Сбывшееся ожидание

– Это анлийский паб, выглядит дорого, у входа – белая семерка-БМВ с номерами 666, двадцатый регион, – только и мог объяснить Андрей.

– А-а-а! белая БМВ двадцатый регион! – обрадованно воскликнул таксист. – Сейчас мигом домчу, это рядом!

Действительно, всё так и было, как описал Андрей – английский паб «Гудермес» и белая БМВ напротив входа. Расплатившись, они с Таней выбрались из такси.

– Пойдём!

– Сейчас, подожди, – у тяжелой дубовой двери Андрей остановился и задумался.

Они отошли в сторону, на несколько метров. Затем Андрей предложил зайти за угол (здание, на первом этаже которого было заведение, находилось в углублении, в кармане, зажатом между двумя другими домами).

Вынув телефон, Андрей набрал Рената. Когда тот ответил, сказал:

– Я тут в Москве, нашёл ресторан, который принадлежит Лечи. Он там – машина у входа стоит. Вот стою думаю, с чего начать разговор. Какие у тебя идеи – что ему сказать?

– Что, Лечи? Ты собрался идти к нему? – Ренат буквально кричал, будто впервые услышал, что Андрей собрался переговорить с джигитами. – Беги оттуда без оглядки, не будь идиотом. Просто запиши адрес, Винц узнает городской номер, позвонит напрямую мимо Вексельберга и обо всём договорится.

Ругнувшись по поводу необдуманной поездки, предпринятой Андреем, Ренат еще раз попросил не соваться в это осиное гнездо, а просто записать адрес и предоставить Блайвасу вести переговоры. Ворон ворону глаз не выклюет, и там, где Андрей скажет много лишнего и возьмет на себя массу невыполнимых обязательств, по которым придётся расплачиваться больше чем деньгами, Блайвас сумеет извлечь пользу – выключить Вексельберга из схемы и договориться о скидках.

– Думаешь они спустились с гор и возрадуются, увидев свет на твоём лице? – сказал напоследок Ренат.

Довод подействовал.

– Пойдём в наше кафе, – сказал Андрей, закончив разговор. – Ты завтракала?

Пока дошли до Сбарро на углу Тверской и Глинищевского переулка, Андрей рассказал, что в деле, благодаря которому решится много проблем, возникло некоторое препятствие, мешающее продвижению вперёд. Помеха сама по себе незначительная, но если её не локализовать, то может перерасти в большую проблему. Он привёл пример:

– Это как мелкая вредная собачонка, – сказал он, открывая перед Таней дверь пиццерии. – Эта тварь лает и путается под ногами, если её не пнуть, чтобы она отлетела в сторону и заткнулась, она может забежать сзади и больно укусить.

Они стали выбирать еду. Попросив себе порцию палтуса, Таня спросила:

– Ты закончишь этот проект, и все твои неприятности закончатся? Тебе перестанут являться призраки?

– Да, Танюш, именно так.

Они набрали два подноса – лазанью, мясо по-турински, грибной суп, салаты, расплатились на кассе, и, выбрав столик в центре зала, расположились на диване.

– Везде мне нравится сидеть у окна, кроме этого заведения, – сказал Андрей, расставляя тарелки.

Целуя Танину руку, он залюбовался бугорком у основания большого пальца:

– Обожаю твои ручки!

Она притворно возмутилась:

– Тащишься по моим конечностям – запястье, пальцы ног, щиколотки, сухожилия, синовиальные влагалища. А мозги – умище, а?! Главное не замечаешь – какая я умная!

Улыбнувшись, он похвалил её за тонкий ум, но его улыбка внезапно омрачилась: в заведение зашли, один за другим, Хмарук и Вексельберг. Повернувшись, Таня проследила за его взглядом:

– Это кто такие?

– Что называется, вспомни говно, оно и приплывёт. Это те самые шавки, о которых я только что говорил.

Таня с Андреем и в толпе обращали на себя внимание, а в центре зала пустого кафе их невозможно было не заметить. Хмарук с Вексельбергом изменили маршрут и вместо стоек со снедью подошли к их столику и заняли стулья напротив них.

