Сельская учительница

Вошла Марфа Степановна с чайником.

— Сейчас мы с тобой, Анечка, вдоволь почаевничаем. Присаживайся к столу.

— Извините, Марфа Степановна, я не хочу чаю, — тихо отказалась девушка. — Отдайте мне листок… Я солгала, оклеветала товарищей… Мне стыдно смотреть им в глаза.

Звеня посудой, Марфа Степановна отвечала:

— Ты слишком строга к себе. Успокойся, Анечка, для волнений нет причины. Если твой сигнал был ошибочным — это ничего, не ради себя старалась, а чтобы оградить от плохих поступков своих товарищей. Ты поступила честно, по-комсомольски. А что касается твоей докладной, я уже давно порвала ее. Да, да, давно, как только узнала, что ребята, кроме чая, ничего не пили у Валентины Петровны, сразу порвала тот листок. Да ты садись, садись. Чай остывает.

Аня Пегова покорно села за стол. Она поверила учительнице, она даже не могла предположить, что Марфа Степановна обманывает.

31

Короток зимний день. А Валентине казалось, будто солнце остановилось, примерзнув к голубоватому студеному небу. Она уже успела проверить все тетради, приготовила обед, дочитала новую повесть в журнале «Знамя», а солнце все глядело и глядело в крохотное оттаявшее окно избенки. Накинув на плечи пальто, Валентина выбегала на улицу, всматривалась в степь — не идут ли из Голубовки десятиклассники на лыжах. Они ушли туда ранним воскресным утром, в полдень обещали вернуться с победой и до сих пор не возвратились.

Ей хотелось верить, что ребята приведут с собой Зюзина, и завтра в учительской она горделиво объявит: вернулся! Она даже не скажет, кто именно вернулся, но все поймут: Константин Зюзин снова за партой. Потом встретит Подрезова и, торжествуя, спросит: «Чья взяла, Роман Прохорович?» Подрезов, конечно, промолчит, он гордый, любит ходить в победителях… «Ничего, ничего, у нас тоже сила», — думала Валентина. Она размечталась, в мечтах все у нее было хорошо, складно. В мечтах ею уже не раз был посрамлен беглец Игорь, в мечтах она видела свой класс лучшим, а учеников — людьми необыкновенными, она даже Якову Туркову отводила место и его видела другим, неузнаваемым…

Ранние зимние сумерки осторожно, будто крадучись, подступали к избенке, брызнули синькой на оконные стекла, незаметно просочились в комнату.

Валентина отложила книгу. Читать без света уже было невозможно.

«Да что они, в самом деле, не идут, почему задержались в Голубовке? — тревожилась она. — А может быть, пришли и забыли зайти ко мне? Нет, нет, Дмитрий Вершинин обещал прийти сразу же…»

За окном послышались голоса. Валентина зажгла свет.

— Наконец-то! — обрадовалась она, когда в избу вошли Женя Кучумова, Дмитрий Вершинин и Федор Быстров. — Рассказывайте!

— Нечего рассказывать, Валентина Петровна, — грустно обронила Женя Кучумова. — Не хочет он возвращаться в школу, и точка.

— Разругались мы с ним, — хмуро вставил Дмитрий Вершинин.

— А все потому, что родители у него несознательные, — пояснил Федор Быстров.

Вот тебе и мечты… Лопнули они, как мыльный пузырь. Покружились над головой красивые да радужные и ничего не осталось, кроме щемящей горечи на сердце. Ну что она теперь скажет в учительской? Ей представилась хитроватая усмешка председателя колхоза. «Чья взяла, Валентина Петровна?» — спросит он. Что она ответит ему? Ведь так надеялась, что ребята придут к ней с победой…

— А знаете, Валентина Петровна, не будем переживать из-за этого Зюзина, — сказала Женя Кучумова, заметив, что учительница расстроена их неудачным походом в Голубовку.

— Когда-нибудь он поймет, что поступил глупо, — заявил Дмитрий Вершинин.

