Счастье по наследству

Веселье выключается одномоментно. Над столом тишина. Все, в том числе и я, смотрят на Эмму.

Она выпрямляется и откидывается на спинку стула. Словно, дистанцируясь, можно спрятаться от всеобщего внимания.

— Что вы имеете в виду, сенатор? — тихо интересуется Сирена Паттерсон.

— Как что? Парнишка-то уж больно похожим выдался. Тут уж скрывай не скрывай, бегай не бегай, а жениться придётся. Правда, парень?

Глава 28

Soundtrack Dealbreake by Rachael Yamagata

На канте моей тарелки ровно двадцать маленьких цветков. Золотое на красном. Праздничные цвета. Я знаю, у миссис Паттерсон на каждый сезон свой столовый сервиз. Этот второй, который я вижу. Первым — жёлто-оранжевым, осенним — этот же стол был сервирован в мой первый визит в этот дом.

Двадцать маленьких идеальных цветочков. Я считаю их вместо того, чтобы слушать ответ Марка. Не хочу знать, что он скажет, но уж очень оглушительная стоит тишина. Питер до этого так энергично пережёвывал стейк и, похоже, так и не проглотил.

Не услышать не удаётся.

— Не в моих правилах бегать от ответственности, сенатор. Как и делать что-либо по принуждению. Я мог бы гордиться таким сыном. И дело вовсе не во внешнем сходстве. То, каким вырос Лекс, заслуга исключительно его матери. Но, согласитесь, вряд ли кто заслуживает подобного признания за обеденным столом.

— Тогда чего тянешь? В охапку её и в Вегас. Могу скинуть адресок хорошей церкви.

— Колин! — возмущается Диана Райт, но стоп-сигнала у её мужа как не было, так и нет.

— Элвис там самый натуральный. Неужто не помнишь?

Питер пытается проглотить свой кусок и тянется к бокалу с водой. Я бы тоже выпила, но чего-нибудь покрепче. Жалею, что отказалась от вина. Жалею, что сижу за этим столом. Жалею, что дала себя уговорить приехать сюда вместе с Марком.

Быть подругой Флоренс — одно дело. Другое — спутницей Марка Броуди. Все эти люди знают, кто я и что я, мнение обо мне сложено, но теперь по общению со мной будут судить о Марке. Зачем ему подобная слава?

Я не слышу его разговор с матерью Фло, но вижу, каким разражённым он выглядит после него. Нас специально сажают порознь. Так миссис Паттерсон указывает мне моё место.

Неожиданно я отчётливо понимаю, что всю эту неделю жила в иллюзии. Кто Броуди и кто я? У нас ничего общего, кроме Лекса. Знаю, Марк не опустится до подобных игр, но я вовсе не против, чтобы они сблизились. Мне действительно не нужно заключение ДНК-теста, чтобы понять их родство, и я не буду отрицать важность родственных связей. До самого последнего дня я была уверена, что сестра меня любит. Как и мать. Это извращённая любовь, односторонняя и эгоистичная. Теперь я умею её различать, и в отношениях Марка с моим сыном я вижу лишь искренность. Как и по отношению ко мне.

Я нравлюсь этому мужчине. Мысль об этом согревает мне сердце. И я доверяю ему больше всех на свете. Уже доверяю, несмотря на то, что прошу его о времени. Это легко, когда любишь, а я Марка люблю. Это не слепая любовь, она осознанная и взвешенная, и живёт она во мне уже очень долго. Возможно, что с самой первой встречи.

Помнится, я сравнила его с книгой — редким коллекционным экземпляром. Он такой и есть. Редкий. Один в своём роде. Единственный для меня. И больше всего на свете мне хочется стать частью его истории. Но у нас разные не только переплёты, но и полки. Сейчас мы стоим на одной, и со дня на день я жду прихода библиотекаря, призванного навести порядок.

Собственно, вот и он в лице матери моей подруги, которая рьяно берётся за дело.

— Без сомнения, дорогой Марк найдёт для себя достойную спутницу. Что бы кто ни говорил, во все времена в первую очередь ценилась добродетель.

— В таком случае, мама, тебе бы пришлось выдать меня замуж в пятнадцать.

— Господи, Флоренс, о чём ты говоришь?

— О том, что добродетель давно не качественный показатель. Злобной стервой можно быть как в двадцать, так и в сорок семь.

Миссис Паттерсон громко возмущается неуважительным комментарием дочери. Мистер Паттерсон пытается призвать обеих к порядку. Шон требует, чтобы Фло успокоилась. Сенатор громко смеётся, а Питер бухтит себе под нос что-то нечленораздельное и таки давится стейком.

Мне тошно от того, что я в очередной раз становлюсь причиной размолвки Флоренс с её матерью. Слишком много людей, чтобы залезть под стол, да и перед Марком стыдно.

— Какая неприятность! — слева от меня кто-то сдувает лопнувшую резину. — Броуди, как всегда, в центре скандала. Всегда был смутьяном. Ни малейшего понятия о приличия. Что за оскорбительные намёки! Одно твоё слово, Эмма, и его выведут из-за стола.

Я с изумлением смотрю на кипятящегося Питера и понимаю, что где-то даже восхищаюсь этими алеющими брэдпиттовскими ушами. Мне очень хочется послушать, какими словами он будет просить Марка удалиться, но в память о моей так и не расцветшей любви к этому человеку предпочитаю промолчать.

На меня с укоризной смотрят восемь пар глаз напротив, и этих людей я почти не знаю. Все они важные гости, но их важность прямо пропорциональна близости к центру стола.

Я изо всех сил борюсь, чтобы золотых цветочков на красном поле не стало в два раза больше, и для этого яростно кусаю губы.

И всё же во всеобщем гвалте я различаю этот голос.

— Эмми, посмотри на меня.

Только один человек в этом мире называет меня так, и нет ни единого шанса ошибиться, встретившись с ним взглядом.

Марк улыбается.

— Хочешь в Вегас, малыш?

Я тоскую по той себе, что, не раздумывая, ответила бы «да».

Так тоскуют, рассматривая картинку с золотистым пляжем и бунгало на сваях в лазоревой воде. Это красиво, но ты понимаешь, что никогда там не побываешь. Это не неумение мечтать, это — здоровый реализм. В нём всегда есть кредит на дом и расширенная медицинская страховка.

Да и не была я такой никогда: безрассудной, сиюминутной, одномоментной. Ни — мать его, одного раза — когда. Я не прыгала в омут, ни шагала вперёд, закрыв глаза, не делал глупостей, а если и делала, то какие-то мелкие, однозначные. Прогулы в школе. Сигарета с травкой. Роман с женатым.

И неделя моего личного Рождества.

Оно — не я — хочет сказать Марку «да» и поехать с ним в Вегас. Хочет ровно до того момента, как он дёргает головой, а его брови вопросительно подскакивают вверх.

«Ну, давай, прыгай!»

Мать у нас с Николь одна, а вот отцы разные. И моего во мне, похоже, больше. Потому что авантюрные гены моей мамы легко сдаются под натиском отцовских.

Я улыбаюсь Марку. Эту улыбку можно трактовать по-разному: от «это же не шутка, да?» до «а давай!». На самом деле это «спасибо, это были классные выходные».