Счастье Раду Красивого
Шрифт:
– С турками он уже имеет дело, поскольку мы отправили их грабить, - напомнил я.
– Это для Штефана пустяки, - вздохнул Стойка.
– Они пограбят и уйдут. И даже не станут дожидаться, когда Штефан соберёт войско, чтобы их выгнать. Они не дураки, чтобы вступать в бой, когда на руках добыча. Нет, они пограбят и убегут, а Штефан задумается, идти ли к нам сейчас, или позднее.
Пожилой Нягу с окладистой рыжеватой бородой, сидевший на первом месте справа, то есть той же скамье, что и Стойка, но гораздо ближе к трону, осмелился спросить:
– Государь, а чем же мы встретим Штефана, если он придёт через месяц? Мы уже докладывали тебе, что казна сильно оскудела.
Я вздохнул, когда мне напомнили о накоплениях, которых теперь не осталось. Не один год я откладывал деньги, чтобы в случае, подобном нынешнему, не бороться за власть, а уехать в Трансильванию и жить там вместе с семьёй в одном из укреплённых городов. Я скопил столько, что хватило бы на безбедное существование до конца моих дней, но невозможно было уехать, когда жена и дочь оставались в плену.
И даже на выкуп эти сбережения не получилось бы потратить, потому что Штефан пока не начинал переговоры об этом. Зато уже сейчас требовались деньги, чтобы платить жалование гарнизонам крепостей, таможенникам и другим служилым людям, следовало содержать двор и даже думать о далёком будущем - об осени, когда придётся отвозить дань, от которой никто меня не освобождал. Дань я отвозил в начале сентября, когда период сбора податей за минувший год только-только начинался, то есть, если не предусмотреть заранее, деньги на дань могли своевременно и не найтись.
Вот почему я, больше повинуясь внутреннему чутью, чем действуя по расчёту, положил почти всё накопленное в общую казну. Об этом было объявлено на рождественском пиру, когда бояре, видя, что празднество получилось богатое, стали спрашивать меня, надо ли устраивать такое, если казна пуста. Услышав про мои сбережения, которые покрыли почти все прежние потери, бояре ободрились, и я был доволен, а вот теперь начал жалеть: "Что толку в моём поступке, если денег на войну всё равно нет? Меня сгонят с трона и всё, что я так щедро отдал в общую казну, украдут, положат в свой карман. Штефан положит или Басараб - не важно".
Я посмотрел на Стойку в надежде получить совет на счёт войны и вдруг опять подумал, что он своими чёрными усами и бойким характером чем-то напоминает мне Влада - моего старшего брата.
И тут решение пришло само. Даже не знаю, как мне раньше не пришло подобное в голову. Не нужно быть опытным военачальником, чтобы суметь применить против врага подобное средство.
Я расправил плечи и, спокойно оглядев всех присутствующих, произнёс:
– Значит, мы в случае войны встретим врага так, как когда-то мой брат встречал его на этой земле: не оставлял вражескому войску ничего съестного. Когда появятся молдаване, мы должны заранее узнать об этом, а затем будем ехать впереди них и отдавать всем нашим жителям одно и то же повеление: пусть берут всё своё имущество и скот, и уходят на северо-запад. Даже сено они не должны оставлять, а если не могут увезти, пусть сжигают. Если холод не остановит Штефана, то голод остановит и заставит повернуть обратно в Молдавию.
* * *
Штефан снова явился в мою страну в начале марта, когда с полей уже сошёл снег. Это время подготовки к пахоте, все крестьяне весьма заняты, в деревнях кипит работа, поэтому молдавский князь, кажется, был немало удивлён, встречая на своём пути лишь пустые селения.
Однако через несколько дней удивление сменилось беспокойством,
потому что оказалось, что его людям скоро будет нечего есть. Припасы, взятые в поход, заканчивались, а кони теперь вынужденно питались прелой соломой, покрывавшей крыши домов в покинутых деревнях, и остатками прошлогодней травы на пастбищах. Ничего другого найти не удавалось, поэтому если попадались селения, где крыши покрывала не солома, а камыш, то коням приходилось совсем тяжело.
Именно поэтому Штефан решил идти не вдоль Дуная, а напрямик, к моей столице, но с осени мы основательно укрепили в Букурешть все ворота, поэтому мои бояре, получая донесения о приближении молдавского войска, только посмеивались:
– Что ж, пусть поголодают, стоя у нас под стенами.
К тому времени Штефан уже понял, что его ждёт, поэтому в гневе предавал покинутые селения огню. А может, таким образом он согревал свою армию, ведь голодному человеку и голодному коню весенний холод кажется зимней стужей.
Явившись к Букурешть, молдаване окончательно поняли, что у них нет возможности вести осаду. Они увидели, что все ворота в крепости новые, а главное - вокруг города не найти ни одного селения, где можно было бы достать еды.
И всё же Штефан не хотел уходить, не предприняв совсем ничего, поэтому он отправил к восточным воротам посланца, который прокричал, что молдавский государь приглашает меня в свой лагерь для разговора.
Бояре настоятельно советовали мне не покидать крепость, поскольку опасались обмана, но я понимал, что в обещанном разговоре речь пойдёт о моей жене и дочери, об условиях их возвращения, поэтому отказываться нельзя.
Тем не менее, по настоянию бояр я выдвинул условие, что Штефан должен сам явиться к восточным воротам и у всех на глазах, целуя крест, поклясться, что в то время, пока я буду за пределами Букурешть, никто не попытается взять меня в плен или штурмовать город.
Штефан поклялся, а когда ворота открылись и я в сопровождении небольшой свиты выехал ему навстречу, молдавский князь улыбнулся и сказал:
– Доброго дня тебе, супротивник мой. Будь моим гостем сегодня, - и, повернув коня, широким приглашающим жестом указал на молдавский лагерь, раскинувшийся неподалёку в поле у того же самого леса, где мы минувшей осенью столкнулись в битве.
* * *
Мы воевали в общей сложности уже полгода, но лицом к лицу я своего противника увидел впервые, поэтому мысленно отметил, что тот совсем не молод. Это казалось удивительно, ведь я знал, что Штефан дружил с моим старшим братом Владом и что они почти ровесники, то есть молдавский князь был старше меня лет на семь-восемь. Почему же он казался таким утомлённым жизнью? Почему в его волосах, светлых подобно моим, уже появились целые пряди седины? Почему усы выглядели такими поникшими? Почему лицо казалось совсем увядшим? Правда, когда он улыбался, то выглядел заметно лучше, потому что в улыбке и глазах проскальзывало что-то по-юношески задорное, почти мальчишеское.
Когда мы въехали в лагерь, и настало время спешиваться, я опять удивился, потому что Штефану поставили с левого боку от коня что-то вроде деревянного крылечка. Слуги крепко держали коня под уздцы, а молдавский князь высвободил ноги из стремян, встал левой ногой на верхнюю ступеньку, а затем перекинул правую ногу через лошадиный круп и поставил туда же. Повернуться и сойти вниз по ступенькам ему помогали двое слуг, держа за правую и левую руку.
Я спешивался как все, то есть просто спрыгнул на землю, и теперь молча взирал на происходящее, а Штефан снова улыбнулся и пояснил: