Счастье Раду Красивого

Как видно, выбора не оставалось, и я решил, что Мирча и Влад опять отправятся в Джурджу. И Милко с ними. А Стойка присмотрит за всеми троими, пока меня не будет.

* * *

Снова направляясь в Турцию, я досадовал и радовался в одно и то же время. Досадовал, потому что положение моё опять ухудшилось, и мне будто напомнили в очередной раз, что Раду Красивый сам не может себя защитить, вечно вынужден просить помощи. А радовался, потому что мой замысел, когда я хотел натравить султана на молдаван, теперь обещал исполниться. "Чем хуже, тем лучше, - мысленно повторял я себе.
– Приеду к султану, расскажу о том, что Штефан опять напал на меня, и Мехмеду ничего не останется кроме как принять решение о походе в Молдавию".

У меня было странное чувство, что судьба моя идёт по кругу. Снова, как почти год назад, я отправился в Истамбул, оставив детей в Джурджу. И снова это было не посольство, а поиск убежища. И султан опять должен был принять меня не в тронном зале в присутствии визиров и прочих сановников, а в своих личных покоях. И опять я готовился произнести почти те же слова, что год назад:

– Ах, повелитель! Я столько пережил и лишь на тебя могу надеяться. Молю о помощи.

Однако в этот раз я надеялся сойти с круга: "В прошлый раз мне почти ничем не помогли, лишь приказали никополскому бею дать мне бесплатно семнадцать тысяч воинов. А теперь соберётся огромная армия, больше ста тысяч, которая двинется в Молдавию. И это поможет мне вернуть жену и дочь!"

Разумеется, я ждал вопроса и о сыновьях, поэтому заранее приготовился лгать и придумал историю.

Думать о том, как стану лгать Мехмеду в таких делах, было страшно. Это совсем не то же самое, что лгать о своих чувствах. О чувствах я лгал султану с самого отрочества и ни разу не был уличён. Что ж... теперь приходилось учиться лгать по-новому, но я был уверен, что сумею. Даже будучи пьяным, сумею.

Вот почему я нисколько не растерялся, когда понял, что подробно рассказывать о своих бедах мне опять придётся поздним вечером, сидя всё на том же просторном возвышении, заваленном подушками, и попивая вино, которое надо наливать из чайничка, потому что оно подогретое. Другое султану не хотелось пить в холодный октябрьский вечер.

– Так почему же ты не взял сыновей с собой?
– удивлённо вопрошал Мехмед, отставив пустую пиалу.
– Здесь, в Истамбуле, им безопаснее всего.

– Да, повелитель, да.
– Я сокрушённо опустил голову.
– Но нельзя было знать заранее, когда Штефан-бей явится, и так вышло, что я отправил сыновей в монастырь на севере близ гор. Решил, пусть постигают книжную мудрость. В монастыре очень богатая библиотека и я подумал, что надо отвезти сыновей к этому источнику знаний, раз уж нельзя перенести источник в мою столицу.

– Говори короче, - нахмурился султан, - я не понимаю, к чему ты ведёшь.

– Сыновья мои были там, когда пришёл Штефан-бей с войском, - я стукнул себя по лбу, будто хотел наказать за глупость.
– Штефан пришёл неожиданно, и мне пришлось бежать на юг, а мои сыновья остались на севере моих земель. Всё, что я успел, это послать повеление, чтобы слуга, который отвечает за них, вёз их скорее за Дунай, то есть сюда, а если на пути встретятся люди Штефана и никак нельзя будет объехать, пусть поворачивает обратно на север и скроется с моими сыновьями в землях венгров.

Лицо султана просветлело:

– Так значит, твои сыновья всё ещё могут сюда приехать? Нужно только подождать?

– Да, повелитель, да, - ответил я, стараясь не выглядеть совсем уж простаком.

