Считай звёзды

— Райли, — голос отца?

Щелчок — и свет лампы на тумбе врезается в мои больные глаза, заставив жмуриться и тереть веки.

— Райли, — отец осторожно трясет меня за плечо, заставив оторвать голову от подушки и приподняться на локте. Еле справляюсь со смазанным зрением, концентрируя его на лице мужчины, что выглядит очень обеспокоенно.

— Пап? — еле дышу забитым носом. — Что такое? — шепот хриплый, больно говорить.

— Ты можешь съездить в магазин? Тот самый, круглосуточный, — отец вроде гладит мое плечо, но это больше напоминает потрясывание, оберегающее меня от упадка в сон.

— Что? — думаю, что мне кажется, но мужчина повторяет четко:

— У Лиллиан поднялась температура, — даже тон голоса волнительно скачет, заставляя меня хмуриться.

Стоп. Серьезно?

— Думаю, она вчера простыла, — объясняет, явно считая, что мой мозг способен нормально обрабатывать слова спустя минуту после пробуждения.

Не знаю, как реагировать на просьбу. Сощуренный взгляд скачет с часиков на тумбе на лицо отца. Час ночи. Час ночи, пап.

— Но… — кашляю, еле соображая. — Я не умею водить, — напоминаю, вовсе вынудив себя присесть на кровати. Спутанные волосы греют щеки и открытый участок плеч.

— Но ты знаешь дорогу, — мужчина убирает руку. — А у Дилана есть права.

Прекращаю чесать щеку пальцами, медленно переводя внимание с отца на открытую дверь. Вижу, как явно сонный парень прижимается щекой к арке двери, держа веки закрытыми. Моргаю, думаю, добиваясь полного освобождения ото сна, и дергаю головой, чтобы отрицательно качнуть ею:

— Пап, я…

— Пожалуйста, Райли. У нас нет даже жаропонижающего.

Эм, да, пап, я в курсе. Я сама их искала.

Немного задевает и разочаровывает, что ради Лиллиан он поднимает весь дом, а, узнав о моем дурном самочувствии, просто желает скорее поправиться.

— Райли? — отец видит, что прикрываю веки, поэтому вновь трясет меня за плечо, отчего морщусь, так как ощущение тошноты возвращается в организм.

— Поможешь мне? — щурится. Не знаю, как… У меня просто нет слов, если честно, но раз уж он так всполошился, то, значит, Лиллиан правда нехорошо. Если станет хуже, то скорая будет долго сюда ехать, не хочу чувствовать впоследствии груз вины, поэтому киваю, пожав плечами:

— Хорошо, — мужчина улыбается, а я стреляю взглядом в сторону парня, который отрывает голову от стены, зевая.

Потрясающе, надеюсь, мне посчастливится умереть раньше, чем этот тип отгонит сон, вспомнив о том, что может прекрасно провести время, травя обидные шуточки в мой адрес.

========== Глава 4 ==========

Такое ощущение, словно меня пережевал бегемот, проглотив, выблевал, снова пережевал, после чего выплюнул. Со сдержанной в мыслях обидой на ситуацию еле собираюсь за минут десять, даже не смотрю на вещи, что попадаются под руки: какой-то светлый вязаный свитер с горлышком, чтобы прикрыть мое больное, джинсы, кроссовки, темно-зеленая парка, которую давно уже не надевала. Требуется ли упоминание того, как внешне напоминаю человека без места жительства? Первый язвительный комментарий именно такого содержания:

«Как живется в коробке на свалке?» — примерно такое слышу от парня, курящего у машины, когда выхожу из дома, первым делом радуясь большому размеру свитера. Рукава скрывают ладони, тем самым неплохо согревая, а ворот способен накрыть половину лица, даже уже ледяной кончик носа.

На улице больше не моросит мелкий дождь, но из-за сильной влажности вокруг довольно холодно. Тем более, немалую роль играет морозный горный воздух. Ночное небо чернее, чем обычно, оно затянуто облаками. Где-то на горизонте еще сверкают молнии, а шум грома дрожью проходится по земле, так, что даже в кроссовках хорошо ощущаю легкую тряску. Пар льется изо рта. Пропускаю мимо ушей слова Дилана, тот еще зевает, пока бродит вокруг автомобиля, докуривая сигарету. Сажусь на переднее сидение рядом с водительским местом, и хлопаю дверцей, продрогнув от озноба. Голова раскалывается, а тошнота… Боже, кого это волнует? Опыт показывает, что мало людей способны действительно переживать за других. Многие делают это, потому что «надо». Такое ощущение, только я могу в час ночи рвануть в магазин, находящийся в нескольких километрах от дома, чтобы купить неродному человеку лекарства. Честно признаться, подсознательно мне не хочется отказывать отцу, чтобы потом несколько дней слушать про свой эгоизм.

