Считай звёзды
Шрифт:
Отпускаю ручку двери, сжав губы.
Пиздец какой-то, а не семейка.
***
Холодает лишь к ночи. Причем, духота сменяется прохладой ближе к двум часам, а достаточно темноты немного расслабляет напряженные глаза, вот только уснуть это не помогает. Лежу на кровати, смотрю в потолок, слушая, как подол темных штор касается пола, пока ветер влетает внутрь помещения, самостоятельно перелистывая страницы открытого учебника, который положил утром для вида, чтобы мама думала, что я занимаюсь. Так и лежит. Шелестит страницами. Раздражает, но чувство злости немного ослабевает. Тишина этому способствует. Такая приятная, как ни странно, атмосфера. Успокаивает нервы, что не давали покоя на протяжении всего дня.
Не совру, сказав,
Но повторюсь в который раз. Жизнь с разными придурками под крышей сделало меня параноиком, восприимчивым к любым звукам, порой даже слишком тихим.
И в данный момент я приоткрываю веки из-за доносящегося шума снизу. Черт, серьезно? У меня нет сил, чтобы нормально сердиться. Вроде вновь тихо, так что повторяю попытку уснуть.
И снова звон посуды.
Выдыхаю в потолок, резко присев, и ладонями тру лицо, без эмоций, без негатива, от которого дико устал, жду, пока шум затихнет. Этого не происходит, лишь поэтому слезаю с кровати, схватив с кресла кофту. Может, мама опять не спит? Она часто бродит по ночам из-за бессонницы. Именно в такие моменты мне удается побыть наедине с ней. Стоит воспользоваться. В последнее время мы мало сидим за столом вместе. Постоянно этот чертов… Нет, не впускай в голову. Тебе только удалось расслабиться и, вроде как, немного унять злость.
Надеваю кофту, выходя за порог комнаты в коридор, погруженный во мрак. Глаза давно привыкли к темноте, так что без проблем добираюсь до лестницы, спокойно спускаясь вниз, сунув замерзшие ладони в карманы штанов. Со стороны кухни скользят тусклые лучи света. Видимо, мама включила светильник над плитой, что расположен на вытяжке.
Не могу оценить уровень своего разочарования, когда открываю дверь, встречаясь взглядом вовсе не с родным человеком. Девушка с мешками под уставшими глазами недолго смотрит на меня, стоя у открытой дверцы морозилки. На носках. Пф, уже смешно. Решила котлеты пожарить? В той же «пижаме» с морковками. Молчу, продолжая стоять на месте, а крольчиха отворачивается, с тихим, но тяжелым выдохом. Берет из морозилки банку мороженого, после чего направляется к столу, прихватив чайную ложку. Садится. Сутулится, ничего не говорит, начав медленно кушать холодное. И это у неё такой способ выздороветь? Опять пускаю смешок, решая воспользоваться моментом. Не зря же спускался, всё равно скучно.
— Ого, тебя не видно несколько дней, а тут такая встреча, — делаю большой шаг на кухню, изучая спутанные локоны её волос. Не убирает с лица пряди, прилипающие к губам. Кушает мороженое, смотрит только в содержимое банки. На лице — ничего. Может, из-за болезни, но выглядит равнодушной, лишенной сил.
— Теперь понятно, чего тебя так разнесло, — встаю напротив, жду реакции. Крольчиха кушает, молчит, не поднимает глаз. Выражение полного опустошения. Ты свои эмоции в задницу запихнула?
Мне требуется немного вспышки, а ты сидишь с чертовой миной. Зря спускался?
Начинаю стучать пальцами по спинке стула, немного недовольно цокнув языком:
— Ты лжешь всем, что больна? Почему я…
— Это лучшее, что есть в моей жизни, — девушка внезапно говорит, причем всё без тех же нужных эмоций. Тыкает ложкой в мороженое, имеет в виду именно его, и поднимает больные от голода глаза на меня, будто всё это время она вообще не ела. Изгибаю брови, одну подняв выше, и усмехаюсь:
— Чё?
— Я люблю мороженое, — звучит хрипло. Крольчиха вздыхает, продолжив ковырять холодную сладость. Без энтузиазма, словно перед ней тазик мокрой земли. Замолкает. Смотрю на неё, сохраняя тишину, и вздыхаю, вынув из стакана на столе маленькую ложку. Отодвигаю стул, садясь напротив, и без разрешения тяну в центр мороженое, морщась:
— Не люблю шоколадное, — разочарованно выдыхаю, но ложкой черпаю немного, сунув в рот без особого желания.
