Счастье Раду Красивого

"Сейчас состоится обмывание покойника", - подумал я с тем же безразличием, но в то же время ждал в нетерпении, пока стража уйдёт, чтобы расспросить своих слуг, знают ли они что-нибудь о моих детях. Видели их? А кто моих детей сопровождает?

Наконец двери за стражей закрылись, но не успел я и слова произнести, как кто-то кинулся на меня сзади и крепко обнял, прижавшись к моей спине.

Моё спокойствие как ветром сдуло. "Как же так!
– мысленно воскликнул я.
– Он не должен быть здесь".

Я сделал попытку обернуться, и обнимающий разомкнул объятия, но разомкнул лишь затем, чтобы снова сомкнуть - теперь спереди. И прижаться щекой к моей щеке, которая уже много дней не знала бритвы.

Мне всё же удалось оторвать от себя этого безумца:

– Милко, зачем ты здесь?

– Чтобы с тобой быть, - просто ответил он.

– Но ты же понимаешь, что для тебя это очень опасно. Если султан поймёт, кто ты для меня...

– Господин, тебе надо беспокоиться о другом, - перебил Милко, усаживая меня на софу и садясь рядом.
– Султану нет дела до тебя, потому что он восхищён твоими детьми. Почти влюблён в них обоих. Я не думал, что такое бывает, ведь им всего-то по десять лет, но он так на них смотрит... Это ни с чем не спутать. А останавливает его только то, что он боится потерять их расположение. Султан наговорил им всякой лжи, что ты уехал по делам, но скоро приедешь. Он не сказал им, что держал тебя в крепости. Я и сам не знал, пока не пришёл сюда и не поговорил с твоими слугами. Но теперь не могу рассказать твоим детям правду, потому что к ним никого не пускают. Так султан приказал.

– Но почему ты сам здесь?
– продолжал спрашивать я.
– Вместо тебя должен был приехать Стойка.

– Он не захотел, - ответил Милко, - Вернее, замешкался, а дальше было поздно.

– Не понимаю.

– Когда в Джурджу приехали люди султана, то сразу спросили: "Где дети Раду-бея?" Им показали. Тогда люди султана спросили: "А где слуга Раду-бея, поставленный за ними присматривать? Нам велено взять с собой его тоже". Стойка, когда услышал это, растерялся, ведь понимал, что ничего хорошего от поездки не жди. А я, пока он молчал, быстро выступил вперёд и сказал: "Это я слуга Раду-бея". Потому что понял - если скажу так, меня отвезут к тебе, а мне это и было нужно. Мне всё равно, что со мной здесь может случиться. Главное, что с тобой буду. А Стойка правильно задумался, надо ли ехать. Ничего он здесь сделать не сможет. Так зачем ему здесь быть?

Я вспомнил ту ложь, сказанную султану: мои дети находятся под присмотром слуги, который, если сможет, привезёт их в Турцию, а если не сможет, но увезёт на север, в Венгрию, потому что раньше они находились в монастыре на севере.

Раз уж Милко назвался тем самым слугой, следовало выяснить, устраивался ли ему допрос. Догадался ли кто-то подтвердить слова Басараба, уличившего меня во лжи. Ведь, если допроса не было, я мог сейчас научить Милко, что говорить. Мелькнула мысль: "Может, нам всё же удастся выкрутиться? Может, сумеем сбежать все вместе прямо из дворца, ведь если Мехмед решит, что я не лгал ему, то уберёт от моих покоев стражу".

– Султан говорил с тобой?
– спросил я.

– Да, - ответил Милко.
– Говорил через толмача. Спрашивал, почему твои дети находились в Джурджу и не были отправлены в Истамбул. Я понял, что что-то не так, но не знал, как отвечать, поэтому ответил, что Джурджу и Истамбул - турецкие владения, и раз уж твои дети находятся в этих владениях, то нет большой разницы, где именно. Турецкая сила везде защитит. Не знаю, почему, но султану понравился этот ответ.

Он и меня обнадёжил, и я продолжил расспрашивать:

– А дальше о чём разговор был?

