Сборник 12. На посошок
Шрифт:
– Сэр, – ответил я. – Вы должны жить в море, а не на суше!
– Обойти мыс Доброй Надежды? Поразить своим появлением китайцев?
– Почему бы и нет?
– Вы видите, как трясутся мои старые руки, которые не смогут удержать теперь ничего, кроме этой треклятой печати!
– Нет, я вижу морского волка, стоящего рядом с татуированным темнокожим островитянином, и первого помощника безумного капитана, вздумавшего тягаться с самим Богом! Дорогой Мелвилл! Прошу вас, держитесь подальше от суши! Вам принадлежит море! Вы подобны тому древнему богу: поверженный, коснувшись земли, он вновь обретал мощь, а если его поднять в воздух, оторвать от земли, он слабел. Только его
– Вы начитались Шекспира.
– Извините.
– Вы тоже должны простить меня за Белого Кита, жир которого горит в рассеивающих тьму здешних городов фонарях! Вы христианин?
– По Божьей милости, да.
– Тогда покой храните, судить покуда буду корабли и время назначать приливам и отливам…
Старый Мелвилл долго смотрел вдаль, затем обвел взглядом пропитанные солью стены таможни, никогда не слыхавшей иных звуков, кроме стука печати о бесчисленные формуляры уплывающих и приплывающих кораблей.
– Джек! – прошептал я еле слышно.
Мелвилл вздрогнул. Я затаил дыхание. Джек, набожный парень, прекрасный душой и телом, верный товарищ, с которым можно смело пускаться в любое плавание… А Готорн [58] ? Что, если прихватить с собою и его? Каких бы разговорчиков мы наслушались! Он сделает нашу жизнь праздником, а Джек будет трогать сердца и услаждать взоры. Готорн – для шумной дневной суеты, Джек – для безмолвия ночи и бесконечных рассветов.
– Джек, – прошептал Герман Мелвилл. Разве он живой?
58
Готорн, Натаниел (1804-1864) – американский писатель-романтик, друг Г. Мелвилла. Основные сочинения: «Дважды рассказанные истории» (1837, 1842), «Алая буква» (1850), «Дом о семи фронтонах» (1851), «Мраморный фавн» (1860).
– Я мог бы дать ему жизнь.
– Так что же оно такое, эта ваша машина, Божье благословение или проклятье? Творенье Бога или языческие штучки Времени?
– Словами это не выразить, сэр. Это как центрифуга, которая отшвыривает годы, возвращая нам молодость.
– И вы действительно можете все это?
– И получить корону короля Ричарда? Да!
Мелвилл попытался встать на ноги.
– О боже… – Голос его упал. – Я не могу идти…
– Попробуйте еще раз!
– Слишком поздно, – сказал он. Я уже ни рыба и ни мясо… На суше – Стоунхендж, на море же – разверстая пучина. Но что же между ними? И где оно – это «между»?
– Здесь, – ответил я, коснувшись своей головы. – И здесь, – добавил я, коснувшись сердца.
Глаза старика наполнились слезами.
– О, если бы я действительно мог поселиться в этой голове и в этом сердце!
– Вы уже там.
– Я готов провести у вас день. – Он продолжал рыдать.
– Нет, капитан «Пекода», – сказал я. – Тысячу дней!
– Какая радость! Но постойте…
Я подхватил его под локоть.
– Вы отворили двери библиотеки и даровали мне глоток прошлого! Но стал ли я выше? Выпрямился?
И голос больше не дрожит?– Почти не дрожит.
– Руки?
– Руки юнги.
– Значит, оставить сушу?
– Да, оставить.
– Посмотрите на мои ноги… Разве я смогу сняться с этих якорей? Но все равно спасибо за чудо ваших слов, огромное вам спасибо…
В тысяче миль от меня увидел я старика, его рука поднимала и опускала, поднимала и опускала штемпель, ставила, и ставила, и ставила печать на таможенные бланки. Закрыв глаза, я пятился вслепую, пока не почувствовал на шее прикосновение крыльев. Я повернулся, и огромная бабочка подобрала меня.
– Герман! – крикнул я что было сил, но нантакетская таможня и причал уже исчезли из виду.
Подхвативший вихрь вынес меня совсем в другом времени перед домом, дверь которого открылась и закрылась за мной, и я увидел прямо перед собой невысокого коренастого человека.
– Как вы здесь оказались? – спросил он.
– Спустился по трубе, просочился под дверью. Простите, кто вы?
– Граф Лев Толстой.
– Автор «Войны и мира»?
– А что, есть другой? – воскликнул он возмущенно. – Лучше ответьте, как вы сюда попали и что вам здесь нужно?
– Я хочу помочь вам бежать отсюда!
– Бежать?!
– Да, бежать из дома. Вам больше нельзя здесь оставаться. Вы сходите с ума, ваша жена не в себе от ревности.
Граф Лев Толстой окаменел.
– Откуда вам это?..
– Я читал об этом в книгах.
– Таких книг не существует!
– Скоро они появятся! Ваша супруга ревновала вас к горничным и кухаркам, к дочкам садовника и к любовнице вашего счетовода, к жене молочника и к вашей племяннице!
– Прекратите! – воскликнул граф Лев Толстой. – Я не хочу слушать этот вздор!
– Это неправда?
– Может быть, да, а может быть, и нет. Да как вы смеете!
– Ваша супруга грозилась порвать все простыни, поджечь кровать, запереть дверь и укоротить ваш «модус операнди» [59] .
– Сколько можно все это терпеть! То виновен, то невиновен! Ну что за жена! Повторите, чего вы хотели?
– Я предложил вам сбежать из дома.
– Так поступают дети.
– Да!
– Вы хотите, чтобы я уподобился подросткам? Решение помешанного.
59
Modus operandi (лат.) – способ действия.
– Это лучше, чем кара помешанной.
– Говорите потише! – прошептал граф. Жена в соседней комнате!
– Ну так идем!
– Она спрятала мое белье!
– Постираем по дороге.
– По дороге куда?
– Куда угодно!
– И долго ли мне придется прятаться?
– Пока ее кондрашка не хватит!
– Отлично! Но кто вы?
– Единственный человек на свете, который не только прочел роман «Война и мир», но и запомнил имена всех персонажей! Хотите, перечислю?
В этот момент кто-то начал ломиться в дальнюю дверь.
– Слава богу, она заперта! – сказал я.
– Что я должен взять с собой?
– Зубную щетку! Быстро!
Я распахнул входную дверь. Граф Лев Толстой выглянул наружу.
– А что это тут туманное, с прозрачными листьями?
– Это ваше спасение!
– Замечательно!
Дверь сотрясалась так, словно в нее ломились слоны.
– Она совершенно обезумела! – воскликнул граф.
– Вы уже надели кроссовки?
– Я…
– Бегите!
Он ринулся к машине, и машина укрыла его.