Считай звёзды

Поднимаю глаза на зеркало. Руки сами опускаются, не справляясь с молнией. Выдыхаю. Сутулю плечи. Тяжесть. На подбородке еще виден синяк, веки опухают, скорее всего, от моего состояния, образуют мешки под глазами. Выглядит жутковато. Пускаю смешок в свой адрес. Ясное дело. Никак иначе быть не может.

Не желаю больше видеть себя, поэтому прикрываю веки. Дышу. Набираю в рот кислород. Выдыхаю через ноздри. Вдыхаю. Выдыхаю. В груди становится легче, но от мыслей меня вряд ли это спасет. Опять смотрю на себя, прямо в карие радужки глаз, хмурясь. Как давно во мне зародилось это омерзение по отношению к себе? В классе третьем?

Корчусь, отворачиваясь. Толкаю дверь рукой, но не выхожу за порог, слыша, как мама зовет Митчелла из его комнаты, а сам мужчина, по всей видимости, хотел зайти к крольчихе, поэтому отворачивается от её двери, поспешив обратно в свой кабинет: «В чём дело?..» — дальше не слушаю. Взглядом упираюсь в приоткрытую дверь комнаты девчонки, прислушиваюсь, пока медленно шагаю к себе. Никаких звуков. Свет в помещении явно выключен, хоть сейчас и девяти нет. Открываю дверь в свою комнату, решив наплевать. Всё равно моральная порка этой дуры не принесет мне выгоды. Уже слишком много мусора накоплено, придется самому разгребать. Жаль, что не удастся прямо сейчас залечь спать, конечно, нет шанса уснуть сразу, но полежать в тишине не против. Но мама готовит ужин. Не хочется, чтобы она старалась, а я потом проигнорировал её заботу, женщина опять будет переживать, что со мной что-то не так. Вынужден буду спуститься. Сидеть за одним столом с чужаками. Вталкивать в глотку еду. Давиться чувством тошноты. Слушать их разговоры. Иногда реагировать на слова матери. Мне придется. У меня нет иного выхода, кроме как вести себя «спокойно» рядом с женщиной, к которой всё больше испытываю не совсем родную любовь… Скорее, она начинает оказывать давление, хотя ничего для этого не делает. Я сам настраиваю себя подобным образом.

Мне просто хочется найти равновесие, успокоиться и прекратить уже бросаться за ней из крайности в крайность. У неё странное убеждение, что именно мужчина должен принести ей покой и радость. Но выходит наоборот. Когда женщина поймет, что… Не будет ей счастья, пока она не сможет быть счастливой наедине с собой?

Тяну дверь на себя. Не свою, а дверь в комнату крольчихи. Пошли вы все, сам не понимаю, что именно мне кажется странным в «болезни» этого куска мяса. Наверное, я хочу скорее найти подвох в Митчелле, чтобы увести отсюда мать.

Меня встречает темная комната. И пустая. То есть, нет, тут есть мебель, но самой девушки нет. Не особо хмурюсь из-за чувства усталости, но это всё равно странно. У них какое-то отдельное помещение для больных? Может, Митчелл не хочет, чтобы крольчиха заразила Лиллиан, поэтому попросил её перейти в другую комнату? Так на этаже больше нет таких. Может, спит в гостиной? Или…

Короче, плевать, но это реально странно.

***

Раз, два, три…

Момент, когда темнота настолько привычна, что при возможности включения света, ты остаешься во мраке, ощущая, как каждая клетка организма обретает равновесие. Тишина убаюкивает нервы, и сознание с успокоением обрабатывает лишь ночную пелену вокруг, больше никаких мыслей.

Четыре, пять, шесть…

Очень маленькое помещение с рыхлыми холодными стенами и деревянным стулом. Она, как комнатное растения, требующее немного комфортной темноты для своего сна.

Семь, восемь, девять…

Поверхность стен усыпана неоновыми еле горящими звёздами. Кислотно-зеленый оттенок. И она шепотом считает их, погружаясь в поверхностную дремоту. Процесс восстановления организма, тела, сознания. Вся она. Перезагрузка.

Десять…

***

Поглядываю на часы. Ужин тянется довольно долго, всё из-за бурного общения взрослых. Стучу вилкой по тарелке. Пришлось всё съесть, но вставать из-за стола пока нельзя. Обычно мать ругала за это в детстве. Неприлично и прочая хрень. Видимо, она меня неплохо воспитала, раз уж продолжаю торчать здесь, еле изолируясь от голосов. Слежу за стрелкой на часах. После перевожу косой взгляд на пустое место напротив. Затем на Митчелла, мило улыбающегося моей маме. Пускаю тихий смешок, фыркнув. Не верю. Чертов лжец. Наверное, я просто поехавший параноик, но не могу поверить его улыбке, тем более, он творит нечто странное, точнее, меня напрягает его отношение к дочери. Нет, не в том смысле. Он — отец крольчихи. И то, как он относится к ней, характеризует его настоящего. Почему мама этого не видит? Или закрывает глаза? Скорее всего, второе. Она так отчаялась, что бросается на всех, хотя с Митчеллом она пробыла в отношениях на расстоянии дольше, чем с любым мужчиной до этого.

