Счастливо оставаться! (сборник)
Шрифт:
Бу-у-ух! – обмякла волшебная субстанция и сползла по плечу вниз в поисках своего привычного пристанища.
– Ко-о-остя! – огорчилась ее хозяйка. – Ты же обещал!
– Друг мой, Настенька! – понес уже совсем невозможную чепуху Истомин. – Думай о вечном!
– Приятного аппетита, – вмешалась Тамара и стала выбираться из-за стола.
– Приятного, – поддержал ее Виктор и встал следом.
– Товарищ! – обратился к нему Костя Истомин. – Друг! Мой брат любезный! Бежишь?
– Бежит! Комедиант! – ответила за мужа Мальцева.
– Ты тоже склонна к стихоплетству?
– К версификации,
– Так мы с тобой филологи, подруга?
– Ты льстишь себе…
– Я льщу?! – не поверил Истомин и вскочил из-за стола, пытаясь поддержать Мальцеву под руку.
Тамара, не поворачивая головы, устремилась к выходу, не забывая отвешивать обедающим знакомым «приятного аппетита». Истомин пробирался следом, а Мальцев, чертыхаясь, замыкал процессию. В дверях женщина развернулась и что-то тихо сказала кудрявому поэту, после чего тот отпрянул и, жеманясь, пропустил законного супруга Тамары Николаевны.
– Ушли любовники младые! – провозгласил Костя на всю столовую и подозвал к себе официантку. Чернявая девушка с готовностью закивала в ответ.
Пока Мальцевы молча шествовали к корпусу по аллее, обсаженной пальмами, Маруся чинно восседала с Олей-Лизой на качелях, допивая вторую бутылку фанты. Маленькая и беленькая в удивительной способности вмещать в себя огромное количество шипящей жидкости не уступала подруге. Светский разговор между девочками поражал своей экзистенциальной направленностью.
– Они умрут, – призналась Оля-Лиза, имея в виду собственных родителей. – И Женька.
– С какой это стати? – манерно переспросила Машка.
– Я знаю, – гордо произнесла сивилла.
– И я знаю, что твои родители умрут и брат тоже. Просто потом.
– И твои, – пообещала Оля-Лиза.
– А за моих ты щас получишь! – заговорила Маруся на каком-то непривычном для себя наречии.
– Нет! – без тени сомнения изрекла маленькая и беленькая.
– Да-а-а, – грозно подтвердила Машка свою решимость отстоять право семьи Мальцевых на долгое безоблачное существование.
Оля-Лиза ничего не ответила и просто отрицательно замотала головой. Никакая дружба не могла заставить Лизу Истомину поступиться своими жизненными принципами и убеждениями. Машка, видя столь последовательное сопротивление со стороны малолетней подруги, рассвирепела и как будто нечаянно пнула девочку по спичечной ножке. Оля-Лиза подняла на Марусю свои холодные голубые глаза и тихо произнесла:
– Ты тоже.
– Я-а-а-а? – возопила жизнерадостная Машка.
Маленькая и беленькая скорбно кивнула.
– А тебя Сталин утащит! – пообещала Маруся Мальцева и завыла могильным голосом: – Когда наступает ночь, Сталин встает из гроба и ищет маленьких девочек.
Оля-Лиза равнодушно взирала на подругу.
– Но не все-е-ех, – продолжала завывать сказочница. – Только Оль. И маленьких, как ты. Он их сначала ду-у-ушит, – просто смакуя, вещала Машка. – А потом пьет кровь и выкалывает глаза. Голубы-ы-ы-е! – с особым удовольствием добавила Маруся.
Лиза Истомина поджала бледные губы и заинтересованно посмотрела на преобразившуюся подругу. В глазах маленькой и беленькой обозначилось профессиональное
уважение.– И вот се-во-о-о-одня такая ночь, когда Ста-а-алин встает из гроба, чтобы найти и… – Оля-Лиза вздрогнула, – уби-и-и-ть! Но-о-очью! Се-во-о-о-одня! – заорала Машка и ткнула пальцем в симпатичные вишенки на футболке сивиллы.
Оля-Лиза старательно зажмурилась и заткнула руками уши. Маруся приосанилась и по-хозяйски развела ручки младшей Истоминой.
– Слу-у-ушай меня-а-а! – прокричала она в уши бедному ребенку. – Ни-ког-да-а-а! Ни-ког-да! Не говори про сме-е-ерть! А то Ста-а-алин вста-а-анет и…
Оля-Лиза заплакала навзрыд, что привело Машку в абсолютно блаженное состояние, и она снисходительно погладила пятилетнюю девочку по кудрявой голове:
– Ну что ты плачешь-то, дуреха? Страшно, что ли? Не бойся!
Маленькая-беленькая от ужаса закрыла лицо руками и уткнулась в коленки старшей подруги.
– Не плачь! – радостно успокаивала ее та. – Ты же не Оля. Ты – Лиза. Хорошая, добрая девочка. Как говорит моя мама, ангел божий. Не плачь… Ты не умрешь! Ни-ког-да! – шапкозакидательски пообещала мучительница, чувствуя в себе силы необъятные.
Оля-Лиза всхлипывала, но уже явно с меньшей интенсивностью, чем пару минут тому назад. Давно Машка не чувствовала себя так замечательно! Так полноценно: и фанта в животе, и заклятая вещунья на коленях, и родители, блуждающие по аллеям счастья на расстоянии вытянутой руки. И еще это был последний день, который Маруся должна была провести в новоафонском пансионате «У монастыря», потому что завтра – домой. А значит, по заведенной в семье традиции, никакого сна после обеда, сплошные дела и разные там делишки. Поэтому надо сдать ребенка на руки его родителям и наконец-то приступить к сборам. Главное – не пропустить. Вот и вскакивала Машка Мальцева со своего места, боясь пропустить семью Истоминых, призванную освободить ее от затянувшейся опеки над этой маленькой и беленькой, кудрявенькой и голубоглазенькой, противной и надоедливой в своих капризах Елизаветы Константиновны.
Ждать пришлось целую вечность. Пока те вышли из столовой, пока поговорили о том о сем с окликнувшими их отдыхающими, пока добрели до детской площадки, Олю-Лизу сморило – она мирно заснула в Машкиных коленках, добросовестно омытых слезами. Маруся имела уважение к спящим людям, поэтому замерла и терпеливо ожидала, пока чета Истоминых приступит к выполнению своих родительских обязанностей.
Фьяметта, увидев призывно размахивающую руками девочку, поспешила к качелям, ставшим импровизированной колыбелью.
– Что же ты молчишь? Сидишь и молчишь? А если б я другой дорогой пошла? – прошептала она Машке.
– Так она же спит, – зашипела Маруся в ответ. – Как я орать-то буду? Разбудишь ведь.
Подошел Истомин. Увидев спящего ангела, широко улыбнулся и взгромоздился на скрипучие качели, дабы принять его в свои руки. В момент совершения передачи Оля-Лиза открыла глаза и тут же снова уснула, не теряя времени на распознавание лиц. Маленькую-беленькую унесли, а Мария Викторовна Мальцева наконец-то вылезла из своего убежища и бросилась искать исчезнувших из виду собственных родителей.