Счастье Раду Красивого

– Какую ещё правду?

– Что ты - содомит, а это страшный грех. Сказал, что ты заставишь моих детей грешить, и что после смерти они попадут в ад, но Бог наверняка накажет их ещё при жизни. Я сказал, что они станут мерзкими для праведных людей. Сказал, что праведные не захотят даже прикасаться к ним, как не прикасаются к прокажённым. Я сказал, что мои сыновья должны бояться тебя, бежать от тебя и не исполнять твоих повелений, а если ты станешь грозить им, то пусть затыкают уши и не слушают.

– Тогда пусть послушают тебя, - резко ответил Мехмед.
– Скажи им, что если они не станут меня слушаться, я отрублю им головы. Скажи им это сам. А если не скажешь, всё равно так и будет.

Вдруг один из слуг султана с поклоном приблизился к нему и что-то шепнул на ухо, а Мехмед сразу повеселел и кивнул, дескать, исполняй.

Я не знал, что задумал султан, но снова обратился к своим сыновьям по-румынски. Сказал им, чем угрожает султан, но добавил, что не нужно бояться смерти. Пусть я произносил им смертный приговор, но по счастью мой голос не дрогнул:

– Если султан убьёт вас, вы попадёте в рай, станете похожи на ангелов. А если согласитесь совершать грех, то попадёте в ад, и Бог сделает так, чтобы вы мучились, как в аду, ещё при жизни. Будете мучиться и при жизни, и после смерти.

– Отец, мне страшно, - сказал Мирча и готов был заплакать, но я повторил:

– Не бойся. Если султан убьёт вас, то убьёт и меня. Мы будем вместе. Я не дам вам заблудиться в стране мёртвых, покажу, куда идти.

Это была правда, ведь всякой православной душе после смерти предстояли мытарства. В течение сорока дней решалась её судьба, а на весах взвешивались её грехи и добрые дела - что перевесит. И я собирался пройти этот путь вместе сыновьями, упросить небесных служителей, чтобы разрешили проводить детей до самых ворот рая. Мирче и Владу не обязательно было знать, что после нам придётся разлучиться. Я нисколько не надеялся, что мои дары монастырям и другая помощь, которую я оказывал нуждающимся, перевесят вторую чашу весов - чашу с грехами.

Султан внимательно следил за нашим разговором, но на этот раз не догадался о смысле:

– Ты, наверное, думаешь, что я их не казню? Думаешь, мне слишком жаль будет казнить таких красивых детей?

– Я сказал им, что ты отрубишь им головы, но также сказал, что это не страшно, - ответил я теперь уже по-турецки.

– Не страшно?
– улыбнулся султан.
– Сейчас они увидят, как это не страшно.

Он снова уселся на возвышение и мы ждали некоторое время, которое показалось мне вечностью, а затем в комнате появился человек с большой тяжёлой саблей. Я уже видел такие не раз - такими саблями рубят головы.

Никаких сомнений не осталось, когда в комнату также внесли колоду, на которую должен класть голову казнимый. "Неужели, султан не боится запачкать ковры?" - подумал я, но в следующее мгновение забыл о коврах, потому что в комнату в сопровождении четырёх стражников вошёл Милко, у которого руки теперь были связаны за спиной.

– Ну, что? Пусть увидят, как это не страшно?
– очень серьёзно спросил меня Мехмед.

Вместо ответа, я велел своим сыновьям отвернуться.

– Нет, нет, - покачал головой султан, - вели им смотреть. А то я скажу слугам, чтобы они заставили твоих сыновей видеть всё.

Я вынужден был сказать детям, чтобы смотрели, но Милко почему-то выглядел очень спокойным. Он безмятежно улыбнулся, а поскольку в отличие от большинства присутствующих понимал, что я говорю детям, то уверил их:

– Это совсем не страшно. Когда умираешь быстро, это не страшно. Видите? Я совсем не боюсь.

Он без всякого сопротивления опустился на колени и, положив голову на колоду, продолжал улыбаться.

Султан несколько мгновений смотрел на всё это, а затем вдруг сделал знак палачу остановиться и снова вскочил с возвышения:

– Нет, так не пойдёт. Мы как будто в игру играем.

Я ещё ничего не успел понять, когда Мехмед вдруг крикнул:

– Это не игра!
– с этими словами он кинулся ко мне, оторвал от меня Мирчу и, снова схватив его за шиворот, потащил к колоде.

Мой сын опять начал кричать, вырываться, но безуспешно. Пинком оттолкнув Милко, султан заставил моего сына положить голову на освободившееся место.

Мирча продолжал кричать, а султан велел стражникам держать мальчика, в то время как сам схватил его за волосы, чтобы голова не шевелилась:

– Руби!
– раздался приказ.

Тяжёлая сабля палача опустилась, а Мехмед поднял за волосы голову моего сына, теперь отделённую от тела, и велел мне:

– Спроси своего второго сына, хочет ли он, чтобы я сделал то же самое с ним.

Я был так потрясён всем увиденным, что язык перестал меня слушаться. Не получалось произнести ни слова, и вдруг оказалось, что младший из близнецов, Влад, который до этого в страхе смотрел на казнь, вдруг ринулся вперёд, встал перед Мехмедом и крикнул, сверкая глазами:

– Пусть Бог тебя убьёт!

Наконец, я совладал с собой и сумел произнести:

– Султан хочет знать, согласен ли ты умереть, - а Влад оглянулся на меня и ответил:

– Отец, Мирча там один и ему страшно. Пойдём к нему.

Так же спокойно, как до этого Милко, Влад подошёл к колоде, опустился на колени и положил голову, куда нужно.

Мехмед, казалось, до последнего мгновения сомневался, что мальчик действительно не боится и хочет смерти. И всё же приказ палачу прозвучал:

– Руби.

Когда голова второго моего сына упала на ковры, я вдруг встретился глазами с Милко. Тот, кого выбрали для показательной казни, но в последнее мгновение отвергли, всё так же находился возле колоды и наблюдал, как умирают другие, но не мог ничем помочь. Теперь он был в смятении.

И я вдруг испугался, что султан, казнив моих сыновей, так и не казнит меня, оставит жить, и я не смогу выполнить обещание, которое дал Мирче и Владу - быть с ними в период мытарств.

Я кинулся вперёд, но не к султану, как все подумали, а к палачу. Ударив его в лицо, вырвал у него саблю. Она была очень тяжела. Ею невозможно было биться, то есть отражать удары, но я надеялся, что успею нанести один удар - не сверху вниз, как палач, а взмахнуть справа налево. Сабля была острая, и если бы я хоть кончиком дотянулся до султана, получилась бы широкая резаная рана в живот - такая, от которой кишки сразу вываливаются наружу.

Увы, мне не хватило мгновения. Четверо стражников уже вытащили свои сабли из ножен. Я сделал шаг к султану и, схватив рукоять обеими руками, даже успел отвести их далеко вправо, для замаха, когда почувствовал, как тонкий клинок пронзает мне левый бок, входит между рёбер. Глубоко.