество писательских союзов, которое возглавляет Михалков, по-прежнему тесно объединяет писателей на всем пространстве СНГ– в первую очередь за счет глубоких личных связей Сергея Владимировича с крупными литераторами бывших национальных республик СССР.

Михалков – человек государственный по самому большому счету, к этому обязывает Сергея Владимировича его родословная. И мышление у него государственное. Оно проявляется не только в глубоком понимании политических, общественных, а главное, исторических процессов, идущих в стране, но не менее того – в творчестве. Только человек, по природе своей мыслящий государственно, мог в самом начале творческого пути создать «Дядю Степу» – образ навсегда, образ, способный пережить все эпохи именно потому, что над советской атрибутикой в этой прекрасной поэме возвышаются вечные темы справедливости и общности, особенно созвучные не только детскому, но и русскому, православному сознанию вообще. И именно государственное мышление, опять-таки природное, от предков унаследованное, неудержимо повлекло его в жанр острой, подчас политической и социальной басни, сделав лучшим русским баснописцем XX века. Неизменный уклон к государственным, отечественным интересам отчетливо слышится и в драматургии Михалкова…