Сальватор

Эта выла чья-то собака на соседней ферме.

– О, нет! Нет! – сказал он. – Не сюда! Не сюда! Собака уже вытаскивала его отсюда… Кроме того, если пруд спустят, то обнаружат скелет… Что же делать?.. Боже, подскажи.

Эта молитва, казалось, дошла до небес, словно бы она и не была кощунственной.

– Да, да, – прошептал несчастный, – правильно, правильно!

Эти останки, как бы хорошо они ни были спрятаны в парке Вири, вполне могли бы быть обнаружены и во второй раз, точно так же, как их обнаружили и в первый.

Господин Жерар унесет их с собой и зароет в саду имения в Ванвре.

Ведь в Ванвре господин Жерар был, как нигде, почитаем как добропорядочнейший господин Жерар.

Он снова взял плащ, бросил заступ и быстрыми шагами направился к воротам парка, которые выходили к мосту Годо.

У него был ключ от этих ворот, и поэтому ему не составило никакого труда открыть их.

Странное дело! С той самой минуты, как скелет был завернут в его плащ, всякий страх перед сверхъестественным прошел.

Правда, на смену одному страху пришел другой, и поэтому честнейший господин Жерар ничего в общем-то не потерял.

Закрыв за собой ворота парка, господин Жерар пошел прямо через поле для того, чтобы как можно скорее выйти на большак.

Роланд уже показал нам путь его следования.

Барнабе свое слово сдержал: он ждал со своим фиакром в условном месте.

Он не только ждал седока: он спал, сидя на облучке. Но спал так чутко, что, когда господин Жерар открыл дверцу фиакра, Барнабе тут же проснулся.

– Гм! – произнес Барнабе. – Это вы, хозяин?

– Да, я, – ответил господин Жерар. – Не беспокойтесь.

– Может быть, – сказал кучер, протягивая руку, – я положу рядом с собой сверток, который вам так мешает?

И мэтр Барнабе указал на плащ.

– Нет-нет! – испуганно воскликнул господин Жерар. – Тут завернуты редкие растения, которые надо оберегать от ударов. Я буду держать их на коленях.

– Как вам будет угодно… Возвращаемся?

– В Ванвр, – сказал господин Жерар.

– Вперед на Ванвр! – сказал кучер и стеганул лошадей.

И тяжелая карета тронулась в путь.

Вот как случилось, что Сальватор не обнаружил под высоким дубом у зарослей скелет, который он приехал там найти.

Глава LXXXII Любитель живописи

Поток любителей, которые приходили в мастерскую Петрюса, одни из чувства простого любопытства, другие для того, чтобы действительно что-то купить, был таким большим, что у дверей его дома буквально стояла очередь.

Распродажа должна была состояться в ближайшее воскресенье, то есть через три дня.

Дело было в четверг.

К одиннадцати часам утра мастерская была похожа на порт в часы прилива.

В ней царило оживление, которое нарастало волнами, становясь все более и более громким.

А в смежной с мастерской комнате, напротив, царили пустынность, неподвижность и тишина.

Мы должны были бы сказать одиночество, поскольку пустынность не является точным термином для обозначения атмосферы в этой комнате: там был Петрюс.

Он сидел у окна, опершись локтем на маленький столик, на котором лежало открытое письмо, которое он прочитал всего лишь один раз, хотя каждое слово этого письма глубоко засело у него в сердце.

Легко было догадаться, что молодой человек был буквально подавлен.

Время от времени он зажимал ладонями уши, чтобы не слышать шума, доносившегося из соседней комнаты.

И время от времени по щекам его скатывались крупные слезы, которые падали на лежавшее перед ним открытое письмо.

Почему же Петрюс, решительно избравший, по словам Сальватора, свою долю, снова стал бледным и более чем когда-либо до этого нерешительным?

Все от того, что он только что получил письмо Регины, которое разбило, как стекло, всю решительность молодого человека. Мы помним о том, что в тот самый момент, когда он расстался с Региной, молодая женщина с нежностью в голосе пообещала ему, что наутро он получит от нее письмо.

Но не сказала, что должно было быть написано в этом послании.

Она хотела с чисто женской деликатностью сделать так, чтобы привкус счастья, тем более сладостный, чем до сих пор неведомый, проследовал за тем, кого она любила.

И это письмо Петрюс получил.

И именно оно лежало сейчас перед его глазами, именно на него он сейчас и проливал слезы.

Сейчас вы сами увидите, что письмо несло в себе обещание счастья и что у молодого художника были причины для того, чтобы долго и горестно оплакивать потерянное счастье.

Вот это письмо:

«Мой горячо любимый Ван Дейк!

Вчера, расставаясь с Вами, я пообещала, что Вы получите счастливое известие.

И я Вам его сообщаю:

Через месяц будет день рождения моего отца, и мы с тетей решили, что лучшим подарком маршалу будет портрет маленькой Абей.

Кроме того, господин граф Рапт получил задание двора отбыть с миссией в Санкт-Петербург. Следовательно, его не будет в Париже целых шесть недель…

Вы догадываетесь обо всем, не так ли?

Поскольку решено, что в подарок маршалу будет преподнесен портрет его маленькой любимицы, нетрудно понять, что художником, который напишет этот портрет, будет господин Петрюс Эрбель де Куртенэ.

Вы знаете, что это имя имеет очень большое влияние на маркизу де Латурнель, которая просто боготворит гербовые короны.

Итак, вот что мне остается вам сообщить: