Сельская учительница

После занятий Валентина увидела в коридоре Кучумову и Туркова.

— Нет, идем к Валентине Петровне, идем! — требовала девушка.

— Сказал, не буду, и не буду, — упрямился Яков.

Валентина подошла к ним, спросила:

— В чем дело?

— Валентина Петровна, мы готовимся к диспуту «Моя хата не с краю», вы советовали мне поручить подготовить доклад Туркову. Я поручаю ему, а он отказывается! — сердилась Женя Кучумова.

— Почему отказываетесь, Яков? — поинтересовалась Валентина.

Турков топтался на месте, перекладывая из руки в руку портфель, хмуро смотрел на пол.

— Почему все-таки отказываетесь? Нет времени для подготовки? — спрашивала учительница.

— Не буду я готовить такой доклад, — чуть слышно пробурчал парень.

— Вот видите, он для класса ничего не хочет делать, — горячилась ученица.

— Хорошо. Идите, Яков, — распорядилась Валентина. — Назначим другого докладчика.

Женя Кучумова недоуменно смотрела на учительницу.

— Валентина Петровна, да как же это? Вы сами сказали, чтобы Турков…

— Не шуми, Женя, — улыбаясь, перебила Валентина. — Было бы скверно, если бы Турков согласился сделать доклад. Понимаешь?

Женя Кучумова опять недоуменно взглянула на учительницу и ушла, сказав, что доклад подготовит сама.

С письмом директора Саша Голованов съездил в Голубовку и привез Макара Петровича в школу. Видимо, комсорг растолковал старику, зачем его приглашают: и Макар Петрович принарядился, смазал маслом седые редкие волосы на голове, расчесал усы и бороденку. Выглядел он молодцевато, в учительской со всеми здоровался за руку. Смущенно улыбаясь, говорил каждому «доброго здоровьица» и оглядывал учительскую с доброжелательной придирчивостью. А перед учениками в классе все-таки сробел, говорил о тех далеких днях путано, часто повторяя «а как же иначе, иначе нельзя было», под конец же совсем развеселил десятиклассников, заявив: «Эх, Пелагею мою сюда бы, уж она все доподлинно рассказала б…»

— Макар Петрович, а скажите, хоть немножечко было жалко денег? — наивно спросила Люся Иващенко. — Ведь сумма большая.

Старик помолчал немного, со вздохом ответил:

— Почему немножко, очень даже было жалко, потому как заработаны потом да кровью, потому как на войну деньги пошли, а на войну, я так разумею, и копейки жалко, жалко, не то что тыщи, потому как без всякой полезности она пожирает все, война-то. Да, вишь, для нас иначе нельзя было, потому как помощь требовалась государству, большая помощь.

Слушая старика, Валентина поглядывала на Якова Туркова. Лицо парня было сосредоточенным и напряженным. Он, по всей вероятности, впервые видел и слушал человека, который сам принес свои деньги — берите на общее дело. Это, видимо, не совсем укладывалось в его голове, потому что о таких людях отец дома говаривал: «Что с них взять, блаженные…» «Блаженные» на языке отца значило — дураки дураками. Но факт есть факт, и назвать Зюзиных «блаженными» Яков не мог: их уважали в колхозе.

«Слушай, Турков, мотай на ус, Фома неверующий», — думала Валентина, радуясь, что парень заинтересован рассказом Макара Петровича.

Еще раньше она договорилась с ребятами, чтобы при Зюзине ни словом не обмолвиться о Константине, как будто никогда он и не сидел в этом классе. И когда, сердечно поблагодарив старика, провожала его до дома сына Родиона, Макар Петрович всю дорогу обидчиво молчал, а у самых ворот все-таки высказал обиду:

— Что же это получается, Валентина Петровна, то ездили к нам, то огулом приходили на лыжах, а теперича никто даже не спросил о Костике, ровно и незнакомы с ним.

— А что спрашивать, Макар Петрович? Костик теперь отрезанный ломоть…

— Это почему же отрезанный? Это кто же его отрезать мог? — сердито пробурчал старик и, не дожидаясь ответа, толкнул плечом калитку.

32

«Валя-Валентина, что с тобой теперь?» — писала в Михайловку директор детского дома, Зоя Александровна. Действительно, что с ней? Перебирая в памяти события последних дней, Валентина, чуть-чуть лукавя, бодро отвечала детдомовской маме — все в порядке! А в действительности были и двойки, и неприятности… Вчера, например, Марфа Степановна прикрикнула на нее.

Случилось это так. Валентина прочла в «Известиях» статью известного композитора — «Хорошо, когда в школе звучит музыка». Да, хорошо! Она подложила газету учителю пения Садкову. Тот пробежал статью с пятого на десятое, хмуро буркнул:

— Хорошо им в Москве.

— И у нас можно, — возразила Валентина. — Давайте устроим большой-пребольшой вечер ну хотя бы с такой программой: «Музыка на тексты Пушкина». — Она опять загорелась, размечталась, представив себе, что такой вечер может получиться интересным: есть ученики с хорошими голосами — они исполнят романсы и арии, есть пластинки, можно съездить в Заречное, в районный Дом культуры и привезти оттуда магнитофонную пленку.

— Этого в школьной программе нет, — отмахнулся Садков.

— Но это нужно!

— Вы опять, Валентина Петровна, с фокусами! — прикрикнула Марфа Степановна. — У нас школа, а не цирк, — повторила она свое любимое выражение. — Лучше подумайте, как двойки ликвидировать, нечего носиться с выдумками.

— Позвольте, позвольте, Марфа Степановна, — вмешался историк Назаров, — учитель не может, не имеет права жить без выдумок.

— Много выдумываете, только учеников от уроков отрываете своими штучками, — упрекнула завуч.

Ну что с ней поделаешь! Конечно, успеваемость — это главное, но разве музыка мешает?

Вечером Валентина трудилась над подробным письмом детдомовской маме. Она уже писала ей о Константине Зюзине, который бросил школу, и вот сегодня сообщала о другом: Зюзин вернулся в класс!

Дня через три после разговора с Макаром Петровичем об отрезанном ломте Подрезов сам привез Константина Зюзина в школу на «газике». Она видела, как председатель, опять похлопывая парня по плечу, говорил ему что-то. А встретив ее в библиотеке, шутливо поднял руки, сказал:

— Сдаюсь, Валентина Петровна, ваша взяла…

«Никак я не могу понять Подрезова, — призналась Валентина. — С одной стороны, он хороший, умный, заботливый, а с другой — упрямый, способный пренебречь здравым смыслом…»

— Можно зайти в этот милый дом? — послышался голос агронома Ветрова.

Валентина с сожалением закрыла тетрадь с неоконченным письмом.

— Ладно уж, заходите, Аркадий Тихонович.

Вообще в избенку, где жили Валентина и Лиля, частенько наведывались гости: запросто приходили десятиклассники, заглядывал Саша Голованов, у которого всегда находилось какое-нибудь комсомольское дело, бывал Василий Васильевич.