– Кайфуем! – ощерился усевшийся напротив Тани Хмарук.

Глаза Вексельберга, сидевшего напротив Андрея, по обыкновению, были устремлены в небо. У Андрея было жгучее желание подняться с диванчика, обойти стол и совершить какой-нибудь тяжкий антисемитский проступок – надрать задницу двум сионистам прямо здесь и сейчас, в самый что ни на есть шабад. Но он сдержался – всё-таки центр Москвы, итальянская пиццерия, а не какой-нибудь булдырь в промзоне. И он удостоил их максимально изысканным ответом, на который был способен:

– Я по субботам не подаю – даже таким охуенно кошерным парням, как вы!

Хмарук был расположен к диалогу, его обрадовало, что можно прямо сейчас осуществить разработанный им план.

– Давай-давай, выёбывайся. Мы поднимаем ставки – сто тысяч долларов в обмен на папку с хорошим уголовным делом и документами, без которых тебе не подпишут акт сверки. Володя Быстров вряд ли обрадуется, когда узнает, что директор Экссона…

Не досказав, Хмарук прервался, и Андрей, надкусив чесночную булочку, и запив морсом, прожевав, подтолкнул к продолжению разговора:

– Чего заткнулся, змея заползла в жопу? Давай, двигай тему, что там «директор Экссона».

Лицо Хмарука в этот момент казалось необыкновенно выразительным в том смысле, что на нём как будто была написана его судьба. При взгляде на него становилось ясно, что это лицо обреченного человека и что жизнь, которая ему предстоит, не будет долгой: либо он умрёт от неизлечимой болезни, либо будет убит при сведении счётов и его труп подберут милиционеры – с пулей в груди или перерезанным горлом. Во всяком случае, таково было впечатление Андрея и ничто не могло его изменить. А слова, которые в следующую секунду произнёс Хмарук, подтвердили это чувство:

– А это мы обсудим в офисе – сейчас встанем, поднимемся к нам, ты оставишь свою тупую пизду сторожить вашу жрачку…

Договорить он не успел – выскочив из-за стола, Андрей обежал вокруг столика и опрокинул назад стул, на котором сидел Хмарук. Он повалился спиной наземь, и Андрей принялся что есть силы гвоздить ему рёбра носками своих крепких английских ботинок и потчевать звонкими тумаками по лицу. С подшибленным глазом и носом, из которого кровь била искристым фонтаном, Хмарук, будучи худ и лёгок, комично подпрыгивал под ударами и делал какие-то движения, словно стремился вознестись на воздух. У него был вид утопающего – такой, какой бывает у близоруких, когда они теряют очки. Его окровавленное лицо выражало бесконечную муку существа, для которого наносимые ему удары тренированных кулаков и подбитых гвоздями ботинок составляли единственную связь с внешним миром.

Андрей опомнился, лишь когда двое охранников в черной униформе, схватив за руки, оттащили от избиваемого, а третий загородил его собой. Андрей попытался вырваться, но охранники крепко удерживая, сделали пару шагов в направлении подсобных помещений. Трое мужчин, работников пиццерии – обслуга в белой спецодежде и шапочках – стояли рядом, готовые придти на помощь охранникам. Избитый до синего цвета Хмарук с передвинутыми на лоб глазами лежал на полу, возле него суетилась кассирша. Администратор вызывал по телефону спецслужбы – милицию и скорую помощь. Андрей попытался высвободиться, ему удалось сбросить с себя одного охранника, но его тут же снова взяли на захват. Выручила Таня – обругав охранников, назвав их тупыми уродами, она оттолкнула одного, ударила сумочкой другого, а третьего попыталась ударить ногой, но тот успел увернуться. Её энергичное вмешательство возымело действие. Охранники ослабили хватку, опешив от смелого выпада юной леди с лицом испорченной принцессы и хрипатым, будто прокуренным голосом, напоминающим скрипучий бас мафиози. Воспользовавшись этим, Андрей высвободился, и рванул на выход. Опередив его, Таня открыла перед ним стеклянную дверь, и, пропустив вперед себя, выбежала вслед за ним на улицу.