— Верно, поймет. И тогда, быть может, подумает: плохие у меня были друзья, не сумели помочь вовремя, — ответила Валентина.

— Я так думаю: насильно мил не будешь, — возразил Федор Быстров и тут же восхищенно добавил: — Подрезов дал Косте Зюзину новенький трактор. Ух, машина! Зверь!

— Мы все сделали, Валентина Петровна, — убеждал Дмитрий Вершинин.

Ребята ушли. Валентина включила настольную лампу — подарок десятиклассников, гладила рукой медленно нагревающуюся ракету с яркой электрической лампочкой и думала, думала над словами Вершинина, в мыслях возражая ему: «Нет, мы не все сделали». Но что еще сделать, придумать не могла.

Следующим утром по морозцу она шла в школу.

Из калитки вышел историк Назаров.

— Доброе утро, Иван Константинович.

— Здравствуйте, здравствуйте, Валентина Петровна. Как морозец? Хорош! Аж звенит все. Но чувствуете? Все-таки уже весной попахивает.

Они шли рядом. Назаров шагал крупно, размахивая портфелем, дымя на ходу папироской. Валентина еле успевала за ним.

— Чем закончилось вчерашнее паломничество ребят в Голубовку? — поинтересовался он.

— Полнейшим поражением, — вздохнула Валентина.

— Худо, — посочувствовал учитель. — А знаете, нет худа без добра! Хорошо, что за одного деретесь, укрепляете себя, мужаете в драке. Мы ведь иногда любим, так сказать, масштабы, сбрасываем со счетов единицы, они, мол, погоды не делают. А я так понимаю — делают!

— Я с вами согласна, Иван Константинович. Все как будто рассчитала, обдумала, а вот не получилось, ни под какие расчеты не подходят Зюзины.

— Ишь они какие, — засмеялся Назаров. — Я слышал, вы хотите провести в классе диспут «Моя хата не с краю». Отличная темка.

— Ребята заинтересовались, готовятся.

— Вот и хочу я вам подбросить один материалец. Прислали мне на днях из областного музея интереснейшие сведения. Оказывается, Макар Петрович Зюзин, отец Константина, в годы войны пожертвовал тридцать тысяч на танковую колонну. Любопытно?

— Я слышала об этом от самого Макара Петровича.

— Вы слышали, а многие понятия не имеют, забыли… Вот я и думаю: непростительно забываем хорошие поступки хороших людей, а ведь это история, наша история, и недалекая. И вот о чем я еще подумал, а не пригласить ли вам Макара Петровича в класс на диспут. Пусть расскажет. — Назаров прищурился, озорно улыбнулся. — Хотя за двумя зайцами не гоняются, но попробуйте. Может быть, это поможет вам вернуть в школу Константина Зюзина.

Валентина сияющими глазами смотрела на учителя.

— Спасибо, Иван Константинович, — благодарила она. — Обязательно приглашу Макара Петровича.

Когда-то Валентина сетовала: в селе нет знатных людей, нет артистов, художников, писателей, приглашать их из города — дело хлопотное, она попробовала однажды черкнуть письмецо немного знакомому поэту, который приходил когда-то в институт на занятия литературного кружка. Поэт вежливо ответил — занят подготовкой к печати нового сборника, не имеет возможности приехать, попросил напомнить ему где-то в мае, возможно, выкроит денек-другой… Эх, поэт, поэт, побоялся, наверно, занесенных снегом дорог… Да, но сел много, а поэтов не очень, об этом тоже забывать не следует. Однако же если хорошенько подумать, полистать, например, в библиотеке у Лили подшивку районной газеты, в ней можно найти удивительные рассказы об удивительных людях, живших или живущих в соседних селах. Есть в Михайловке и в Голубовке свои знатные люди, свои герои. Тот же Макар Петрович, тот же Егор Андреевич Пегов, который отказался от выгодной должности заведующего фермой и ушел в рядовые скотники. В будущем и Пегова можно пригласить в класс.