Самый завидный подонок

— Ну… «Члены во всем мире», да, — он, кажется, задумался. — Если имя тебе подходит…

— О, боже мой! — я хватаю его за руку. И просто смеюсь. — Ты такой плохой!

Он улыбается мне, и весь мир готов остановиться. Кажется, он собирается поцеловать меня. Я знаю, что он собирается поцеловать меня. И я хочу этого.

Боже, как же я этого хочу!

Я отстраняюсь, откидываюсь назад, скрещиваю руки на груди и делаю неглубокий вдох.

— Что случилось? — спрашивает он.

— Твой фальшивый план соблазнения. Ты думаешь, я настолько глупа или просто в таком отчаянии?

— Посмотри на меня, — произносит он напряженно. — Вики.

Я не смотрю на него.

— Я бы никогда не подумал, что ты глупа или находишься в отчаянии. Это последнее, что я думаю о тебе.

— Я знаю, что думаешь. И просто… я хочу, чтобы ты понял, что не обязан этого делать, — это так близко к тому, чтобы сказать ему, что я возвращаю компанию, не нарушая договора.

Но я дала слово.

Он проводит тыльной стороной ладони по моей щеке. Моя кровь пылает в моих венах. Я закрыла глаза.

Грубая кожа мягко скользит, как перышко. Плавно и медленно. Его прикосновение такое нежное, что, кажется, мое сердце вот-вот разорвется.

Его голос, когда он приближается, становится шепотом:

— Поцелуй меня, Вики.

— Я не могу.

— Поцелуй меня, — его голос низкий и настойчивый. — Будь со мной.

Мое сердце колотится.

Теперь он скользит ниже линии моего подбородка, двигаясь по моей коже тыльной стороной пальца, медленно, вяло и обжигающе нежно.

— Ты же хочешь.

— Ты такой… — я замолкаю, задыхаясь.

Его палец перемещается вниз, надавливая на верхнюю пуговицу, расстегивая ее. Он открывает еще больше кожи, чтобы скользнуть вниз, останавливаясь в центре моей груди — невесомое присутствие над моим колотящимся сердцем.

— Ты такой… — пытаюсь я снова.

У меня не хватает духу придумать шутливое оскорбление. Жар между моих ног нарастает.

Он наклоняется ко мне. Губы у моего уха. Его лицо мягко касается моих волос.

Мое дыхание участилось.

— Ты меня поцелуешь, — говорит он. — Может быть, не сегодня, но ты придешь ко мне. Я могу подождать.

— Такой ловкач, — говорю я, глядя на его руку, лежащую у меня на груди.

Он спускается вниз, расстегивает еще одну пуговицу.

— Тебе нравится смотреть на мои руки, не так ли? — он расстегивает еще одну пуговицу.

— То, что ты сейчас застегнешь мне пуговицы? Да, — говорю я.

— И тебе это нравится.

— Вы только посмотрите, а самонадеянность никуда не делась, — я собираюсь слегка пошутить, но мой голос хриплый от желания.

— Думаю, тебе нравятся мои руки, — он расстегивает еще одну пуговицу, раскрывая верхнюю часть моей камисоль [п.п. Камисоль — женское нижнее белье, представляющее собой короткую комбинацию с присборенной под линией груди тканью]. — Они тебе еще больше понравятся, когда окажутся у тебя между ног.

Темная похоть пронзает меня насквозь.

— О боже, — говорю я, как будто мне это кажется забавным. Но это не так.

— Я доставлю тебе удовольствие, детка. Я хорошо о тебе забочусь. Я возьму тебя медленно и глубоко. Я помечу каждый дюйм твоей кожи. Ничего… ничего в этом не будет фальшивым.

— Такой властный, — выдыхаю я, наконец, собравшись с силами, чтобы оттолкнуть его руку.

Он пронзает меня взглядом:

— Я подожду. Я смогу дождаться своего часа.

— Ну тебе придется ждать очень долго.

В его глазах появляется недоумение. Это, наверное, тоже фальшивка. Фальшивка, фальшивка, фальшивка. Меня не интересует его фальшивое соблазнение.

Я достаю свой телефон:

— Так что же это за новаторская штука?

Генри прерывисто вздыхает. Словно он настолько ошеломлен, что не может произнести ни слова некоторое время.

Я закатываю глаза:

— Серьезно? — но внутри, там, где он не может видеть, я дрожу от нужды в нем.

Грубым голосом он рассказывает мне об объекте и о том, как получение известности в области высокотехнологичных исследований может привести к некоторым важным проектам.

Глава восемнадцатая

Вики

Новаторство заключалось в том, что многие люди в своих лучших выходных костюмах находятся внутри огороженного участка, занимающего почти целый квартал.

И камеры. Много камер.

Я посадила Смакерса на его длинный выдвижной поводок и позволила ему бегать и получать ласки от своих приспешников. Я улыбаюсь, смеюсь и осторожно надеваю свои солнцезащитные очки.

Но я не могу не думать о том, что задумал Генри. Что, если бы я сказала «да»? Мы бы сейчас были в отеле, а не здесь? Бабочки порхают в моем животе каждый раз, когда я смотрю на него.

Бретт подходит и дарит Смакерсу пластиковую писклявую лопатку синего цвета Локков, и все фотографируют его, бегающего с ней во рту.

Затем людям, занятым на объекте, выдают серебристую лопату с синей ручкой, и все они по очереди выкапывают немного земли.

Когда настает очередь Генри, он снимает пиджак, закатывает рукава рубашки и выкапывает огромный ком земли, отбрасывая его в сторону. Все аплодируют, а он стоит на солнышке со своей порочной улыбкой Генри Локка на миллиард долларов. Он воткнул лопату в землю, схватил пиджак и перекинул его через плечо.

Когда аплодисменты стихают, он бросает лукавый взгляд в мою сторону. Он делает вид, что заводит часы.

Он шепотом произносит одно слово. Бесконечно.

Мое лицо пылает. Но я только качаю головой. Словно мне все равно.

У Бретта своя фишка. Он держит Смакерса в руках так, будто они вместе орудуют лопатой. После этого люди подходят и гладят Смакерса. Я понимаю, что Генри никогда не гладил Смакерса просто ради удовольствия.

— Вы, ребята, купили ему маленькую лопатку в стиле Локков, — говорю я, когда мы возвращаемся в лимузин. — Мило.

— Я не шутил, — говорит он. — Я подожду.