Семь дней творения

VIII

Как-то поздним вечером, разыскивая в общежитии Любшиных, Антонина наткнулась на одиноко слонявшегося по коридору Шелудько:

– Близнецов не видел?

– Соскучилась.

– Постирушки ихние вот, отдать бы.

– Уже запрягли?
– насмешливо осклабился он.
– Вот куркули, и тут успели!

– Что мне, жалко, что ли?
– обиделась она.
– Здесь и делов-то всего ничего.

– Тебе-то не жалко, да у них совесть где? Ты ведь не у мужа на шее. С нами смену стоишь.
– Предупреждая ее возражения, он примирительно повел плечом.
– Ну-ну, дело твое... А я вот что у тебя спросить хочу,- большие вьшуклые глаза его напряженно потемнели,- про Крайний Север...

– А что?

– Много там сосланных?

– Хватает.

– Каких больше? Откуда?

– Всякие есть... Больше из Прибалтики... Немцы тоже...

– А с Украины?

– Этих мало.

– Я ведь, знаешь, родился там. Меня мамашка оттуда маленького привезла. А отец там остался, не положено ему. Мать говорит, гуцул он, с Западной Украины. Я мамашку мою еще в пятом классе схоронил, а сам в ремеслуху пошел. Стал про отца спрашивать, нету, отвечают, такого, выбыл в неизвестном направлении. А куда он мог выбыть, если ему выбывать запрещает-ся! У него и паспорта нет. Не положено. Вот, может, в этом месяце сойдется с нарядами да в заначке у меня шевелится малость, сам поеду искать, а то завербуюсь, дорога будет бесплатная. Не может того быть, чтобы пропал. Найду. Плохо одному жить, зацепки никакой нет, интереса. В отпуск поехать и то некуда. Иной раз и заработаешь, а похвалиться кому?
– Он сокрушенно помотал лобастой головой и двинулся мимо.
– Близнецам скажи, пускай дураков в городе ищут, их там много.

Внезапная разговорчивость обычно молчаливого и неповоротливого Шелудько озадачила Антонину: "С чего бы это?" Встречаться с ним ей приходилось лишь на работе и в столовой, и ни разу за все это время он даже не пытался заговорить с ней. Знакомство их ограничивалось обязательными "здравствуй" и "прощай". Вначале ей казалось, что Сергей недоволен ее появлением в бригаде - конечно, кому понравится перерабатывать за других! но вскоре до нее дошло его полное и глухое к ней равнодушие. Поэтому сейчас, отходя от него, она удовлетворенно отметила про себя: "Спросить бы мне надо, как отца-то зовут, помянуть во-здравие!"

Любшиных она нашла в красном уголке. Раздвинув в стороны горы старых подшивок, они сидели друг против друга за читальным столом и перед каждым из них белела замусоленная тетрадка.

– Трояк тете Поле.
– Слюнявя карандаш, Паша сосредоточенно морщил переносицу.
– И Людке тоже пятерку надо, у нее двое.

Сема деловито делал пометки в своей тетради:

– Деда Тишу не забудь, он больше всех нам подмогнул. Ему пятерку, а то и рублей семь.

– Пойдет.

– Кого забыли?

– Вроде, все.

– Думаешь?.. А,- заметив стоящую у порога Антонину, Паша смущенно засуетился,- Тоня! ...Подождешь до получки?

– Много ли получать собрался?
– Она поставила перед ними стопку белья, вздохнула.
– Еле отыскала, всю общежитию обегала.

Сема благодарно засветился:

– Так мы бы сами зашли.
– Он поспешно запихал тетрадку в карман.
– Что тебе, чего хочется. Мы с брательником в долгу не останемся.

Паша, внушительно откашлявшись, подтвердил:

– Уж это безо всяких.

– Сочтемся.
– Уходя, она спиной чувствовала на себе их, сопровождающую ее, ласковую доброжелательность и сама в ответ тихо оттаивала.
– Будет время...

По пути к себе Антонина, минуя комнату коменданта, дверь в которую была распахнута настежь, краем глаза успела заметить встревоженный профиль Осипа и, уже отходя, услышала его голос:

– Это ты точно знаешь, Христофорыч?

