Самый завидный подонок
Шрифт:
— Хорошо.
Он поднимает мою руку, все еще зажатую в его, оставляет поцелуй на каждой костяшке, затем смотрит мне в глаза.
— Итак, к твоему сведению, никаких дней рождений. Теперь, когда ты появилась в моей жизни.
Мое сердце переворачивается вверх тормашками в груди. Воздух застывает. Какофония гудков за окном, кажется, стихает.
Теперь, когда ты появилась в моей жизни.
Я чувствую себя ошеломленной. Счастливой. Он считает, что я нахожусь в его жизни. Не по другую сторону, а в его жизни. И он в моей. Генри, с его неистовой красотой, преданным
На долю секунды я прихожу в восторг, как будто выиграла в какую-то лотерею.
Пока я не вспомню, почему это никогда не могло сработать с нами.
Вонда.
Я никогда не хочу увидеть ненависть в его глазах, когда он узнает, что я Вонда. Это уничтожило бы меня.
Он обводит пальцем вокруг моих костяшек. Я рада, что ему есть чем заняться, потому что все становится слишком опасным и слишком красивым одновременно. И воздух между нами становится густым и диким. И я безумно хочу его.
Убирайся. Ты не можешь его заполучить.
— Но твой день рождения скоро? — выпаливаю я.
— Я к этому не хочу иметь никакого отношения. Это мой бзик.
— Хорошо. Твой день рождения — просто еще один день, — говорю я.
— Скажи это еще раз, — он поворачивается ко мне, прикрыв глаза.
— Просто. Еще. Один. День.
Просто еще один день. С одной большой разницей, решаю я.
Я сделаю ему подарок, который он никогда не забудет, — бумаги, по которым акции Смакерса в «Locke Worldwide» перейдут к нему. До конца 21-дневного периода на обдумывание осталось несколько дней, и он стремительно приближается. Я уже наняла для этого адвоката. Я сказала ему купить пачку плотной пергаментной бумаги, чтобы распечатать на ней, чтобы документы выглядели более впечатляюще, как подарок.
Я хочу, чтобы все было готово.
Но я больше не могу оставаться в его жизни. Он слишком заметен, чтобы я не могла быть раскрыта как Вонда.
Дело не только в ненависти в его глазах. Отдаленно, возможно, он мне поверит, но даже если бы и поверил, это не имело бы значения.
Мое разоблачение в роли Вонды навредит людям, которых мы больше всего хотим защитить.
Известность Вонды привлекла бы внимание моей матери, и она в мгновение ока вернула бы Карли, использовав ее, чтобы прижать меня. Может быть, даже Генри. Или просто как-то использовать Карли для добычи мета.
И Вонда О'Нил связана с Генри Локком? Это может навредить имени Локк. Семье, которую он защищает. Всем этим людям, имена которых он так тщательно запоминает. Он не может быть связан с Вондой.
Мне нужно держаться от него подальше. Убраться из его жизни и держаться подальше. Ему понравится подарок на его день рождения. Это сделает его счастливым.
Я представляю, как выхожу из лимузина. Иду к своей двери. Одна. Это не то, к чему приведет эта ночь, но все должно измениться.
У меня болит сердце. Я никогда не хотела быть настоящей с кем-то так, как с Генри.
Смакерс суетится, и я использую это как предлог, чтобы высвободить свою руку из руки Генри, как будто его поведение — это чрезвычайная ситуация, требующая поглаживания морды и глубокого взгляда в собачьи глаза.
Я пытаюсь придумать какую-нибудь неромантичную тему для разговора.
— Один
вопрос, — говорю я. — И ты должен ответить честно. Что случилось с братьями Дартфорд? Неужели они просто сидят, потирая руки, и мечтают построить то, чего люди больше всего не хотят?— А потом они безумно смеются? Что-то в этом роде.
— Они сумасшедшие, — говорю я. — Я рада, что люди смогли увидеть, что они были придурками.
— Это было не просто выставление их придурками, — говорит Генри. — Главное то, какой ты была. Ты должна понимать, что на таких встречах обычно никто не встает на сторону обычных людей. Я думаю, что иногда они чувствуют свое бессилие. Потом ты вмешиваешься со Смакерсом, и это было блестяще. И ты была на их стороне, и они знали, что это было искренне.
— Они должны были знать, что ты на их стороне.
— Да, я все еще разработчик. В то время как то, как ты ворвалась, говорило о том, что ты была их союзником. Я думаю, Бретту и Калебу понадобятся месяцы, чтобы прийти в себя. Дерьмо. Протесты Калеба? Мы не смогли бы сделать это лучше, даже если бы попытались. Как будто мы написали для него сценарий. Лучше и быть не могло. Это, действительно, было похоже на то, будто собака руководила всем, что, я думаю, так и было. Это самая странная вещь, которую я видел за все годы работы в бизнесе. Ты и Смакерс сделали то, чего мы не смогли сделать за час криков — вы заставили их открыть свои умы и прислушаться. Вы открыли дверь для перепроектирования «Десятки».
Он касается моей шеи костяшками пальцев. Кровь начинает закипать в моих венах.
— Черт, Вики, — говорит он. — Битва дерганых титанов?
— Эмм… — мои щеки пылают.
— Тебе не нравятся богатые, титулованные парни. Вот что я думаю.
Мне нравится один из них. Очень.
— Я не хочу быть таким для тебя, — говорит он. — Хотя я действительно пытался обмануть тебя и заставить тебя все подписать, — он проводит пальцем по моей щеке.
— И из-за тебя меня арестовали, — говорю я.
— Задержали. И все же… я сожалею об этом, — говорит он.
— О, так и должно быть.
Я бросаю на него притворно сердитый взгляд, как будто все это шутка. Генри сделал для меня так много нового. Он вернул некоторые вещи, которые Денни украл у меня.
Его глаза потемнели. Он не в шутливом настроении.
— Ну, честно говоря, — продолжаю я, — я действительно установила собачий трон в зале заседаний и заставила тебя разговаривать со Смакерсом, как если бы он был человеком.
— Я ненавидел это, — говорит он. — Но я вроде как восхищался этим в какой-то степени, — он зацепляет пальцем воротник моей рубашки. Возбуждение от его прикосновений распространяется по мне. — Я не знал, что было лучше из этого.
Не могу быть с тобой. Не могу быть с тобой.
Между нами сгущается воздух.
— Бретт казался немного злым сегодня, — пытаюсь я.
— Мне плевать на Бретта, — грохочет Генри. Мы проезжаем мимо яркого света прожектора на витрине магазина, и глаза Генри жадно вспыхивают. Сосредоточенный на мне и только на мне.
Я отрываю от него взгляд. Мы рядом с парком.
— Где мы?
Он понижает голос:
— Мы едем ко мне домой, Вики.
— Вот так просто?