Секрет лабиринта Гаусса

Петька задумался. По отпечаткам колес, он, конечно, не мог определить, в какую сторону идти, чтобы попасть к военным. Тимка походил по рубчатым полосам, потрогал их руками:

— Если бы шел человек, я бы определил, какие следы ведут домой, а тут…

Петька вынул иголку и стрелку компаса. Определил направление. Рубчатые следы колес шли строго на восток. Петька еще раз взглянул на дрожащую стрелку и заявил:

— Надо идти на юг. Там граница. И значит, застава там.

Шурка посмотрел на солнце, на следы машины, сливающиеся вдали в одну линию, и молодцевато сказал:

— Пойдем, Петька, чует мое сердце, к вечеру у красноармейцев будем чай распивать.

— Мальчишки, а я считаю, что надо идти налево.

— Почему, Таня?

— Не знаю я, Петька, почему. Я просто так думаю.

— Xa, — сказал Шурка, — выдумала: налево. Сто дней будем идти и никуда не придем, а тут до военных рукой подать, и встретят они нас, как родных. Пошли!

Таня посмотрела печально по сторонам и заторопилась вслед за мальчишками.

Следы машины тянулись бесконечно. Ребята давно устали, а желанной погранзаставы не было. От нестерпимого зноя туманилось сознание. И колеблющийся на горизонте раскаленный воздух они однажды приняли за озеро. И странно, что все четверо увидели, как по нему плывут моторные лодки и тянут на буксире черную длинную баржу. Красный кормовой флаг был наклонен низко и плескался в бурлящей воде. На палубе стояло несколько пушек с тонкими зелеными стволами. Стволы смотрели вверх. Ребята побежали. Им чудилось, что они слышат тарахтение лодочных моторов и плеск холодной воды… Но вот баржа, и лодки, и озеро вдруг растянулись, заколебались, расплылись цветным туманом и исчезли совсем.

Мираж напугал Шурку:

— Фу, причудится же такое, — он грязным кулаком протер глаза, — чего только не бывает на белом свете, каких чудес… — он не договорил. Сзади послышался переливчатый свист. Быстро присели. Затаились. Внизу зашуршали сухие рыжие стебли и на ребят, близоруко щурясь, посмотрел толстомордый суслик. Тимка не успел скинуть лук, зверек резко повернулся и юркнул в нору.

— Черт с ним, пойдемте быстрей!

Следы машины стали петлять. Машина делала круги, снова возвращалась, разворачивалась на одном месте, срезая колесами мелкие бугорки.

— Глядите, что там! — закричал Шурка.

Лучи заходящего солнца высветили прямо перед ребятами грозные контуры военного самолета. Он лежал на земле. И походил на гигантскую хищную птицу, вонзившую когти в жертву.

Самолет был в желто-коричневых пятнах и полностью сливался окраской с выжженной степью. Вправо от него валялось покореженное крыло. На нем Петька различил черный крест. Свастика!

— Ложись! — скомандовал он. — Здесь фашисты.

Ребята распластались на горячей земле, подползли ближе. Стали наблюдать. Пестрая птичка с желтой головкой пробежала перед лицами ребят, приветливо чирикнула, вспорхнула, опять опустилась и, словно испугавшись шепота, взлетела, сделала в воздухе круг и спокойно села на тонкий ствол пушки, торчащий из фашистского самолета.

— Кажись, там никого нет, — тихо произнес Тимка.

Донесение командира советской погранзаставы майора Крупинцева (Восточная граница)

В шесть часов местного времени мы услышали гул. Сначала приняли его за шум ветра. Потом увидели, что в сторону советской границы идет немецкий самолет типа моноплан. Двухмоторный, камуфлированный под цвет скалистых гор и тайги. Обогнув вершину хребта, он прошел почти над нашей заставой. Я бросился к рации поднимать авиаторов, но вдруг увидел, что у самолета мотор на правом крыле фыркнул пламенем, Самолет развернуло, и он, сохраняя равновесие, резко пошел к земле. Вскоре издалека донесся глухой удар. На место падения самолета мы прибыли в шесть двадцать восемь. Взломав «пассажирскую» дверь, обнаружили тридцать трупов. Если судить по вооружению и оснастке, это немецкие диверсанты. Пилот и штурман были контуженные. Оказали яростное сопротивление и пытались скрыться. Взять их живыми не было никакой возможности. Оба уничтожены в двух километрах от нижней границы квадрата В-39-И.

