Счастье Раду Красивого

Ответить я не успел, потому что турецкие всадники, которые до этого стояли и терпеливо ждали, чем закончится моя беседа с боярином, вдруг пронеслись куда-то мимо в сторону леса.

Я оглянулся и взвыл от досады. Дело было проиграно. Прямо на меня мчалась молдавская конница, которая прорвала последнюю преграду, состоявшую из румынского шеститысячного ополчения. Вернее, она неслась не на меня, а вслед моим воинам - и туркам, и румынам, бежавшим прочь.

Стойка выпустил повод и одним махом вскочил на круп моего коня. В его голосе слышалось не столько беспокойство, сколько удовлетворение:

– Государь, спасай себя. И меня спасай. А то оба в плен попадём. Кто же тогда о твоих сыновьях позаботится? Греки твои, конечно, слуги хорошие... Но что они могут одни-то?

* * *

Уже почти стемнело, когда мы со Стойкой добрались до охотничьего домика, затерянного в чаще. Жилище было сложено из бруса, с годами посеревшего, а крышу из дранки давно уже покрыл мох, так что издалека это строение могло остаться незамеченным для тех, кто не знает, куда смотреть и что искать. Да и тропа к домику почти терялась среди деревьев. Если не знать, что она есть, заметишь только если ты опытный охотник и следопыт.

Утром, будучи безлошадным, боярин проделал весь путь от домика до края леса пешком за шесть часов. На коне мы добрались за три, но не это меня удивило, а то, как в такой глуши можно было узнать, что начинается битва.

– Как ты узнал, что идти к городу надо именно сегодня?
– спросил я, чуть оглядываясь назад, потому что собеседник по-прежнему сидел позади и даже не думал слезать.
– Как ты узнал?

– Тебе поверил, государь, - невозмутимо отвечал Стойка.
– Ты сказал, что вернёшься через пять дней, и я пришёл к Букурешть через пять дней после твоего отъезда. Жаль только, что мы с тобой немного разминулись. Я вышел из леса с другого края, а когда увидел твоё войско, поспешил к тебе, но не успел. Битва уже началась.

Мне не удавалось сохранять такую же невозмутимость:

– А, по-моему, это чудо, что мы с тобой всё же встретились сегодня. К примеру, я мог бы вернулся раньше.

– Раньше? Раньше ты бы никак не успел, государь. А если б на денёк попозже, то я бы подождал на окраине леса, - всё так же невозмутимо сказал боярин и указал на очередной ориентир.
– Теперь вон к тому дубу, а затем направо.

Когда мы наконец подъехали к домику, дверь распахнулась и навстречу с криками: "Отец! Отец!" выбежали Мирча и Влад. Я едва успел ссадить Стойку и сам спешиться, как мои сыновья, со всего разбегу налетев на меня, прильнули ко мне, обняли - один с правого боку, другой с левого.

И опять не прозвучало упрёков. К примеру за то, что Букурешть был взят, ведь за несколько дней до этого я уверял детей, что врагам он не достанется. Значит, уверения были ложью, но Мирча и Влад уже забыли об этом. И за проигранную битву не упрекали, хотя мой внешний вид явно говорил о поражении.

Лишь через минуту, чуть отстранившись, сыновья заметили, что кольчужные рукава моего юшмана во многих местах порваны, на шлеме вмятины, а металлическая вставка на груди покрыта бурыми брызгами.

– Отец, а ты сам не ранен?
– осторожно спросил Мирча.

– Кажется, нет, - ответил я, прислушиваясь к своему телу, которое ныло во многих местах, но это были лишь ушибы.

– Значит, ты хорошо дрался, - заключил Влад.
– Помнишь, что нам дядька говорил? (Он имел в виду наставника по воинскому делу, который занимался и со мной.) Говорил, что защищаться - сложнее, чем нападать.

Вспомнив весь свой военный опыт последних месяцев, я подумал: "Он прав. Защищаться и вправду сложнее".

А ещё мне подумалось, что в прежние времена в моей голове было столько глупых мыслей! К примеру, как отец может всерьёз желать, чтобы его дети умерли, не дожив до взрослого возраста! Я желал этого, потому что не знал, что значит терять детей. И вот чуть не потерял их.

Я снова притянул сыновей к себе, обнял, по очереди поцеловал в макушки и так бы и стоял, наверное, если б мои слуги-греки, тоже вышедшие навстречу господину, не напомнили, что надо идти в дом, снять доспехи, умыться, поесть.

Вместе с ними вышел и хозяин жилища, лесник, который с поклоном сказал, что рад видеть государя целым и невредимым.

На ужин была мамалыга и вяленая оленина, очевидно, из запасов лесника. Стойка и мои сыновья, сидя со мной за столом, увлечённо рассказывали как выбирались из Букурешть, а мои слуги-греки и хозяин домика сидели поодаль и слушали. Хозяин молчал, а слуги иногда вставляли несколько слов.

Увы, ничего нового я не услышал. Ни о судьбе Марицы и Рицы, ни о судьбе моих воспитанников и воспитанниц, ни о судьбе Милко, о котором решился осторожно спросить у слуг, знавших, почему я спрашиваю. Даже о судьбе моих бояр, оставшихся в городе, ничего не было известно.

– Ясно одно, - наконец произнёс я, - надо мне ехать к султану и просить у него новое войско. Никополский бей мне больше помощи не даст, да и зол он будет за то, что его войско вернётся к нему поредевшим и без добычи. Только вот, как ехать, не знаю. Конь всего один. Из одежды - только то, что на мне. Да и денег на дорогу нет. Наверное, сначала придётся добраться до Брэилы. Надеюсь, там всё ещё государь - я, а не Басараб Старый. На брэильской таможне должны скопиться деньги от недавно взятых пошлин. Возьму, сколько есть, и поеду к султану.

– О деньгах не беспокойся, - внезапно заулыбался Стойка, затем полез куда-то под лавку, а через несколько мгновений на стол с характерным звоном тяжело плюхнулись два небольших мешка из прочного алого бархата.

Я сразу узнал эту ткань. В таких мешках хранилась золотая часть моей казны. По пять тысяч золотых в каждом мешке.

– Прости, государь, что больше не унёс, - с напускной печалью произнёс Стойка.
– Тяжёлые они, а убегать надо было поскорее. Да и у меня всего две руки. Схватил да и побежал. А если б даже всё смог унести, то неизвестно, что лучше. Ведь Штефан и Басараб, когда Букурешть осаждали, надеялись казну твою захватить и если б не захватили или обнаружили слишком мало, сильно бы рассердились, стали бы твоих людей пытать: "Где казну спрятали?" А так довольны должны быть. Пусть подавятся этим золотом!
– последняя фраза прозвучала уже не с напускной печалью, а искренней злостью.

– Благодарю тебя, Стойка, - я обрадовано посмотрел на боярина.
– Золотом очень ты меня выручил.

Мелькнула мысль, что часть золота придётся всё же отдать никополскому бею, чтобы не держал на меня зла. Об этом я собрался сообщить Стойке, но тут в разговор вмешались Мирча и Влад:

– Отец, а мы поедем с тобой к султану? Ты возьмёшь нас с собой?

Они спрашивали с воодушевлением. Им было очень любопытно посмотреть на другую страну и чужеземного правителя, но я вздрогнул, услышав это, как будто получил удар в спину, а мой ответ прозвучал намного резче, чем следовало: