Самый завидный подонок

Много лет назад, когда умер отец, Бернадетт отдала часть папиных акций Калебу, второй голове в команде. В то время это имело смысл. Я учился в средней школе и был слишком мал для того, чтобы управлять чем-либо.

Но затем я окончил университет со степенью по архитектуре и занял должность генерального директора. Я начал строить и приобретать другие компании, расширяя нашу.

И все же моя мать отдавала право вето Калебу. Мы с ней спорили об этом, когда она еще разговаривала со мной.

Калеб не часто использовал свое право вето. Он был счастлив позволять мне быть источником силы, был рад моим отличным идеям, но он обладал своим дерьмовым вето на то, о чем я заботился больше всего.

Я был генеральным директором, но Калеб был препятствием для настоящих перемен, которых хотел я.

Калеб — хороший парень, но он застрял в устарелом способе строительства. Типа стоимости за квадратный фут.

Было и так плохо, когда мои руки были связаны Калебом. Я был неспособен полностью управлять компанией, как того хотел. А что теперь?

Теперь ею управляют собака и мошенница.

Бретт говорит о Малькольме.

— …вероятно, не слишком компетентны, раз он и его люди позволили Бернадетте сделать то, что является вполне неплохим основанием… для лишения лицензии.

Я киваю. Малькольм не прав. Он должен был убедиться, что она была в здравом уме, прежде чем составлять завещание.

— Да уж. Не такую передачу правления компанией я представлял.

Я говорю это так легко, будто это не имеет значения. Старая добрая Бернадетта сделала последнее неверное решение в своей жизни. Список таких решений простирается прямо с моего младенчества.

Хитрая маленькая мошенница снова спрашивает, что все это значит. Что именно мама хотела сказать. Надо признать, она хорошая актриса в этих своих очках, с блестящим хвостиком и скромным платьем. И простым ожерельем из темных бусин.

И этой женщине моя мать благоволила больше, чем своему собственному сыну?

— Я подготовил выдержки, — говорит Малькольм, подводя ее к столу. Я следую за ними.

Малькольм протягивает ей скрепленные степлером листы.

— Бернадетта разделила свои активы тремя частями. Генри и Бретт унаследовали некоторую собственность и долю ликвидных активов, за исключением тех, которые она распределила между пятью двоюродными кузенами. Наследство Смакерса перечислено здесь. Он контролирует семейный бизнес, мисс Нельсон.

Она ошеломленно смотрит на листы.

— То есть все краны и…

Все краны. Я ловлю взгляд Бретта. Краны?

Она думает, мы управляем крановой компанией?

— Она оставила Смакерсу пятьдесят один процент Lockeland Worldwide по всему миру, мисс Нельсон, — говорит Малькольм. — Это международная корпорация, которая включает в себя дюжину различных субъектов.

— Что это означает? — спрашивает она.

Малькольм стреляет в меня нервным взглядом. Да уж, ему следует нервничать. Он никогда больше не будет работать на эту семью и на тех, кого я знаю, если я приложу к этому руку. Хотя он сможет иметь неплохое будущее в составлении завещаний для людей, которые хотят помучить своих детей.

Он указывает на лист.

— Эти компании находятся под руководством Смакерса.

Мой живот скручивает, пока она молча читает. Я знаю список наизусть. В хронологическом порядке. На первом месте Locke Worldwide Construction, основанная моим дедом компания, занимающаяся строительством домов на Лонг-Айленде. Компания пошла дальше, когда мой отец присоединился к деду, и они начали строить продуктовые магазины и торговые центры. Как только я занял пост генерального директора, фирма начала заниматься многоэтажками, государственными проектами, лэндингом и даже управлением имуществом, потому что гигантские здания — это инвестиционные машины, ровно как акции.

Именно я предложил компании выйти на международную арену десять лет назад. И мы, блять, сделали это.

Он разговаривает с мошенницей, как с идиоткой.

Очевидно, что это не так.

— Это означает, что если Смакерс захочет, он с вашей помощью займет свое место. Он будет присутствовать на встречах, и его голос будет решать различные вопросы, в основном касающиеся общего руководства компании. Генри же, как генеральный директор, руководит текущими делами. Но, как член правления и владелец, Смакерс предоставляет общее видение и направление, — Малькольм указывает на страницу.

Бретт толкает меня в руку.

— Если собака сдохнет при неустановленных обстоятельствах, акции уйдут в Общество гуманистов. Естественная жизнь пса около десяти лет.

— Что? — спрашиваю я. — Ты думал об убийстве собаки?

— Мужик, — говорит он. — Следует обдумать все варианты.

— Мы не станем убивать собаку.

Он поднимает руки, будто я нападаю на него.

— Это не поможет, — говорит он. — Давай заплатим ей. Сколько? Как думаешь? Смакерс может передать свои акции. Бретт рисует кавычки в воздухе, когда говорит про Смакерса.

Калеб бредет ко мне. Он хочет услышать, что я думаю.

Я складываю руки.

— Это просто бизнес-проблема с бизнес-решением. У нас ведь уже были проблема, так? В этом году нам пришлось снести частично построенный центр, потому что субподрядчик облажался с арматурой. Это была ошибка на двадцать миллионов долларов, которую мы не должны были исправлять, но мы исправили ее. Люди должны знать, что Локк строит только правильно.

— Не предлагайте слишком мало, — говорит Калеб.

Это заставляет меня предложить ей хоть что-нибудь.

— Три миллиона наличкой, — говорю я.

Бретт подмигивает. Это даже не сумма. Мы просто не заметим три миллиона. Он думает, что это слишком низко, вот в чем проблема. У нее действительно все карты.

— Три миллиона, и мы не выдвигаем никаких обвинений, — говорю я. — Если бы она наводила справки, она бы знала…

Она узнает о наших глубоких дружеских отношениях со всем городом. Мы не подкупаем судей и копов, как криминальные семьи. У нас есть что-то более мощное, и это дружба с высокопоставленными людьми. Друзья, занимающие высокие посты, как правило, ставят вещи на свои места.

— В конце концов, предложи ей четыре с половиной, — говорит Бретт. — Или пять. А если она попросит десять, то сойдемся на семи.

— Это хорошая взятка для нее, — говорит Калеб. — Если она не состоит в организованной группировке.

— Не думаю, — комментирую я.

— Откуда ты знаешь? — спрашивает Калеб.

Потому что от нее расходится эхо одиночества. Я ощущаю это в ее браваде. Вижу, как она выпрямляет спину. Растягивает холодную сталь по позвоночнику, пока никто не видит.