Впрочем, месяц назад я действительно оказался простаком, потому что не понимал, отчего Мехмед медлит с решением выступать в поход. А всё объяснялось просто: султан надеялся, что Штефан ещё раз нападёт на меня, а я опять приеду искать защиты в турецкую столицу и привезу сыновей с собой. Султан ведь сам велел мне так поступить, когда мы говорили об этом год назад. И если бы я выполнил повеление, мои сыновья достались бы Мехмеду без всяких условий с моей стороны, а затем он смог бы решить, действительно ли ему нужен поход против Штефана, или с этим врагом можно договориться о мире. Судьба моей дочери и моей жены в результате этого договора наверняка осталась бы неизменной, они продолжили бы жить в Сучаве, но Мехмеда это не заботило - главное, что мои сыновья оказались бы в Истамбуле.

"А вот нет, - думал я.
– Ты так просто меня не проведёшь. Нужны мои сыновья? Постарайся ради них. Хоть ты их и не получишь, но постараться придётся".

* * *

Если лгать, то лгать. Если уж я сказал, что нужно подождать, не сумеет ли мой слуга привезти моих детей в Турцию, то следовало ждать. Хоть я и знал, что слуга "не сумеет".

Прошёл почти месяц с того вечера, как я обнадёжил султана, поэтому я уже готовился пережить небольшую грозу. Мехмед должен был разгневаться из-за того, что его надежды не оправдались, и что моих детей он в ближайшее время не увидит.

"Ничего, и не такие грозы переживали", - думалось мне, когда один из слуг-греков, которые и в этот раз сопровождали меня в поездке, сообщил, что к турецкому двору приехал богатый румын и добивается приёма у султана.

"Стойка?
– подумал я.
– Этого не может быть! Он не предатель!"

Это в самом деле оказался не Стойка. Я никогда прежде не встречал этого человека. И детей моих при нём не было. И знакомых мне лиц я при нём не увидел. Но мне объявили, кто он - бей Эфлака, то есть государь Румынской Страны, которую турки называли Эфлак.

Правда, поначалу это от меня скрывали. Узнав от своих слуг о неизвестном румыне, я сразу отправился в канцелярию султана, чтобы с помощью небольшой взятки выяснить у писарей имя приехавшего. Однако сделать это мне не удалось, и в тот же вечер о моём визите в канцелярию доложили Мехмеду. Он позвал меня и строго сказал, что я не должен беспокоиться, то есть мне следовало оставить всякие попытки проникнуть в тайну, а иначе не избежать высочайшего гнева.

Через несколько дней Мехмед пригласил меня присутствовать в тронном зале, где примут "важного гостя". Я стоял неподалёку от султанского трона, поэтому султан сразу увидел, как я переменился в лице, когда слуги объявляли, что прибыл "бей Эфлака". Но ведь это же был мой титул! А я тогда кем считался!?

Всё прояснилось, когда назвали имя "важного гостя": к султану явился тот самый Басараб Старый, которого Штефан в начале октября посадил на трон. Но почему Басараб приехал к турецкому двору? Как не побоялся? И почему Мехмед принял его? Уж явно не из-за красивого лица.

Басараб Старый был действительно очень стар. Старше Штефана, потому что лоб и щёки уже оказались прорезаны глубокими морщинами, а волосы, когда-то тёмные, теперь стали почти седыми. Всю жизнь этот человек ждал, когда обретёт власть, его время уже истекало, и потому теперь он, наверное, держался за власть обеими руками. Потому и не побоялся приехать. Но почему Мехмед принял его?

Со слов Басараба я узнал, что сейчас в моей стране правит ещё один Басараб, который получил трон с помощью венгерского войска, пришедшего из-за гор.

"Сколько же претендентов на мой престол?
– подумал я.
– И неужели я больше не угоден королю?" О таких вещах почти всегда узнаёшь внезапно, и эти новости почти всегда некстати. Но сейчас это не имело особого значения.

Также Басараб объявил, что больше не будет сохранять дружбу со Штефаном, а хочет быть другом для Турции и слугой для великого султана.