Прикрываю веки, локтем упираясь на «основание» окна. Пальцами растираю лоб, чувствуя, как горят глаза. По крайней мере, куплю лекарства и сразу приму их. Жаль, что головная боль не позволит заткнуть уши наушниками. Придется слушать О’Брайена, но, надеюсь, его так же не впечатляет ситуация, в которой оказывается, и он будет тупо молчать.

Парень выбрасывает окурок в траву, открывает дверцу, забираясь в салон, и, почему-то, выдыхает дым здесь, так что я сразу морщусь, чувствуя, что поездка пройдет не без происшествий, ибо мой живот реагирует на отвратительный запах, начав толкать комок вверх по горлу. Вдох. Выдох. Глубоко дышу, дабы сдержать всё в себе, при этом напряженно сжимаю ворот свитера, чтобы сдавить им нос. Терпение, Райли.

Я не доверяю Дилану, что не должно быть секретом. И мне действительно страшно, что придется находиться с ним в одной машине, за рулем которой именно он. Сама мысль, что этот тип ответственен за вождение, пугает, вызывая у меня дрожь в пальцах. Понятия не имею, как он водит, и мой отец не может этого знать, так почему он посылает именно его? Почему бы не оставить Дилана с мамой, а самому поехать? В голове столько вопросов, что боль только усиливается, а первое движение машины автоматически вжимает в сидение. Нет, это выше моей выдержки. Даже на американских горках не испытывала такого напряжения, как сейчас. А если я попрошу его вести аккуратнее или медленнее? Если его это разозлит? Мы будем одни на чертовой дороге, вдруг он выйдет из себя и, не знаю, как там работает сознание больных придурков? Парень оставит меня на обочине? Уж лучше пусть треснет чем-то по голове, но не бросит в лесу.

Господи, жалкие мысли слабого человека. Почему меня постоянно заботит способ общения с другими? Это проблематично. Понимать, что ты слабее. Понимать, что человек рядом может сотворить какую-то гадость, а ты против него ничего не можешь, поэтому будешь принимать всё молча и терпеть в себе ответный удар. Так всегда. В школе держишь язык за зубами, пока упыри всячески опускают тебя, а ты ничего не можешь сделать, так что стоишь и терпишь, ведь они сильнее, и тебе просто не хочется получать травмы. Даже учителя-мужчины. Они порой ведут себя, как отсталые, вымещая злость из-за своих личных проблем. И дома… Дома молчишь, не препираешься с отцом, хорошо зная, каким он становится, когда его не слушают. Помню… Помню, каким он был с матерью, как она запиралась в ванной, включая воду, лишь бы я не слышала её рыдание.

Я просто боюсь. Мужчин.

И О’Брайен не такой «особенный» с моим «особенным» отношением. Я так отношусь ко всем особям мужского пола, кроме Робба и Остина. Они прошли проверку на доверие.

Автомобиль выезжает на ровный асфальт. Вокруг темно. Деревья угрожающе наклоняются в разные стороны. Атмосфера пугает. Начинаю рвать заусенцы ногтями, стучать зубами. Не желаю привлекать к себе внимание, но громкий кашель прорывается, заставив сжать ладонью рот.

— Так это ты на мою мать чихала? — Дилан смотрит на дорогу, стуча пальцами по рулю. Я сажусь прямо, неосознанно ворча охрипшим голосом:

— Конечно, а еще я плевала в твою еду, — отворачиваю голову, уставившись в окно на темный лес. Не могу здраво оценить скорость, с которой едем по дороге, но меня начинает укачивать. Приходится сжать пальцами шею, дышать чуть громче, чтобы унять ощущение тошноты. Телефон в кармане вибрирует. Отец прислал список лекарств? Вынимаю мобильный, но на экране номер Остина, поэтому слабо улыбаюсь, открывая сообщение.

«Эй, человек, мы тебе звонили», — точно, разговор в скайпе… Совсем забыла. Отрубилась вчера без памяти. Пальцами еле попадаю на нужные буквы, пока печатаю ответ: «Прости, замоталась. Чмокни от меня завтра Агнесс и Робба ХД».