Сеанс мужского стриптиза

– Когда это – потом? – Денис нахмурился.

– Когда мафия дотянется до меня своими длинными руками и утащит в могилу! – я захлюпала носом.

– Ты начиталась ужастиков Варвары Петровны! – фыркнул бессердечный милый.

Я сосредоточилась и выжала из себя одинокую слезу. Она выкатилась из-под ресниц неохотно и поползла по щеке очень медленно. Зато жестокосердый Денис имел возможность рассмотреть мою единственную горючую слезинку во всей ее хрустально-переливчатой красе.

– Все так серьезно? – Он внимательно поглядел на меня и отчаянно взъерошил волосы на макушке. – Да ладно тебе, Инка, не реви! Есть у меня знакомые в соответствующих структурах. Как, говоришь, зовут зэковскую подружку по переписке?

– Иванова Анна Ивановна! – быстро смахнув уже ненужную слезу, совершенно нормальным голосом ответила я. – Вот я тут на бумажечке заранее написала ее имя и домашний адрес, держи. Когда можно ждать результатов?

– Я позвоню, – со вздохом ответил милый.

Он встал со скамейки, спрятал исписанный листочек в задний карман джинсов и зашагал к зданию управления. Выражение лица у него было хмурое. Кажется, он подозревал, что я его провела. Я поняла, что любимому менту срочно нужно добавить оптимизма и энтузиазма и жалобно позвала:

– Дениска!

– Ну, чего еще? – неласково отозвался милый.

– Ты меня не поцелуешь? – жалобно спросила я.

Денис снова вздохнул, вернулся к лавочке, наклонился и чмокнул меня в мокрую щеку.

– Я тебя очень, очень люблю! – крепко обхватив милого за шею, жарко прошептала я ему в ухо. – Спасибо, что выручаешь меня из беды! Что бы я без тебя делала!

– Морочила бы голову кому-нибудь другому! – проворчал Денис, однако лицо его прояснилось.

Мужчинам очень нравится чувствовать себя рыцарями, без активной помощи которых прекрасные принцессы обречены на пожизненное заключение в уединенных замках.

– Не сиди на сырой скамейке, простудишься! – сказал мне заботливый рыцарь.

Проявляя похвальное послушание, я вскочила с лавочки и кротким голосом сказала:

– Да, милый, как скажешь! Я уже иду!

– Куда? – спросил милый, строго прищурившись. – Только не ври мне!

– Не буду врать! – пообещала я.

И действительно сказала чистую правду:

– У меня запланирован визит к доктору-невропатологу, профессору Трембицкому.

– Вот как? – Денис высоко поднял брови и не удержался, съязвил: – Я бы, конечно, посоветовал тебе обратиться к психиатру, но невропатолог тоже сойдет!

– Как скажешь, милый! – вновь проворковала я, старательно удерживая на лице нежную улыбку. Денис смешливо фыркнул, повернулся ко мне спиной и зашагал к подъезду. Я моментально вышла из роли прекрасной принцессы и превратилась в злую фею.

– Ах, к психиатру? Ну, я тебе это еще припомню! – мстительным шепотом пообещала я милому, тоже повернулась к нему спиной и пошла на остановку, чтобы подстеречь подходящий трамвайчик.

Добрая докторша Елена Макаровна сказала, что Борис Олегович Трембицкий преподает в медицинской академии. Я твердо рассчитывала на то, что в ректорате этого уважаемого учебного заведения мне подскажут, как найти профессора Трембицкого, и не обманулась в своих ожиданиях. Правда, из приемной ректора меня послали в деканат, а оттуда – на кафедру, так что мне пришлось немного побегать по институтским коридорам. Но это было даже приятно: на каждом шагу мне попадались большие скопления модной молодежи, и я лишний раз убедилась, что немногие девушки могут конкурировать со мной по части экстерьера.