Беру стакан с водой, поднося к губам, и, как бы, невзначай:

— А где эта… — делаю паузу, чтобы мать вздохнула с улыбкой:

— Райли. Её зовут Райли, — переглядывается со мной, а я делаю вид, что «да, точно, вот, как её зовут», и ставлю стакан на стол, глотнув воды:

— Где она? — перевожу взгляд на Митчелла, ожидая увидеть хотя бы намек на его смятение, но он продолжает спокойно жевать еду, отвечая вполне здраво:

— Плохо себя чувствует.

Сверлю его взглядом, пальцами стуча по прозрачному стеклу стакана. Он проколется. Ты не так чист, Митчелл. Мама тормошит мои волосы:

— Ты уже поел? — радуется, думая, что у меня наконец возвращается аппетит. Вовсе нет, ты слишком наивна, мам.

Вновь подношу стакан к губам, делая глоток. Искоса смотрю на мужчину, улыбающегося женщине.

Мне. Он. Не. Нравится.

***

Бессонная ночь. Каждый шорох вызывал резкий подъем на кровати. Порой мне удается потеряться в голове, забыв, что нахожусь не в доме Шона, где приходилось быть начеку постоянно. Но и тут не успокоиться. Вся ночь в напряжении. Такое происходит довольно часто, просто не способен уснуть, расслабить мышцы, сознание. Дыхание не помогает в таких случаях. Лежу, пялюсь в потолок, прислушиваюсь ко всем звукам. И рой жужжащих в голове мыслей. Всё тяжелее и тяжелее. Больше. И под утро ты тупо моргаешь, не понимая, как вообще твой организм способен функционировать и продолжать деятельность.

Мешаю чай. Не кофе. И без него в глотке горько, сухо, хочется чего-то горячего, но не приносящего неприятное послевкусие. На кухне тихо, светло. Уже какой день солнце шпарит, как летом, а мне больше по душе прохлада, поэтому нет, сегодня я точно не выйду из дома. Нейтан названивает, телефон оставляю в комнате, чтобы не швырять его от злости в стену. Денег нет на новый, а постоянное давление со стороны упырей раздражает. Соглашусь, тишина в доме играет мне на руку. Сижу за столом, уставившись на кружку с чаем, и немного морщусь от ноющей боли, что преследует при каждой попытке вдохнуть немного глубже. Прижимаю ладонь к грудной клетке. Дышу. Терзает в районе сердца, но боль распространяется по всей грудной клетке, даже отдается в плече и в лопатках. Что за фигня?

Обычно мама советует пить что-то для сердца, но не похоже, чтобы болело именно оно. К слову, мать уже успела спуститься ко мне, спросив, почему я не в школе. «Не хочу», — таков был мой ответ. Без объяснений. Вообще поражен, что смог заставить язык двигаться. Было бы проще оставить его в молчаливом игнорировании, но из этого вытекло бы лишь больше проблем.

Слышу шаги. Тяжелые. Это не женщина, уж точно.

— Доброе утро, — Митчелл входит на кухню с неуложенными волосами. Шагает к столешнице, подняв руку к полкам, и берет баночку, видимо, с таблетками. Сверлю его спину. Удивительно, что мужчина не чувствует моего надзора, ведь тот так очевиден.

Уверен, он просто закрывает на мое поведение глаза. Митчелл высыпает в ладонь две капсулы. Для мамы? Ей опять нехорошо?

Но эта догадка отпадает. Он берет белую кружку с кроликом, наливая внутрь воды, после чего сжато улыбается мне, покидая помещение. Щурюсь, понятия не имея, что помогает мне проявить силу и встать со стула. Медленно направляюсь в коридор, прислушиваясь к шагам мужчины. Он в гостиной? Осторожно, боясь быть замеченным, подхожу к двери, немного надавив на её поверхность ладонью. Через щелку изучаю помещение. Никого? В смысле? Полностью открываю дверь, хмуро изучая гостиную комнату. Взгляд упирается на дверь возле шкафа с алкоголем. Точно, тут же есть своего рода погреб, верно? Мною движет лишь интерес и недоверие к этому человеку, как и к семье в целом, поэтому оглядываюсь, проходя в гостиную, и закрываю за собой дверь, еле слышимо приближаясь к двери. Осторожно касаюсь ручки, дернув на себя. И хмурюсь.

Заперто.

Моргаю, подняв глаза, и вновь оглядываю помещение, думая, что, скорее всего, ошибся, и тут есть какой-то другой выход, но нет. Уверен, что Митчелл направился туда. Зачем ему понадобилась кружка крольчихи? Может, там есть комната для больных? Что за зона карантина? Бред какой-то, изолятор чертов. Мне это совсем не нравится. Почему моя мать не видит всех этих странностей?

Не верю. Я не верю человеку, что запирает дверь. Точно ли там погреб? Может, он лжет? Без сомнений лжет. Я не позволю ему одурачить себя, как он делает это с мамой. Не закрою глаза, не потеряю внимание.