Сельская учительница

— Ваша изба, Валентина Петровна, второй Дом культуры, здесь и поспорить можно, и узнать все михайловские новости, — говорил учитель.

— Вы бы спросили, каково хозяйкам. Разорились на чае да на сахаре, — шутила она.

Василий Васильевич смеялся:

— Денежную компенсацию требуйте с посетителей…

В последнее время зачастил Аркадий Тихонович Ветров. Прежде он пропадал в читальном зале, а теперь сюда стал приходить. Чтобы не мешать Валентине Петровне, занятой то проверкой тетрадей, то подготовкой к урокам, он читал газеты на кухне или там же сражался в шахматы с Сашей Головановым. В девять вечера возвращалась Лиля с работы, все вместе ужинали. Иногда мужчины приносили бутылочку винца, в такие вечера ужин считался торжественным и был посвящен какой-нибудь знаменательной дате (Лиля тут же придумывала эту дату). За столом у них всегда было весело и шумно.

По виду Ветров больше похож на музыканта или на артиста, у него бледное, никогда не загоравшее лицо, мечтательные голубоватые глаза. Аркадий Тихонович любил петь чувствительные арии из забытых опер, и вообще его как-то странно было видеть в роли колхозного агронома, Доведись узреть такого на экране в фильме или на сцене, зритель сказал бы — нетипичен. А между тем его ценил даже сам Подрезов! Известно, что Роман Прохорович уважал только тех, кто умел работать и осмеливался возразить ему, председателю. Рассказывали, будто Подрезов прогнал из колхоза молоденького инженера, который во всем с ним соглашался и поддакивал.

— Мне соглашатели не нужны! — гремел председатель. — Ты из меня культа не делай, ты мне свою точку зрения доказывай, а если нет у тебя своей точки зрения, если ты подхватываешь только чужие, какой же ты к лешему работник!

Валентине в Ветрове не нравилось другое: всю зиму тот носил замызганный полушубок, серые валенки, старую шапчонку. В таком одеянии он появлялся в Доме культуры, в таком одеянии забредал к ним на огонек.

Глядя на гостя, Валентина насмешливо заметила:

— А ведь когда-то Ветров был, видимо, элегантным юношей — подтянутым, с галстучком.

— Эх, Валентина Петровна, не возражаю — был да сплыл, теперь засосала работа… — ответил он.

— Дело не в работе. Просто Ветров опустился, видом своим не хочет он отличаться от некоторых неряшливых колхозников. А по-моему, агроном должен отличаться, улучшать не только культуру земледелия, но и культуру вообще.

— С агронома Ветрова спрашивают не культуру вообще, а именно культуру земледелия.

— И плохо! Я как-то слышала ваш доклад о новых сортах пшеницы. Хороший доклад! Но вспомните — комсомольцы попросили вас прочесть лекцию: «В человеке все должно быть прекрасно». Вы отказались, вы заявили — на это есть учителя.

— Я и сейчас повторю: да, это учительская область. Учителей не просят читать лекции о пропашных, о строении почвы. Это компетенция агронома, это его наука.

— Но есть наука, к которой все мы причастны — наука воспитания человека. И если агроном выращивает хороший хлеб, но ничем не помог духовному росту человека, он работает не в полную меру! — спорила Валентина. Иногда наедине ей хотелось поговорить с ним о другом, о Люсе Иващенко, о той хорошенькой и стройненькой девушке, которая открыто симпатизирует ему. Но она боялась этого разговора и порой, заведя речь вообще о десятом классе, напряженно присматривалась к Ветрову и ничего не замечала такого, что настораживало бы… А может быть, он и не знает о Люсиных чувствах?

* * *

Нынешним вечером Лиля опять придумала причину для торжественного чаепития. Приглашенным Ветрову и Голованову она громогласно объявила:

— Отметим крупную победу сельской учительницы Майоровой: возвращение Константина Зюзина в класс!

— Ты считаешь это победой? — спросил Ветров.

— А как же! В моем присутствии сам председатель признал свое поражение, — ответила она.

— Немалые усилия Валентины Петровны увенчались успехом, — прибавил Саша Голованов.

— Немалые усилия… — с непонятной Валентине скорбью повторил Ветров и тем же тоном продолжил: — Этих усилий, к сожалению, было много и чуть ли не все они вели к отлучению голубовцев от родных ворот.

— Вы о чем это, Аркадий Тихонович? Какое отлучение? — удивилась Валентина. — Извините, но вы сегодня какой-то непонятный.

— Ну-ка, агроном, немедленно проясняйся, будь понятным! — топнув ногой, шутливо прикрикнула Лиля.

Нынче Ветров почему-то не был расположен к шуткам, хотя в другие вечера вел себя здесь по-иному.

— Я знаю, Валентина Петровна, — отвечал он, — из-за Кости вы ходили к Подрезову, ездили в Голубовку, посылали туда ребят на лыжах, приглашали в школу отца. С учительской точки зрения ваши поступки логичны и хороши. Но в связи с этим вот что подумалось мне: обезлюживается Голубовка… В недалеком прошлом там был свой колхоз «Красногвардеец», названный так в честь первого в здешних местах красногвардейского отряда, который был создан голубовцами. «Красногвардеец» числился в районе хозяйством крепким, да и село было не из последних, оно, как говорится, жило, процветало. А потом пошли молоть жернова: то объединяли колхозы, то объединенные укрупняли… И в этой волевой чехарде очень проиграла Голубовка.

— Но выиграло колхозное производство, — сказал Голованов.

— Если говорить о нашем колхозе, то выигрыш здесь призрачный, а точнее говоря, его нет. Вот пример: у земель бывшего «Красногвардейца» отдача когда-то была выше нынешней. Пойдем дальше. Ты знаешь, как берегли голубовцы свои луга и сколько накашивали преотличнейшего сена. Ныне эти луга оскудели, хотя мы и наладили их полив.

— Неубедительные примеры, Аркадий Тихонович. Завтра мы твоими стараниями улучшим обработку земли, и отдача вырастет, перешагнет рубеж прошлых достижений.

«Очень хорошо ответил Саша, молодец», — похвалила Валентина.

Гости и за столом продолжали спорить. Прислушиваясь, Валентина многое узнала из того, что было в Голубовке и чего теперь нет. При недавней поездке туда ей не встречались, например, заколоченные дома, опустевшие дворы, а они там, оказывается, есть. Особенно поразило то, что в классах тамошней школы-восьмилетки — недобор учеников, что в первый класс ходят всего-навсего четыре девочки и три мальчика… «Почему же у нас в школе не говорят об этом, а ведь Голубовка и Михайловка — один колхоз», — недоуменно подумала она.

— Я за колхозные усадьбы городского типа, — стоял на своем Голованов.

Ветров усмехнулся:

— Даешь агрогорода и не меньше!

— Но это же хорошо! — вмешалась в спор Валентина.

— Допустим. Но при этом хорошем, как мне кажется, будет плохо работаться Косте Зюзину, — опять-таки с непонятной Валентине скорбью ответил Ветров.

— Побойтесь бога, Аркадий Тихонович, — воскликнула она. — Уж кто-кто, а Костя уж сейчас готов ринуться в поле и работать наравне с опытными механизаторами, а вам «кажется»… Откуда сомнение такое?