Седьмой круг ада
Шрифт:
– Вам надо освежиться, – сказал Фролов. – Пойдемте!
– Куда? – тупо спросил Назаров. – У меня в кармане блоха на аркане…
– Догадываюсь. Приглашаю я.
В отдельном кабинете официант проворно накрыл стол.
– Шампанское? – предложил Фролов.
– Что? Нет, лучше водки!
Сосредоточенно думая о чем-то своем, полковник жадно выпил большую рюмку водки, тут же, не закусывая, налил опять. После третьей откинулся на спинку полукресла, вяло усмехнулся и совершенно трезвым голосом произнес:
– Все… Погасли свечи. Крышка мне, Василий Степанович!
– Василий Борисович! – поправил Фролов.
– Прошу пардона, Василий Борисович! Большие деньги проиграл… Казенные.
– Полноте,
Набухшие веки Назарова дрогнули.
– Суточные, кормовые, фуражные… несколько тысяч. И все до копеечки спустил! – Он резко вскинул голову, встряхнулся и вдруг зашелся сухим, дребезжащим смехом: – Это ж надо, весь отряд оставил без денег. Мои казачки мне… оторвут!
– Вы это серьезно? – спросил Фролов.
– Да уж куда серьезнее! – Назаров потянулся за графином. – На днях надо выдавать отряду деньги по ведомостям, а денег – нет. И взять негде! – Он вопросительно посмотрел на Фролова: – Вот вы же не дадите?
– Не дам.
– То-то и оно – никто не даст! – Полковник снова налил рюмку. – Остается рабу Божию Дмитрию Назарову одно… Надеюсь, догадываетесь?.. А какой еще выход?.. – Назаров выпил, поморщился, но закусывать и теперь не стал. – По законам военного времени меня все равно расстреляют. Причем сначала потешатся – разжалуют, погоны сорвут, а потом уже расстреляют. Так стоит ли тянуть, если финал известен и обжалованию не подлежит!
Это не было пустым фанфаронством. Фролов знал таких людей, понимал: полковник сделает то, о чем сказал. Но ему не было жалко его. Он спросил:
– Неужели не понимали, на что идете?
– Как сказать… В первый вечер, когда собственное жалованье просадил, решил взять немного из казенных в надежде отыграться. Трудно было решиться на это, но решился… А дальше… Что дальше, вы знаете. Вот уж не зря говорится: не за то отец сына бил, что играл, а за то, что отыгрывался! – Назаров помолчал, побарабанил по столу пальцами, с горечью сказал: – Вы думаете, мне денег казенных жалко? Мне себя жалко! Что в них толку, в деньгах, если через неделю вряд ли кто из нас в живых останется. Такой срок нам отведен Господом. – Он устало махнул рукой. – Да ведь никому так не скажешь. А и скажешь – не поверят. В каждом надежда живет. Каждый думает: «Тебя – да, тебя убьют, а я выживу, я – везучий…»
Назаров говорил сбивчиво, путано, словно торопился выговориться. Фролов пытался вникнуть в невнятную скороговорку полковника. Стало ясно, что Назаров с отрядом в ближайшие дни отправляется на очень серьезную боевую операцию, в которой и он сам и его солдаты вряд ли уцелеют. Стало быть, и деньги никому из них не понадобятся. Но никому из них Назаров этого сказать не может.
– А вы попробуйте оттянуть выплату, – посоветовал Фролов. – А там, глядишь, что-то как-то образуется…
– Да ведь куда оттягивать, если со дня на день приказа ждем. Суда все под парами… Конечно, лучше на поле боя, чем самому в себя… – Назаров, кривя в усмешке губы, помолчал. – Я не строю иллюзий по поводу офицерской чести, морали и всего такого прочего. Какая, к черту, честь, какая мораль, если мы давно стали дерьмом, гнилью! Шифнер-Маркевич – первейшая мразь! Я бы ему собаку свою не доверил – замордует! А он, вопреки всем законам логики и здравому смыслу, тысячи людей под свою команду получил. И, не моргнув глазом, всех на том берегу положит, чтобы только угодить Слащову… А казачки ему доверяют. Верят в него.
– Слащову?
