Счастье Раду Красивого

Некоторое время я наблюдал за тем, как он совершает быстрое омовение над небольшой лоханью, а затем одевается.

– Погоди, - вдруг вырвалось у меня.

Я вылез из кровати, подошёл к этому мальчику-мужчине и, положив руки ему на плечи, произнёс:

– Ты должен знать... Знать, что я люблю тебя.

Милко на мгновение растерялся. Ведь это опять были перемены, которых он боялся:

– Но... но... раньше ты никогда не говорил этого прямо. Ты давал понять, что я дорог тебе, но... Господин, почему сейчас ты говоришь?

– Потому что откладывать это больше нельзя, - ответил я с улыбкой.

– А вдруг завтра что-нибудь случится, что-нибудь изменится, и не будет возможности сказать.

* * *

В сентябре, в очередной раз приехав в Истамбул с данью, я узнал новость, которая вроде бы никак меня не затрагивала, но казалась предвестницей бед. Мне сказали, что около месяца назад по высочайшему повелению казнён великий визир Махмуд-паша, и пусть я уже давно не водил с ним близкое знакомство, но смерть этого человека означала действительный конец эпохи, к которой принадлежал и я.

Именно в те времена, когда Махмуд-паша обладал наибольшей властью и могуществом, я имел наибольшее влияние на сердце султана. Это не зависело одно от другого, так совпало, но, наверное, я был суеверен, потому что радовался, когда два года назад Махмуд-паша после опалы вернулся ко двору. А теперь его задушили в Семибашенном замке, перед этим продержав там много дней, пока Мехмед принял окончательное решение.

Узнав об этом, я подумал: "Что же теперь делать мне? Может, и моё время почти истекло?" Приезжая ко двору султана, я видел вокруг себя всё меньше знакомых лиц. Сначала отправили в ссылку Ахмеда-пашу, затем погиб Хасс Мурат, теперь Махмуд-паша оказался казнён. Мелькала мысль: "Скоро дойдёт очередь и до тебя, Раду. Мехмед за что-нибудь разгневается на тебя и казнит, потому что окружение султана меняется, а вечен только сам султан".

Приняв моё официальное "посольство", султан по обыкновению велел, чтобы я вечером явился в его покои, а когда мы беседовали и пили подогретое вино, он приглядывался ко мне внимательнее обычного:

– С прошлого года ты не переменился, Раду.

– Мне приятно это слышать, повелитель.

– Но ты всё равно стареешь.

– Старение неизбежно.

– Даже для мёртвых, - вдруг произнёс Мехмед.

Я не смог скрыть испуга:

– Повелитель, что ты хочешь сказать? Ведь я не мёртв.

Мехмед посмотрел на меня ещё пристальнее и отпил из чаши с вином. Казалось, султану совершенно безразличны мои чувства. Безразлично, что он меня напугал, ведь он думал о чём-то своём:

– Ты - нет, - пояснил он.
– Но я говорил тебе однажды, что ты похож на человека, которого я любил. Он был очень красив, и ему было чуть меньше лет, чем сейчас тебе, когда прервалась его жизнь. Он уже начинал стариться, но совсем чуть-чуть и старение было незаметно. Я запомнил его молодым и красивым. Мне казалось, что в моей памяти он навсегда останется таким, а теперь я смотрю на тебя и могу видеть, как изменился бы он, если б прожил ещё несколько лет. Значит, даже мёртвые могут стариться. Это печально.

Получалось, что султану неприятно на меня смотреть, поэтому я сказал:

– Если пожелаешь, повелитель, я могу закрыть лицо платком, и ты больше не увидишь того, что тебя печалит.

Мне вдруг вспомнилось, что два года назад, когда Мехмед упоминал о таинственном красавце, то не говорил, что красавец умер. Султан лишь сказал "когда я видел его в последний раз", а теперь получалось, что последний раз был незадолго до смерти...

Я по-прежнему чувствовал себя неуютно, а султан вяло улыбнулся:

– Что толку, если печалящее меня я уже видел! И забыть не смогу, - он опять посмотрел на меня очень пристально.
– А ты никогда не задумывался о том, что бывает, если умираешь молодым или почти молодым? Даже если кому-то суждено увидеть тебя старым после твоей смерти, ты сам себя таким не увидишь.

– Истинная старость - это немощь, - ответил я.
– Но немощи во мне пока нет. А когда будет, и одолеют разные старческие болезни, то, возможно, я стану призывать смерть.

Мехмед покачал головой:

– Ты не понимаешь. Я говорю тебе не про немощь, а про увядание. Ты готов с этим смириться? Знаешь, когда-то у меня в услужении был евнух. Весьма красивый. Настолько красивый, что он пользовался особым расположением одного из моих визиров. А затем евнух начал стариться, но не хотел выглядеть старым, поэтому красил волосы, красил лицо, а когда и это перестало помогать, он вдруг заболел и умер. Визир горевал и говорил, что тот ушёл рано, а евнух перед смертью сказал, что совсем не жалеет, и что уходит вовремя. Так вот, чем больше я об этом размышляю, тем больше мне кажется, что это была не болезнь. Евнух отравился и скрыл ото всех. Он не захотел дальше так жить.

– Евнухи - особые существа, - сказал я.
– А я бы не согласился умереть, потому что надеюсь увидеть, как вырастут мои дети и как подарят мне внуков. Глядя на их лица, я не буду думать о собственном лице, а буду чувствовать себя молодым.

– Не будешь, - сказал Мехмед.

Мне опять стало страшно, как если бы он собирался убить меня, а ведь он имел в виду совсем другое.

Это выяснилось, когда он договорил:

– Я смотрю на свои детей и внуков, но о прожитых годах помню всё равно.

Мне следовало кивнуть:

– Что ж. Надеюсь, их вид хоть на время отвлечёт меня от мыслей о старости.

– А знаешь, как больно терять детей?
– спросил султан, и мне опять сделалось страшно, но я вовремя вспомнил, что в этом году умер один из сыновей Мехмеда - Мустафа.

Кажется, мне так и не представилось случая выразить соболезнования, поэтому следовало произнести:

– Повелитель, я знаю о твоей утрате и скорблю вместе с тобой. И понимаю тебя лучше, чем ты думаешь, потому что сам лишился дочери.

– Она умерла?
– не понял Мехмед.

– Мой враг увёз её от меня в свою страну, удерживает в плену вот уже почти год и не желает брать выкуп.

Затем я поведал султану о Штефане и том союзе, который был мне предложен, не забыв упомянуть, что отказался от предложения.

– Что же мне теперь делать, повелитель?
– спросил я.
– Как вернуть дочь? У меня нет войска, чтобы сразиться с этим человеком. И мои сыновья тоже в опасности, потому что он наверняка нападёт на меня снова.