– А ты что, сам не видишь? Вся система камерная. Каморки, как на подбор, и все одного размера.

– Может, это лаборатории?

– Без коммуникаций? Без воды, без отопления? Шутишь! Это байки для пижонов.

Прислушиваясь, Антонина задержала шаг. После недолгой и гнетущей паузы голос Осипа был еле слышен ей:

– Выходит, от них никуда не уйти. Везде они... Всюду... хоть в землю заройся...

– Вот я и говорю,- шумно вздохнул комендант,- стоило вашим дедам начинать эту завируху, чтобы только сменить надзирателей!

– Пожалуй...

С тяжестью этого, произнесенного Осипом слова она и возвратилась домой. Тревога, вдруг возникшая в ней, все решительнее и круче овладевала ею. Вопрос, которым она не задавалась до сих пор, считая его пустым и докучливым, сложился сам по себе. Что они строят здесь? Кому и для чего понадобились эти плоские, похожие изнутри на пчелиные соты, коробки?

Правда, среди рабочих неуверенно поговаривали, будто объект имеет секретное научное значение и даже намекали на оборонительную его роль, но тогда почему в разговоре Осипа с комендантом сквозила такая нескрываемая горечь? Недоумение ее не находило ответа. Неожидан-но вспомнилось, что как-то при ней Николай спросил об этом же прораба, и тот, ехидно посмеива-ясь, молча пожал плечами. Хотя видно было, что знал, только не хотел или боялся говорить. Жуть скорбного предчувствия свела ей спину. "Вот жизнь пришла, сама себе веревочку совьешь и не заметишь".

Укладываясь рядом с Николаем, Антонина приникла к его уху и взволнованно зашептала:

– Коль, а Коль?

– Ну?

– Что мы тут строим-то?

– Наше дело, Тоня, телячье.

– Страх берет, Коля.

– А ты не думай, спи.

– Узнать бы...

– Спи, Тоня, не нам об этом думать, себе дороже. Спи...

Николай отвернулся к стене и вскоре заснул, а она, так и не смежив до утра глаза, все думала, думала, думала...

IX

Ребята уже добивали последние метры, когда в проеме выходной двери появился прораб в сопровождении коротенького очкарика в соломенной шляпе:

– Шабашите?
– Взгляд Карасика рассеянно блуждал по стенам.
– Молодцы. А у них там еще работы дня на три.

Очкарик покрутил утиным носом, потоптался у творила, сказал неуверенно:

– Что, Назар Степаныч, тут и устроим проверочку? По свежим, так сказать, следам.

– Это товарищ от заказчика,- ни к кому в отдельности не обращаясь, покрутил головой Карасик.
– Работу вашу принимать будет.

Близнецы, словно сговорились, с вопросительным удивлением оборотились к Николаю. Тот, в свою очередь, выжидающе посмотрел на прораба. В ответ Карасик недоуменно пожал плечами: ничего, мол, не могу сделать.

Не ожидая ответа, гость вооружился молотком, прошел в глубь коридора и в несколько ударов отвалил порядочный кусок чуть подсохшей штукатурки. Затем отошел еще дальше и сделал то же самое, после чего, многозначительно пожевав губами около обнажившейся стены, излишне громко, врастяжку проговорил:

– Поползет покрытие, Назар Степаныч, при первой же сырости поползет. Без насечки кроете. Непорядок.

Антонина похолодела. Если в наряде не будет учтена насечка, под расчет им придется ноль целых и столько же десятых. Дай Бог расплатиться за аванс. Но главная беда для нее сейчас была даже не в этом. Ее беспокоила мысль об Осипе. Каково-то будет ему? Ведь ребята не прорабу поверили - бригадиру. Поверили и слепо пошли за ним. А теперь? Что он им скажет теперь? Зная его натуру, она могла представить себе, во что ему обойдется этот подвох. Она глядела в ставшее ей ненавистным лицо прораба и жгучая обида на Николая, вступившего с ним в сговор, сделалась для нее почти нестерпимой. "Как же он мог!
– заполнялась она злыми слезами.
– Как он мог? Ведь этого жулика за версту видно. Загодя известно было, что обманет".