– Борис Олегович сейчас читает лекцию в триста пятнадцатой аудитории, – ответила мне молодая кафедральная дама, занятая непростым и ответственным делом – подкрашиванием ресниц.

Она похлопала ими, подняв в душном помещении приятный легкий ветерок, и укоризненно добавила:

– Опаздываете, девушка!

Опоздала я, видимо, основательно. Когда я приоткрыла скрипучую дверь триста пятнадцатой аудитории и, пригнувшись, чтобы сделаться поменьше ростом, просочилась в помещение, лекция уже заканчивалась.

– И в завершение нашего разговора я предлагаю вам посмотреть видеоматериал, который иллюстрирует сказанное мною ранее, – глубоким голосом произнес лектор.

– О чем был разговор? – полюбопытствовала я, усаживаясь на свободное место с краю второго ряда.

– О психоэмоциональном кодировании и программировании, – заглянув в конспект, ответила строгая девушка в очках.

На меня она даже не посмотрела, от тетрадки подняла глаза к экрану, который с тихим свистом развернулся за спиной профессора. Я не успела его рассмотреть, потому что в аудитории погас свет и на экране, сменяя друг друга, поплыли кадры документального фильма.

Картинки были великолепно сняты, не помню, чтобы мне когда-нибудь ранее доводилось видеть столь полномасштабно и вдумчиво запечатленные руины разрушенных городов, шахтные отвалы и городские свалки. Вертолетные съемки мертвого Чернобыля впечатляли не меньше, чем крупные планы изможденных лиц голодающих африканцев. Ускоренные кадры заводских конвейеров и дымных труб перемежались массовыми сценами народных бунтов, разнообразными побоищами и яркими эпизодами из безобразной жизни разлагающегося общества потребления. Видеоряд сопровождала соответствующая музыка, такая тревожная, тоскливая и однообразная, что у меня возникло неудержимое желание обогатить ее собственным воем. Чтобы не заскулить, я зажала себе рот ладонью.

– Меня тоже от этого тошнит! – прошептала мне на ухо соседка. – Однако фильм считается самым удачным опытом в области абстрактного кино! Его создатели получили четыре «Оскара»!

– От меня они получили бы по первое число! – прошептала я в ответ. – Знаете, как я понимаю сверхзадачу этого фильма? Он сделан для того, чтобы убедить в правильности принятого решения колеблющегося самоубийцу! Я прямо-таки вижу: стоит человек на подоконнике высотки и не решается прыгнуть. А внизу уже зеваки собрались, телевидение приехало – никак нельзя отменить шоу! Тогда несчастному коварно показывают вот такое кино, он понимает, что в этом ужасном мире жить не стоит, и с истошным криком: «Пропади оно все пропадом!» – летит вниз!

– Вижу, вы прекрасно поняли, что такое классическое психоэмоциональное кодирование и программирование! – резюмировала моя соседка.

– Вот уж не знала, что я такая умная! – тихо удивилась я, но вдоволь повосхищаться собственной гениальностью не успела.

Прозвенел звонок, в аудитории вспыхнул свет, и шумно переговаривающиеся студенты потянулись к выходу.

– Борис Олегович, можно задать вам вопрос? – по-школярски подняв руку, закричала я.

– Слушаю вас, – профессор Трембицкий задержался, ожидая, пока я пробьюсь к нему сквозь плотный встречный поток студиозусов. – Вы из какой группы? Я вас не помню!

– Я из следственной группы по делу об убийстве гражданки Горчаковой! – соврала я, для убедительности помахав в воздухе красной книжицей удостоверения «МБС».

Профессор поверил мне на слово и не стал изучать документ. Его больше заинтересовала личность гражданки Горчаковой.

– А она из какой группы? – хмурясь, спросил он. – Ее я тоже не помню.

– Сейчас вспомните, – пообещала я, дожидаясь, пока аудитория опустеет.

Последняя неторопливая студенточка прикрыла за собой дверь, и я снова повернулась к Борису Олеговичу.