– Слащов тоже мразь. Думает, у большевиков голова не работает, большевики там берег не охраняют. Ерунда! К ним наших офицеров перешло сколько! До чего большевики не додумаются, они подскажут…
Шифнер-Маркевич, Слащов…
Фролов слушал брюзжание сбившегося
на огульное поношение всех и вся полковника, а имена двух генералов не шли из головы…Шифнер-Маркевич… Слащов…
Ясно, Слащов разработал наступательную операцию, которую поручил выполнить генералу Шифнер-Маркевичу и его конной бригаде… «Суда под парами… Слащов думает, большевики там берег не охраняют… Шифнер-Маркевич положит всех своих солдат…» Из этих отрывочных, недосказанных фраз можно было понять, что операция связана с берегом моря, причем с таким участком, который, как белые надеются, большевики не охраняют. Не Перекоп и не Сиваш, это ясно. Там большевики хорошо укрепились. Значит, иное место… видимо, берег моря…
Шифнер-Маркевич – тоже фигура! Для незначительной операции его бы не назначили, это безусловно. К нему благоволит не только Слащов, но и Врангель. Наверное, за то, что Шифнер-Маркевич был одним из первых генералов, кто встретил барона на Графской пристани по его возвращении из константинопольского изгнания. И потом – это Назаров подметил правильно – Шифнер-Маркевич весьма популярен в казачьей среде. Смел, настойчив, сам рубака. Но что это за операция? Похоже, что десант! Но где? Когда?..
Полковник Назаров уже замолчал и теперь смотрел на Фролова, что-то решая про себя. Наконец сказал:
– Тут у меня одна мыслишка мелькнула. Такая, знаете ли, забавная… Ну, как бы это сказать… – Он прищелкнул над столом пальцами. – Ну, в общем, у каждого в этой жизни должен быть свой шанс. Вот и хочу вас попросить, Василий Борисович: помогите мне получить этот последний шанс!
– И в чем же эта помощь должна найти выражение?
– Желательно в долларах! Совсем немного, Василий Борисович! Один раз банк поставить! Трудно поверить в чудо, которое Бог захотел бы сотворить лично для меня… Но вдруг? – И без всякой логической связи он добавил: – Знаете, я в детстве такой кудрявенький был, с ямочками на щечках. И в церковном хоре пел. Ангельский был голосок… Может, зачтется? А?
Фролов покачал головой, молча достал бумажник и положил на скатерть перед Назаровым несколько купюр. Полковник пружинисто встал.
– Ну, Василий Борисович… Доведется встретиться – верну долг. А нет… уж не взыщите!
Оставшись один, Фролов продолжал размышлять. Итак, намечается десант. На судах будет переброшена конная бригада под командованием генерала Шифнер-Маркевича. Куда – неизвестно. Почему-то вспомнился Павел Кольцов. Ах, если бы он сейчас был во врангелевской ставке! Как упростилось бы дело! Он бы уж точно знал все до подробностей.
Но даже и эту, пусть незначительную, добытую им информацию надо срочно переправлять на ту сторону. Для этого надо связываться с подпольем. Фролов долго не выходил на него. Опасался.
Прежде чем покинуть казино, Фролов заглянул в Золотой зал. Игра там шла с прежним, неослабевающим азартом. Перед полковником Назаровым лежали кипы банкнот. Но это уже не интересовало Фролова.
Капитан Селезнев не любил цивильной одежды. И не без основания: даже прекрасно сшитая светлая тройка сидела на нем мешковато. Но полковник Татищев настаивал на том, чтобы его сотрудники не злоупотребляли военной формой, и поэтому капитан Селезнев уже давно смирился с цивильной одеждой и носил ее с молчаливой покорностью, как волы носят ярмо.
Войдя к своему шефу, Селезнев понял, что тот не в духе. Капитан уже давно научился разбираться в настроениях Татищева, и видимое спокойствие полковника его не очень обмануло. В глазах Татищева вспыхивали и пригасали недобрые огоньки, а руки непроизвольно и нервно перебирали лежащие на столе бумаги.
– Вы штабс-капитана Белозерова, конечно, знали? – спросил Татищев скорее для проформы, так как знал о тесных связях своих людей с симферопольскими контрразведчиками.
– Да, конечно, – подтвердил Селезнев.