…Корпус самолета деформирован, но мотор на левом крыле и все приборы в кабине сохранились полностью…

ТОКИО. АВДЕЕВУ.

Сообщите Фомину, пусть срочно уйдет «на отдых».

Всех благодарим…

Вершинин

Кусок сухой глины, запущенный Петькой, ударился о корпус самолета, как о пустую бочку. Бум. Никого. Петька встал и, не таясь, пошел к самолету. Покосился на валявшееся крыло, наклонился над свеженакопанным глинистым холмиком, поднял какую-то дощечку, посмотрел на нее и вдруг закричал во весь голос:

— Идите сюда!

Подбежали к холмику. Петька подал оструганную ножом дощечку:

— Читайте.

Синим карандашом на ней было написано: «Здесь зарыты немецкие диверсанты со спецсамолета». Ниже стояла подпись: майор Крупинцев.

Подошли к самолету. Он лежал на брюхе. Алюминиевая обшивка хвоста лопнула от удара. Через щель вывалились наружу целые косы разноцветных проводов. Овальная помятая дверь была приоткрыта.

Шурка подпрыгнул, схватился руками за порог, начал подтягиваться.

— Не лезь внутрь, успеем еще. — Петька оттащил Шурку от двери. — Надо сперва осмотреть со всех сторон, мало ли что.

За самолетом оказалась небольшая площадка, разутюженная стальными гусеницами. Танковые следы, приведшие ребят, здесь кончались. Прямо к борту самолета танкисты набросали гору обломков. Тут лежали согнутый в дугу пропеллер, расколотые зеленые диски колес, клочья резиновых покрышек, два пулемета с погнутыми стволами, цинковые коробки из-под патронов, сплющенные канистры и раздавленная в лепешку тяжелая рация. На боку у нее Таня разглядела эмблему: летящий Змей Горыныч с пламенем в разинутой пасти.

— Мальчишки, смотрите, он такой же, как на рации у Мулекова.

Тимка за отломленным крылом обнаружил закрытую зеленым брезентом кучу различных инструментов. Узкие лопаты с короткими черенками, причудливые легкие кайлы, тонкие стальные багры, цепи, крючья, башмаки для лазания по скалам. Их подошвы, как ежики, щетинились железными шипами. Башмаков почему-то было пять штук. Три на правую ногу и два на левую.

Среди веревок Шурка нашел толстую зажигалку. Она была точь-в-точь такая же, как у Вислоухого. Но не работала, потому что кто-то, может быть, танкисты, выкрутили у ней пробку.

— Положи ее на место, — сказал Тимка.

— Не приказывай, и так положу. На фиг она мне сдалась без горючки-то.

Шурка швырнул зажигалку в кучу.

— Мальчишки, а диверсанты эти наверняка летели к Прокопию Костоедову золото вытаскивать из лабиринта.

Шурка замахал руками, как будто крыльями:

— Пусть на том свете теперь полетают, может, и встретят там этого сухопарого старикашку. И пенделей ему насуют. Шурка, мол, Подметкин, велел передать.

Кучу снова накрыли брезентом, углы тщательно придавили камнями, как было раньше, и пошли к самолету. Подсадили туда Петьку. За руку он затащил остальных и захлопнул дверь. Щелкнул потайной замок.

— А мы обратно вылезем?

— Нечего делать. Под Краснокардонском я каждый день в сбитых самолетах шарился. Знаю все ходы и выходы. Не откроется здесь — через кабину выберемся или через бомбовые люки.

В самолете было неуютно. Всюду болтались клочья внутренней обшивки. Торчали вырванные стальные ребра. Пол завален хламом. Провода, стекла, пустые гильзы, клочки одежды, мятые каски. В хвосте висело на каком-то шланге сорванное с болтов, перекошенное металлическое кресло. Над ним пушка. Поблескивали приборы прицелов. Через круглое окошечко выходил наружу ствол. Он был погнут. Еще четыре такие же кресла стояли возле окошечек, но ни пушек, ни пулеметов. Их, наверное, сняли танкисты. Вдоль бортов от хвоста до кабины тянулись две широкие лавки. Конец правой лавки был раздроблен. Петька сбросил обломки многослойной крашеной фанеры и обнаружил внизу ящик. Открыл крышку. В нем лежала алюминиевая посуда, ложки и шесть консервных баночек, похожих на маленькие граненые стаканы. Шурка взял одну баночку, потряс.