– Султан спрашивал, где были дети до того, как оказаться в Джурджу. Я сказал, что в Букурешть. Он спросил: "А до этого? Их куда-нибудь возили?" Я сказал, что иногда ты их возишь с собой по монастырям. Султан оживился и спросил, когда ты возил их в монастырь последний раз. Я ответил правду: что не так давно ты возил их в монастырь Дялу близ города Тырговиште. Султан ещё больше оживился и спросил, верно ли, что Тырговиште расположено севернее, чем Букурешть. Я сказал, что да.

Это ещё больше меня обнадёжило. Непостижимым и чудесным образом моя история, выдуманная от начала и до конца, очень удачно наложилась на действительные события, а Милко, видя мою радость, весь расцвёл:

– Господин, значит, я тебя не погубил своими ответами?

– Ты отвечал очень хорошо, - улыбнулся я, а он признался:

– Султан явно хотел узнать у меня что-то важное, а мои слова ему понравились. Мне страшно было всё испортить, поэтому дальше, что бы султан ни спрашивал, я повторял ему всё то же самое, ничего не добавляя.

– Молодец!

После этого я рассказал Милко выдуманную историю про то, как я якобы хотел переправить детей к султанскому двору, и мы договорились, что впредь будем придерживаться этой истории, чтобы султан перестал называть меня лгуном и изменником.

* * *

Вечером меня привели к Мехмеду в покои, и хотя он сразу же отпустил стражу, было заметно, что султан настороже. Мне не предложили сесть на возвышение, заваленное подушками, а указали на тюфяк, лежащий рядом на полу, на расстоянии четырёх шагов.

К тому же возле возвышения стоял круглый столик, а на нём был виден колокольчик, до которого Мехмед мог легко дотянуться. Если бы я решил кинуться на султана, то колокольчик сразу зазвенел бы, зовя на помощь.

– Давай поговорим откровенно, Раду, - сказал султан.
– Ты злишься на меня?

Привычка лгать тут же подсказала ответ: "Повелитель, я обижен оттого, что ты заподозрил меня в предательстве", - но я вдруг подумал, что хватит уже притворства, и сказал:

– Я тебя ненавижу.

– Ай-ай, зачем же так?
– улыбнулся Мехмед.
– Да, я поступил с тобой несправедливо, но ты тоже виноват, потому что не говорил мне всю правду до конца. Я видел это, а когда ко двору приехал тот человек и сказал, что ты лжёшь, то его словам трудно было не поверить.

Я молча сидел на тюфяке и оценивал свои возможности: "А что если и впрямь броситься на него, схватить за руку, чтобы не успел дотянуться до колокольчика, а другой рукой сразу вцепиться в горло, чтобы предотвратить крик? Нет, не получится. Он обязательно успеет либо закричать, либо схватить колокольчик. И даже если просто смахнёт его со стола, звон всё равно будет".

– Да, теперь я понимаю, что ты не лгал мне, - тем временем продолжал султан.
– Недавно проведённое дознание убедило меня в этом. Ты лишь скрывал часть правды, но я тебя прощаю.

Это означало, что мне не следует пытаться убить Мехмеда, потому что не всё потеряно. Если он прощает, значит, готов снова доверять мне, убрать стражу от моих покоев, а это, возможно, позволит мне сбежать из дворца.

– Я сразу понял, что ты затеял, - снова улыбнулся Мехмед.
– Ты хотел с моей помощью наказать своего врага Штефана-бея, который очень сильно тебе досадил. Ты понимал, что я не стану собирать большое войско лишь по одному твоему слову, и потому ты готов был отдать мне кое-что очень ценное - своих сыновей. Не могу не признать, что это была хорошая сделка, но я хотел сбить цену. Когда речь идёт о крупных сделках, любой пытается. Попытался и я. А ты не хотел отдавать мне сыновей дешевле той цены, которую назначил. И заподозрил, что я хочу тебя обмануть?
– Мехмед помолчал немного, очевидно рассчитывая на ответ, но не дождался от меня ни слова и примирительно улыбнулся: - Мы оба пытались перехитрить друг друга, оба хотели выгадать как можно больше, но теперь я говорю тебе: ты победил, я согласен платить назначенную цену.