Седьмой круг ада
Шрифт:
Он пересек пустырь, пошел по улице Салгирной, держась теневой стороны. Дома здесь были сплошь завешаны вывесками: «Ресторан «Лонжерон», «Вина подвалов Христофорова», «Мануфактура братьев Мазлумовых», «Бакалея Сушкова»…
За высоким кирпичным зданием синагоги – гостиница «Большая Московская». К ней подъезжали нарядные экипажи, пожилой генерал помогал сойти даме в пестром шелковом пальто и широкополой шляпе.
С Салгирной Красильников свернул на Фонтанную, подошел к дому с односкатной крышей. На калитке виднелась вывеска с нарисованным амбарным замком. Красильников взглянул на фасад дома с тремя окнами. Среднее, как и условлено было,
– Кто там?
Красильников назвал пароль. Дверь открылась, и он вошел в полумрак – свет едва сочился из глубины тесного узкого коридора. Хозяин квартиры, высокий, сутуловатый и не очень молодой человек, покашливая, заложил засовом дверь.
– Проходите… Впрочем, давайте я вперед… Тут тесновато.
Вошли в комнату, освещенную висячей керосиновой лампой под абажуром. Хозяин квартиры только здесь внимательно вгляделся в давно не бритого, густо обросшего рыжеватой щетиной, исхудавшего гостя:
– Товарищ Красильников?.. Семен Алексеевич?.. Вы вернулись… оттуда? Или…
– Вот именно – «или». – Красильников устало опустился на стул, грустно усмехнулся: – Я, Кузьма Николаевич, шел к нашим, это так. А пришел… от белых. Иначе сказать, дезертировал из врангелевской армии. Самым натуральным образом!
– Да как же вас туда занесло?!
– То рассказ долгий, со многими белыми пятнами… – Красильников смущенно помялся. – Может, сначала покормите?
Ел он, впрочем, без жадности, аккуратно и в меру. Потом они пили настоянный на липовом цвете чай, и Кузьма Николаевич слушал длинное и горестное повествование Красильникова…
– Нет, документы, которыми вы меня снабдили, были куда как хороши! – говорил Семен Алексеевич. – Но вот какая ерунда в жизни случается… Останавливают меня под Джанкоем пятеро солдат: проверка! Я думал – патруль, что ж ссориться… А это дезертиры. Документы забрали, одежонку тоже: солдатскую взамен дали. Пришлось обрядиться – не в исподнем же щеголять! А тут и настоящий офицерский патруль. Разговор короткий: дезертир, мать-перемать, и такое прочее. Попытался я вырваться… Где там! Сунули меня в лагерь, откуда большей частью один выход – прямиком на тот свет. Пытался я товарищам в Севастополь передать весточку о себе, да, видно, не дошла… И вдруг – чудо в лагере небывалое! – берут меня, обмундировывают и – на фронт! С соответствующей бумагой, конечно: там с меня глаз не спускали… А все ж таки дождался своего часа – ушел! Обменял в первой же деревне казенное обмундирование на этот вот наряд и проложил курс на Симферополь, к вам…
Красильников говорил как бы посмеиваясь над собой, и только по тоскливому свету в его глазах можно было догадаться, как измучен, как переживает он.
– Надо же! – задумчиво пожал плечами Кузьма Николаевич. – От самого Перекопа!.. Вас же, наверное, искали. В таких случаях самое правильное – где-то поблизости на время укрыться, пересидеть… Хотя о чем я: вам и укрыться было негде!
– Почему же, – сказал Красильников, – Евпатория к Перекопу, чай, поближе. А у меня там как-никак семья…
С тех пор как Семен Алексеевич очутился в Крыму, в нем жило постоянное желание побывать в Евпатории и хоть издали, хоть в щелочку поглядеть на жену и на двух своих сыновей. Младший, поди, и не помнит его. Да только не мог он выкроить время для такой радости – дома побывать! Потому что долг и совесть
звали его в другую сторону…Отвлекая Красильникова от тяжелых раздумий, Кузьма Николаевич подошел к фотографиям, приколотым над старым комодом, осторожно тронул одну, где был изображен солдат с Георгиевским крестом на груди.
– Узнаете? Я. В японскую еще! В аккурат крест получил. Там проще было. – Он печально усмехнулся: – И не хотелось бы нашими новостями окончательно расстраивать, так ведь все равно узнаете… В севастопольском подполье – провалы. И у нас… Собрались члены подпольного горкома на окраине города, на Петровской балке. – Кузьма Николаевич встал, ударил кулаком по ладони. – И вдруг дом окружают – контрразведка! Никто не смог уйти. Потом кого повесили, кого расстреляли… Много молодых было, их особенно жалко. Жигалина, Шполянская – совсем девчонки.
– За все взыщем! – глухо сказал Красильников и долго молчал, осмысливая услышанное, потом заговорил о своем: – Дело такое, Кузьма Николаевич: мне в Севастополь надо! Без промедления. Поможете?
Вслед за хозяином Красильников прошел в каморку без окон, где остро пахло какими-то химикатами.
– Тут у вас никак лаборатория целая?
– Это называется – прачечная, – поправил Кузьма Николаевич. – Сейчас лампу зажгу…
Семилинейная лампа осветила столик, заставленный бессчетными пузырьками. Здесь же что-то плавало в блюдечках, лежали кисти, скальпели, увеличительное стекло, стоял утюг. От стены к стене была протянута бельевая веревка, на которой сушились бланки паспортов.
– Видите? – улыбнулся Кузьма Николаевич. – Любой документ сотворим, были бы старые бланки!
– Старые? – удивился Красильников.
– А новые почему-то только белогвардейцам достаются, – пошутил Кузьма Николаевич. – Так вот. Старые надписи мы с помощью химии смываем. Потом бланки крахмалим, гладим, сушим… Словом, все как в первоклассной прачечной. А в конце концов вот что получается!. – Он с гордостью щелкнул по одному из бланков на веревке. – Чист, хрустящ – словно только что из типографии. Сейчас выпишем вам паспорт. А заодно и предписание, что отправляетесь по делам службы в Севастополь. Само собой, придется и приодеть вас поприличнее…
На рассвете следующего дня Красильников прощался с Кузьмой Николаевичем… Не выдержав, пожаловался:
– И рвусь в Севастополь, и страх меня за сердце берет: найду ли кого из товарищей или один как перст останусь?
Старый подпольщик, задержав его руку в своих больших ладонях, со вздохом сказал:
– Я и сам об этом всю ночь думал… Так и быть, дам я тебе, товарищ Красильников, один адресок в Севастополе. Люди верные, испытанные…
Подбирая галстук к вечернему костюму, Фролов открыл дорожный кофр и… насторожился. После некоторого раздумья откинул крышку чемодана, прошелся по комнате комфортабельного люкса и вызвал горничную. Миловидная девушка, неслышно приоткрыв дверь, остановилась на пороге:
– Да, господин?..
Постоялец, обычно такой приветливый, сейчас был угрюм, молчаливо и пристально глядел на нее.
– Катя, у вас есть основания быть недовольной мною?
– Как можно… – смутилась девушка. – Ваша доброта…
– Она останется прежней, если вы ответите мне: кто был здесь в мое отсутствие?
– Никого. Я только навела в комнатах порядок.
– Вы наводили его и в моих чемоданах?
– Нет-нет! – испуганно отшатнулась горничная, и в глазах ее появились слезы. – У нас с этим строго…