— Я тоже, но отец любит, — будто это причина жевать то, что тебе не нравится. Не понимаю я таких людей.
Одну
руку укладываю на край стола, локтем другой опираюсь на него, чтобы иметь возможность брать еще мороженого. Девушка молчит, взгляд опущен на содержимое тазика, которое набирает, после кладет в рот, корчась. Да, мороженое явно из горького шоколада. Но чем больше пробую, тем меньше оно кажется мне мерзким.Хмурюсь, изучая содержимое своей ложки, и без задней мысли выдаю:
— Не так противно.
Крольчиха мычит в ответ, поэтому исподлобья смотрю на неё, щурясь. Вынимай уже свои эмоции из заднего прохода, я не ради твоей кислой мины поднимал свою задницу с кровати.
— Так… — слишком туго соображаю. Не знаю, что сказать, как сказать, чтобы вывести её на разговор. Глубокий вдох. Выдох. Плевать. Черпаю больше мороженого, но моя мелкая ложка не способна отвечать запросам, поэтому закатываю глаза, понимая, что не хочется вставать ради предмета побольше.
И, наконец, приходит мысль.
— Дай мне столовую ложку, — киваю на подставку для посуды, что стоит у раковины. Девушка поднимает на меня свой пустой взгляд, хмуря брови:
— Тебе надо — сам бери, — всё еще без эмоций. Опускаю на неё наглый взгляд, подняв брови, и слежу за тем, как крольчиха продолжает кушать мороженое. Нет, надо больше.
Пинаю её ногой под столом. Девушка замирает, стрельнув уже резким взглядом в меня. Вот, уже что-то. Еще немного — и проявится возмущение.
— Ложку дай, — натянуто улыбаюсь, изображая надменность. — Столько мороженого ешь, задницу уже поднять не способна?
Девушка щурит веки, фыркая. Вот. Давай.
— Пошел ты, — садится на колени, забираясь таким образом на стул, чтобы я не мог достать её ногой. Двигает тазик к себе, дав понять, что больше не собирается делиться. На лице недовольство. Отлично.
Наблюдаю, как она начинает набивать рот мороженым, закладывая за обе щеки, и искоса поглядывает на меня, сильнее хмурясь. Наверное, бесится, ведь выгляжу очень довольным. Не долго думаю над тем, какой предпринять «удар», чтобы вызвать уже не возмущение, а нечто иное. Девушка сует ложку в мороженое, поднимает, желая сунуть в рот, но быстро вырываю столовый предмет из её руки, и кладу чашечку ложечки в рот. Довольно усмехаюсь, наблюдая за тем, как приоткрываются губы крольчихи, которая смотрит на мои, медленно скользнув взглядом на глаза. Выглядит обескураженной, сбитой с толку и да, смущенной. Поэтому улыбаюсь шире, кивнув головой, словно вопросительно. Девушка моргает, ненадолго прикрыв веки, чтобы сообразить и понять, что я реально это сделал.
— А-м, — запинается. — Мне стоит спрашивать, зачем ты это… — пальцами указывает на свою ложку, которую вынимаю изо рта. — Зачем ты это сделал? Или мне самой догадаться?
Вздыхаю, поддавшись вперед, и объясняю вполне нагло:
— Ты либо помоешь эту, — дергаю ложкой у её лица. — Либо возьмешь новую. В любом случае, тебе придется встать со стула и подойти к раковине, так что, — киваю на столовые приборы, — захвати мне столовую ложку.
Крольчиха сидит с открытым ртом. И вот оно: шок, возмущение, смущение, негодование и неприязнь. Весь необходимый спектр чувств, помогающих мне почувствовать себя гораздо лучше, поэтому не изменяю своей наглости, пользуясь оцепенением девушки, пытающейся обработать мою наглость и информацию вместе с ней. Начинаю стучать ложкой по кончику её носа, отчего она приходит в движение, возмущенно вспыхнув:
— Ты… — моргает, поднимая пальцы к вискам, чтобы надавить на них с особым мучением. — Ты мерзкий, — говорит так, словно думает, что я этого не понимаю, но, о Боже, Райли. Я хорошо знаком с самим собой.
— Противный, отвратительный, — встает со стула, кряхтя и ругаясь. — Боже, мерзкий тип.
— И это лучшее, что во мне есть, — улыбаюсь, сунув её ложку в рот. Я этого не скрываю. Я — противный. Еще тот кусок собачьего дерьма. Девушка секунду пялится на меня с отвращением, после чего морщится: