Семь божков несчастья
Шрифт:
— Дверь закрывай, — велела баба Шура не то мне, не то Лизке. Я накинула крючок на согнутый наподобие скобы гвоздь, а про себя подумала, что это ненадежная защита от злоумышленников, вздумай они сюда проникнуть.
— А ко мне никто не ходит, разве только такие вот охламонки, как вы, — словно прочитав мои мысли, заметила бабка.
«Точно, ведьма!» — про себя ахнула я, но, спохватившись, посоветовала себе впредь быть осторожнее с мыслями. Старуха бросила на меня злобный взгляд и приказала:
— Рюкзаки здесь оставьте, а сами в избу проходите. Сейчас поужинаете и спать. Я вам в чулане матрас на пол брошу. Уж извините, спальных мест у меня нема.
Мы с Лизаветой
Избушка бабы Шуры казалась такой же мрачной, как и она сама. В красном углу светелки стояло несколько икон, по виду старинных, возле которых горела лампадка. Вместе с тусклой лампочкой под невысоким потолком эта лампадка являлась единственным источником света. На окнах висели тяжелые занавески, совсем не пропускавшие света. Следом за бабой Шурой мы миновали светелку и очутились в крохотной кухоньке. Каким-то чудом в нее втиснули старую двухконфорочную плиту, обеденный стол-книжку и два стула. Ни холодильника, ни кухонного шкафа здесь не было. Раковины, кстати, тоже. Впрочем, они могли находиться за плотно прикрытой дверью.
— Разносолов не ждите, — сообщила старуха. — Живу я одна, питаюсь скромно… Хотите ешьте, не хотите — идите спать.
Признаться, мне не хотелось ни того, ни другого. Скромная еда вполне могла оказаться каким-нибудь отваром из пауков, а сон… Помните, что случилось с Хомой? То-то же! Однако Лизавета улыбнулась и поведала, что мы барышни без претензий, вполне обойдемся скромной трапезой, после чего удалимся на покой в опочивальню.
Старуха кивнула:
— Тогда мойте руки…
С этими словами она открыла таинственную дверцу. Как я и предполагала, за ней оказались остальные кухонные принадлежности, только вместо раковины на стене висел рукомойник.
— Лизка, мне страшно, — прошептала я подруге на ухо, пока она гремела рукомойником. — Бабка-то ведьма, ей-богу! А ну, как напакостит?!
— Вздор! Нормальная старуха, — отмахнулась беспечная Лизавета.
— Ничего не вздор. Она мысли читает, как ты газету! И смотрит недобро. Давай уйдем, а?
— Куда? — серьезно спросила Лизка.
Я поскребла затылок и задумалась: идти в самом деле некуда. В Кисели? Так ведь ночь на дворе, заплутаем непременно. Обратно на станцию? Где она, эта станция? Даже если случится чудо и мы ее найдем, электрички все равно уже не ходят. Выходит, ночевать у ведьмы придется. Глубоко вздохнув, я решила, что глаз не сомкну всю ночь. Буду бдеть. На всякий случай.
— Не дрейфь, Витка, — хлопнула меня по спине Лизавета. Это она так подбадривает. — Сейчас отужинаем, и все твои страхи мигом пройдут.
— Ты хоть расспроси бабку, как до пещер добраться.
— Ладно, поговорю, — пообещала подруга, и мы вернулись на кухню.
К тому моменту баба Шура уже накрыла на стол. Впрочем, накрыла — это явное преувеличение. На столе стояла эмалированная миска с кое-где облупившейся эмалью, в которой покоилась отварная картошка в мундире, трехлитровая банка молока и пучок зеленого лука с длиннющими «стрелами». Ни тарелок, ни вилок, ни стаканов… Я еще раз напомнила себе про необходимость ни о чем не думать и попыталась вспомнить первую главу учебника по криминалистике. Это занятие настолько меня увлекло, что я не сразу услышала, о чем беседуют Лизка с бабой Шурой, а когда услышала, про криминалистику тотчас забыла.
Старуха, узнав, что мы собрались штурмовать Кисели, нахмурилась.
— Гиблое это место, — после недолгой паузы покачала она головой. — И чего вас, молодежь, все туда тянет? Не боитесь?
«Очень боимся, особенно я!» — подумала я. Бабка,
должно быть, снова прочитала мои мысли, потому что бросила на меня презрительно-насмешливый взгляд.— А кого там бояться? — беспечно полюбопытствовала отважная Лизавета.
— Духи в Киселях живут. Шалят порой, — пояснила баба Шура. — Наши туда не ходят, а вот приезжие лезут. Бывает, не возвращаются…
Говорила старуха спокойно, словно делилась новостями о погоде. Не знаю, как у Лизки, а у меня сразу засосало под ложечкой.
А тут еще во дворе снова завыла собака Баскервилей. Я судорожно перекрестилась, но сию же секунду, устыдившись религиозного порыва, залилась девичьим румянцем.
— Чего лоб-то крестишь? Верующая никак? — ухмыльнулась ведьма.
Врать ей я не отважилась, оттого, еще больше смутившись, призналась:
— Не очень…
— Тогда и незачем крестом осеняться, — строго молвила баба Шура и продолжила страшный рассказ о Киселях. — Духи там в самом деле живут. В Киселях ведь раньше каменоломни были. Когда Москву строили, камни оттуда по реке на плотах сплавляли. Много в этих каменоломнях народу сгинуло! Кого завалило, кто жилы надорвал… Хоронить их не хоронили, так и пропали в пещерах. А души-то ихние до сей поры мыкаются. Не любят они, когда их тревожат, вот и куражатся. То заблудят гостей непрошеных, то камнями завалят. Надысь тоже, как вы, туристы явились. Трое ребят. Так двое так в пещерах и остались, а уцелевший парень умом тронулся.
— Это как? — пролепетала я непослушными губами. Рассказ бабы Шуры прямо-таки потряс, особенно та его часть, где бесчинствовали духи. Может, после этих ужасных подробностей в Лизке проснется инстинкт самосохранения? Однако при взгляде на довольную Лизаветину физиономию, на горящие диким огнем глаза с надеждой на лучшее пришлось распрощаться окончательно: благоразумия в Лизкиной голове отродясь не было, не стоит и сейчас ожидать его появления. Мой вопрос баба Шура будто бы даже не услышала, и вообще невзлюбила она меня почему-то. Вот как увидела, так сразу и невзлюбила! Зато Лизавета ей явно нравилась — говорила старуха в основном с подругой. Впрочем, я не обижалась ни капельки, пусть уж лучше Лизкины мысли читает, все равно в них нет ничего путного.
— И где теперь этот парень? — восторженно зажмурилась Лизка.
— Известно, где, в психушке, — охотно отозвалась баба Шура. — Наши говорят, будто бы он в самой Москве.
— Уау-у-у! — издала протяжный стон подруга. По всему видать, страшилка вызвала в ней бурю эмоций.
Баба Шура только покачала головой, а потом неожиданно заявила:
— Не суйтесь в Кисели. Худо будет. Беда вас там ждет.
Я неприлично громко икнула и принялась потихоньку стекать под стол. В мрачное пророчество горбуньи сразу поверилось. Если бы не Лизкины коленки, я бы точно обрела покой на деревянном полу, а так просто уперлась в Лизаветины ноги. Старуха тем временем продолжила кликушествовать, глаза ее при этом словно остекленели, а голос звучал ровно, как у робота:
— От черного человека на белой лошади зла ждите.
— Мама… — пискнула я и пожелала себе немедленно скончаться, чтоб, значит, не мучиться. Лизка тоже сидела с легкой бледностью на челе и удивленно моргала.
— Что это с хозяйкой? — выдавила из себя подруга. — На транс похоже…
— Лизонька, — взмолилась я, трясясь от страха, — давай уйдем отсюда, а? Ведьма же она, неужели не видишь?! Сейчас как превратит нас в свиней…
— Угу, или в козлят. Ты завязывай с фантазиями, Витка, и так тошно. Просто у бабульки приступ какой-нибудь вегетососудистой дистонии. Баб Шур! — гаркнула Лизавета своим гренадерским голосом.